Шейх, знаток Корана[23], Абу-ль-Хаттаб Омар ибн Мухаммед ибн Абдаллах ибн Ма‘мар аль-Улейми рассказал мне в Дамаске в начале пятьсот семьдесят второго года[24], что один человек сообщил ему в Багдаде со слов судьи Абу Бекра Мухаммеда ибн Абд аль-Баки ибн Мухаммеда аль-Ансари, правоведа, которого называли «больничным судьей», следующее: «Когда я совершал паломничество и делал обход храма, я нашел ожерелье из жемчужин и завязал его в край своей паломнической одежды. Через некоторое время я услышал, что какой-то человек разыскивает его в храме и назначил тому, кто возвратит ему ожерелье, двадцать динаров. Я спросил его о признаках пропавшей вещи, он рассказал мне, и я вручил ему ожерелье.

«Пойдем со мной в мое жилище, чтобы я мог дать тебе то, что назначил», – сказал человек. «Мне не нужно этого, – ответил я, – я отдал тебе ожерелье не ради вознаграждения, и у меня от Аллаха много всякого добра». – «Так ты отдал мне его только ради Аллаха, да будет он возвеличен и прославлен?» – «Да», – сказал я. «Повернись с нами к Ка‘бе, – молвил тот человек, – и скажи „аминь моей молитве“. Мы повернулись к Ка‘бе, и он воскликнул: «О Аллах, прости [272] ему и дай мне возможность отблагодарить его». Затем он простился со мной и уехал.

Случилось так, что я путешествовал из Мекки в область Египта и ехал по морю, направляясь на запад. Румы захватили судно, и я был захвачен среди других, взятых в плен. Я достался на долю одного священника и не переставал служить ему, пока не приблизилась его кончина. Он завещал отпустить меня, и я вышел из страны франков и оказался в каком-то городе на западе[25]. Я стал писцом в лавке одного пекаря, а этот пекарь был управляющим у одного из жителей города. При начале следующего месяца слуга этого горожанина пришел к пекарю и оказал: «Мой господин зовет тебя подвести счеты». Пекарь взял меня с собой, и мы пошли к нему. Я стал громко подсчитывать, и когда горожанин увидел мое умение считать и мой почерк, он попросил меня у пекаря. Он перевел меня жить к себе и поручил наблюдать за своими доходами, а у него было большое состояние. Он отвел мне помещение в пристройке своего дома и, когда прошло немного времени, спросил меня:

«О Абу Бекр, что ты думаешь о женитьбе?» – «О господин мой,– ответил я,– мне не хватает денег на собственные расходы, так как же я возьму на себя расходы на жену?» Мой хозяин ответил: «Я сниму с тебя расходы на приданое, помещение и одежду и снабжу тебя всем, что тебе нужно». – «Приказывай только», – ответил я. «О дитя мое, – сказал он, – у этой твоей жены есть телесные недостатки», – и не оставил на ее теле, с головы до ног, ни одного недостатка, о котором бы не упомянул мне, но я говорил: «Согласен», – и в глубине души я думал то же самое, что высказывал. Мой хозяин сказал мне: «Твоя жена – моя дочь». Он собрал людей и заключил со мной условие.

А через несколько дней он сказал мне: «Собирайся войти в свой дом». Он приказал дать мне прекрасное платье, и я вошел в дом, который был роскошно убран [273] и снабжен всякой утварью. Меня посадили на скамью и ввели ко мне невесту под ковровым покрывалом. Я поднялся, чтобы встретить ее, и когда она сняла покрывало, я увидел образ, красивее которого не видал в обиталище здешней жизни. Я выбежал вон из дома, и мой хозяин встретил меня и спросил о причине моего бегства, и я оказал ему: «Поистине эта жена – не та, о которой ты мне говорил, и у нее нет недостатков, упомянутых тобою».

Он улыбнулся и оказал: «О дитя мое, она твоя жена, и у меня нет детей, кроме нее. Я упомянул о том, о чем упомянул, только для того, чтобы ты не пренебрег тем, что увидишь». Я возвратился, и она открылась передо мною, а когда наступило утро, я стал рассматривать, какие на ней были украшения и роскошные драгоценности. Среди множества того, что было на ней надето, я увидел ожерелье, которое нашел когда-то в Мекке. Я удивился этому и погрузился в раздумье. Когда я вышел из дома, хозяин позвал меня и опросил о моем состоянии. «Дозволенное срезало нос ревности», – сказал он. Я поблагодарил его за то, что он мне сделал, и мной опять овладело раздумье об ожерелье и о том, как оно попало к нему.

«О чем ты думаешь?» – опросил меня хозяин. «О таком-то ожерелье, – ответил я, – потому что я совершал паломничество в таком-то году и нашел в храме это ожерелье или похожее на него». Тут хозяин мой вскрикнул и сказал: «Это ты тот человек, который возвратил мне ожерелье?» Я ответил: «Да, это я». – «Радуйся, – воскликнул хозяин, – ибо поистине Аллах простил мне и тебе, потому что в ту минуту я просил Аллаха, да будет он превознесен, чтобы он простил мне и дал возможность отблагодарить тебя тем же самым, а теперь я отдал тебе свое имущество и свое дитя. Я думаю, что мой жизненный предел уже близок». Затем он сделал завещание в мою пользу и через короткое время умер, да помилует его Аллах». [274]

Эмир Сейф ад-Даула Зенги ибн Караджа[26], да помилует его Аллах, рассказал мне следующее: «Шаханшах позвал нас в Алеппо (а он был мужем его сестры). Когда мы собрались у него, мы послали за одним нашим товарищем, с которым мы дружили и вместе пировали. Это был мягкий человек и отличный друг. Мы позвали его, и он пришел. Мы принесли ему напитки, но он оказал: „Я воздерживаюсь, так как врач предписал мне воздержание на несколько дней, пока не вскроется эта опухоль“. А у него в верхней части шеи была громадная опухоль. „Попируй с нами сегодня, – оказали мы ему, – а воздержание начнется с завтрашнего дня“.

Он так и сделал и пил с нами до конца дня. Мы потребовали от Шаханшаха чего-нибудь поесть, и он оказал: «У меня ничего нет», – но мы не отставали от него, пока он не согласился принести нам яиц, которые мы хотели поджарить на сковородке. Он принес яйца, а мы принесли блюдо и, разбив яйца, вылили на блюдо их содержимое. Мы поставили сковородку на жаровню, чтобы ее разогреть, и я посоветовал человеку, у которого была опухоль на шее, выпить яиц. Он поднес блюдо ко рту, чтобы выпить немного, но все, [275] что было на блюде, влилось ему в глотку, когда он захотел выпить.

Мы оказали хозяину дома: «Дай нам взамен другие яйца», – но он ответил: «Клянусь Аллахом, я этого не сделаю».

Мы выпили еще вина и разошлись. На заре я еще был в постели, когда постучали в дверь. Девушка вышла посмотреть, кто у двери, и оказалось, что это наш товарищ. Я сказал: «Приведи его». Он подошел ко мне, а я лежал в постели, и сказал: «О господин мой, эта опухоль, которая была у меня на шее, исчезла, и от нее не осталось следа». Я посмотрел на место, где была опухоль, а оно было таково же, как все другие стороны его шеи. «Что же свело опухоль?» – спросил я. Он ответил: «Слава Аллаху, я не помню, чтобы я применял еще какое-нибудь средство, которого не применял прежде, кроме того, что выпил сырых яиц». Слава всемогущему, посылающему испытания и исцеляющему!»

У пас в Шейзаре жили два брата; старшего из них звали Музаффар, а другого Малик ибн Ияд. Они были купцы из жителей Кафартаба, путешествовавшие в Багдад и другие страны. У Музаффара сделалась большая грыжа, которая его утомляла. Он проезжал с караваном через ас-Самаву в Багдад. Караван остановился у одного из бедуинских становищ, и их угостили птицами, которых сварили для них. Братья поужинали и легли спать. Музаффар проснулся и, разбудив попутчика, который был около него, сказал ему: «Я сплю или бодрствую?» – «Бодрствуешь, – ответил попутчик. – Если бы ты спал, ты бы не разговаривал». – «Моя грыжа исчезла, – воскликнул Музаффар, – и от нее не осталось следа!» Сосед взглянул на него, и оказалось, что он так же здоров, как другие. Когда наступило утро, они опросили бедуинов, которые приютили их, чем они их накормили. «Вы остановились у нас, – ответили бедуины, – когда наши животные были уведены на пастбища. Тогда мы вышли, поймали молодых воронят и сварили их для вас».