Впрочем, от мысли о вони буфетчика тотчас отвлекло созерцание хозяина квартиры. Хозяин этот раскинулся на каком-то возвышении, одетом в золотую парчу, на коей были вышиты кресты, но только кверху ногами. {129}

«Батюшки, неужели же и это с аукциона продали?»

На хозяине было что-то, что буфетчик принял за халат и что на самом деле оказалось католической сутаной, а на ногах чёрт знает что. Не то чёрные подштанники, не то трико. Всё это, впрочем, буфетчик рассмотрел плохо. Зато лицо хозяина разглядел. Верхняя губа выбрита до синевы, а борода торчит клином. Глаза буфетчику показались необыкновенно злыми, а рост хозяина, раскинувшегося на этом… ну, Бог знает на чём, неимоверным.

«Внушительный мужчина, а рожа кривая», – отметил буфетчик.

– Да-с? – басом сказал хозяин, прищуриваясь на вошедшего.

– Я, – поморгав, ответил буфетчик, – изволите ли видеть, содержатель-владелец буфета из Варьете.

– Не подумаю даже! – ответил хозяин.

Буфетчик заморгал, удивившись.

– Я, – продолжал хозяин, – проходил мимо вашего буфета, почтеннейший, и нос вынужден был заткнуть ……… {130}

…Бегемот!

На зов из чёрной пасти камина вылез чёрный кот на толстых, словно дутых лапах и вопросительно остановился.

«Дрессированный, – подумал буфетчик, – лапы до чего гадкие!»

– Ты у канцлера был? – спросил Воланд. Буфетчик вытаращил глаза.

Кот молчал.

– Когда же он успеет? – послышался хриплый сифилитический голос из-за двери, – ведь это не ближний свет! Сейчас пошлю.

– Ну а в Наркомпросе?

– В Наркомпрос я Бонифация ещё позавчера посылал, – пояснил всё тот же голос.

– Ну?

– Потеха!

– Ага, ну ладно. Брысь! (Кот исчез в камине.) Итак, продолжайте, вы славно рассказываете. Так… Якобы деньги?.. Дальше-с…

Но буфетчик не сразу обрёл дар дальнейших рассказов. Черненькое что-то стукнуло ему в душу, и он насторожёнными слезящимися глазками проводил Бегемота в камин.

– А они, стало быть, ко мне в буфет и давай их менять!

– О! Жадные твари! Но, позвольте, вы-то видели, что вам дают?

– То-то, что деньги совершенно как настоящие.

– Так что же вас беспокоит? Если они совершенно как настоящие…

– То-то, что сегодня, глядь, ан вместо червонцев резаная бумага.

– Ах, сволочь-народ в Москве! Но, однако ж, чего вы хотите от меня?

– Вы должны уплатить…

– Уплатить?!

– О таких фокусах администрацию надлежит уведомлять. Помилуйте, на 110 рублей подковали буфет.

– Я не хочу вам платить. Это скучно, платить.

– Тогда вынужден я буду в суд заявить, – твёрдо сказал буфетчик.

– Как в суд! Рассказывают, у вас суд классовый?

– Классовый, уж будьте спокойны.

– Не погубите сироту, – сказал плаксиво Воланд и вдруг стал на колени.

«Полоумный или издевается», – подумал буфетчик.

– Лучше я вам уплачу, чем в суд идти. Засудят меня, ох засудят, как пить дадут, – сказал Воланд. – Пожалуйте бумагу, я вам обменяю.

Буфетчик полез в карман, вынул свёрток, развернул его и ошалел.

– Ну-с, – нетерпеливо сказал хозяин.

– Червонцы!! – шёпотом вскричал буфетчик.

Воланд сделался грозен.

– Послушайте, буфетчик! Вы мне голову пришли морочить или пьяны?

– Что же это такое делается? – залепетал буфетчик.

– Делается то, что у вас от жадности в глазах мутится, – пояснил Воланд, вдруг смягчаясь. – Любите деньги, плут, сознайтесь? У вас, наверное, порядочно припрятано, э? Тысчонки сто тридцать четыре, я полагаю, э?

Буфетчик дрогнул, потому что, ляпнув наобум, по-видимому, цифру, Воланд угадал до последней копейки – именно в сумме 134 тысяч выражались сбережения буфетчика.

– Это никого не касается, – забормотал буфетчик, совершенно поражённый.

– Мне только одно непонятно, – продолжал артист Воланд, – куда вы их денете? Вы помрёте скоро, через год, в гроб вы их не запихнёте, да они в гробу вам и не нужны…

– Попрошу вас не касаться моей смерти, – тихо ответил буфетчик и побледнел, и стал озираться. Ему сделалось страшно, отчего – он сам не знал.

– Я пойду, – добавил он, вращая глазами.

– Куда же вы так спешите? – любезно осведомился хозяин. – Останьтесь с нами, посидите, выпьемте. Бонифаций превосходно приготовляет напиток. Отведайте, э?

– Благодарствуйте, я не пью, – просипел буфетчик и стал пятиться.

– Куда ж вы? – спросил вдруг сзади кто-то, и вынырнула рожа. Один глаз вытек, нос провалился. Одета была рожа в короткий камзольчик, а ноги у неё разноцветные, в полосах, и башмаки острые. На голове росли рыжие волосы кустами, а брови были чёрного цвета, и клыки росли куда попало. Тихий звон сопровождал появление рожи, и немудрёно: рукава рожи, равно как и подол камзола, были обшиты бубенчиками. Кроме того, горб. То есть не то что выпивать с этой рожей…

– Хватим? – залихватски подмигнув, предложила рожа и пододвинулась к буфетчику. Рожа сняла с подставки святую чашу и поднесла её буфетчику.

– Не пью, – шёпотом ответил буфетчик, вдавился в переднюю, увидел на стене громадную шпагу с рукоятью чашей и затем совершенно голую девицу, сидящую верхом на кресле, отделанном черепахой. Увидев буфетчика, девица сделала такой жест, что у того помутилось в глазах. Не помня сам себя, буфетчик был выпущен на лестницу, и за ним тяжело хлопнула дверь.

Тут буфетчик сел прямо на ступеньку и тяжело дышал, глаза у него лезли из-под бровей, хоть пальцами их вдавливай. Он почему-то ощупал себя. И когда коснулся головы, убедился, во-первых, что она совершенно мокрая, а во-вторых, что он шляпу забыл в квартире Воланда. Затем он проверил свёрток, червонцы были налицо. Солнце било на лестницу через окно. Гулкие шаги послышались сверху. Поравнялась женщина, брезгливо поглядела на буфетчика и сказала:

– Вот так дом малахольный. Ну, с утра все пьяные, ну, прямо, потеха. Э, дядя, у тебя червонцев-то, я вижу, курочки не клюют? – И вдруг уселась рядом, кокетливо ткнула буфетчика в ребро. Тот пискнул и машинально прикрыл червонцы ладошкой.

– Имею такой план, – интимно зашептала женщина, и буфетчик, безумно глядя ей в лицо, убедился, что она миловидна и не стара, – в квартире сейчас ни одной души, все рассосались, кто куда. Ты мне червончик, а уж я тебя ублаготворю. Водочка есть, селёдочка. Я утром погадала, как раз мне вышла амурная постель с трефовым королём, а трефовый король – ты.

– Что вы? – воскликнул трефовый король болезненно и спрятал червонцы.

– Ты думаешь, может, что я проститутка? – спросила женщина. – Ничего подобного. Абсолютно честная женщина, муж счетоводом служит, можешь в домкоме справиться.

– Уйдите, Христа ради, – зашептал буфетчик, поднимаясь на дрожащие ноги.

Женщина поднялась, отряхнула юбку, подобрала корзиночку и двинулась вниз.

– Э, дурбалой, о, дурак, – сказала она, – вот уж, видно, рожна с маслом надо. Да другая бы, чтоб к тебе прикоснуться только, три красненьких бы слупила, а я, на тебе, червонец! А я с генерал-губернатором отношение имела, ежели знать угодно, можешь в домкоме справиться.

Голова её стала исчезать.

– Пошёл ты… – донеслось снизу и стихло.

Поборов усилием жадности страх, буфетчик нажал кнопочку, услыхал, как за дверью загрохотали колокола. Сделав громадные глаза, но решив больше не изнурять себя удивлением, втянув голову в плечи, буфетчик ждал. Дверь приоткрылась, он дрогнул, на чёрном фоне сверкнуло голое тело всё той же девицы.

– Что вам? – сурово спросила она.

– Я шляпочку забыл у вас…

Рыжая голая рассмеялась, пропала в полутьме, и затем из двери вылетел чёрный ком и прямо в физиономию буфетчику. Дверь хлопнула, за нею послышался взрыв музыки и хохот, от которого буфетчик озяб. Всмотревшись, он охнул жалобно. В руках у него была не его шляпа, а чёрный берет, бархатный, истасканный, молью траченный. Буфетчик плаксиво пискнул и позвонил вторично. Опять открылась дверь, и опять голая обольстительно предстала перед буфетчиком.