— Замолчите! — крикнул он, останавливаясь во мраке и затыкая уши.

От собственного крика он пришел в себя, огляделся. На улице с редкими точками фонарей не было ни души. Нет, он не хочет больше слышать эти голоса. Никогда! Война давно кончилась, но путь из прошлого в сегодняшний день был долгим и мучительным. Сколько лет длился этот путь? Десять, двадцать? Наконец наступило такое время, когда он перестал видеть жуткие сны, не просыпался больше в холодном поту. Начал забывать. Неужели все это повторится?! Каждый раз, вспоминая те времена, он с удовольствием думал о детях — уж они-то не испытывают ничего подобного. И что же?

Неужели опять? Он стоял, застыв во мраке, подняв глаза к ночному небу, покрытому редкими облаками... Жизнь, которую он создал вот этими руками, до изнеможения трудясь в фирме, принеся в жертву все свои желания... Труд, упорный труд.,. Порой немного дешевого сакэ, чтобы как-то расслабиться... Свою жизнь с молодой женой он начал в крохотной, снятой в чужом доме ком-татке, наконец дождались собственного жилья — построили двухкомнатную кооперативную квартиру. Появились дети... росли, пошли в школу. Пришлось арендовать дом. Потом наконец-то скопили деньги на задаток, купили участок земли, заплатав такую сумму, что, казалось, не содрали с себя только кожу. Построили свой дом, потом бесконечно выплачивали ссуду — полгода не прошло, как расплатились. Тридцать лет упорного труда, терпения.

При одном воспоминании об этом тело покрывается липким потом. Да, он отказался от всех желаний, от всех надежд юности, вернее, сама юность принесена в жертву семье... Порой по ночам его охватывала безысходная тоска, он вскакивал и залпом выпивал стакан холодного сакэ, чтобы расслабиться. Упрекая детей в небережливом, легкомысленном отношении к деньгам и вещам, он частенько упоминал войну и тут же получал в ответ чуть ли не презрительное: «Ну и что? А мы-то здесь при чем?» И тогда он выходил из себя. Подавляя желание ударить, изображал подобие улыбки и от этого чувствовал себя еще более жалким. И опять пил, чтобы расслабиться... Но это... это все равно прекрасно... Лишь бы не те былые муки! Люди, словно волки, могли убить друг друга из-за гнилого батата... Дети даже представить себе такого не могут. Значит, его поколение страдало не зря... «Ни за что на свете не дать детям пережить то, что пережили мы»,— было навязчивой мыслью его ровесников. С этой мыслью он пил горькое сакэ в дешевой забегаловке, веселился, говорил плоские шутки хозяйке заведения... Порой он даже распевал военные песни со случайным соседом по столику, человеком одного с ним возраста, и молодые парни смотрели на них с презрением. Ну и пусть, все равно было хорошо... Как бы то ни было, мы старались. Жизнь в Японии наладилась. Люди стали богаче, получили возможность чисто одевать детей и кормить их. досыта. В последнее время о еде вообще не думали. Однажды, когда они только переселились в новый — собственный! — дом, он* подвыпив на радостях, крикнул «бандзай». Жена на него тогда рассердилась, а дети посмотрели с осуждением. И вот сейчас...

Неужто сейчас эта мало-мальски обеспеченная жизнь превратится в краткий сон?

Япония утонет... Это совершенно невероятно, но говорят, что будет именно так. Сто миллионов человек... Эти люди с превеликим трудом выбрались из пучины военных и послевоенных бедствий, полжизни потратили, чтобы терпением и трудом создать благополучие своим семьям и всей стране... И теперь, через несколько месяцев, все это исчезнет, канет в бездну в самом прямом смысле слова... Что их ждет? Переполненные самолеты и суда, если только на них удастся попасть, прозябание в чужой стране, которую никогда не видел, на земле, взятой «внаём», в бараках для беженцев, в лагерях... Жизнь приживалок с постоянным сознанием своей ущербности.

А какая жизнь ждет его самого? Сумеет ли он в неведомой стране все начать сначала? Ведь у него семья — жена, уже не очень молодая, и дети, еще не очень большие. Сумеет ли он найти работу? Сумеет ли приносить домой столько, чтобы все были сыты?

Ему уже за пятьдесят. И он очень устал. Опустив голову, он тихо брел в сторону дома... Но, нет, он еще повоюет! Он отец своих детей! Муж своей жены! Он — мужчина! Зрелый человек! Ради них он еще раз принесет себя в жертву. Ну, что ж, не будет тихой жизни «человека на покое», на которую он рассчитывал по выходе со службы. Увольнительного пособия тоже не будет. Но какая ему разница? Разве до сих пор он получал удовольствие от жизни? Так что ему все равно. «Да, в неудачное время родилось наше поколение»,— подумал он.

Земля загудела, опять началось землетрясение. Разом погасли едва светившиеся уличные фонари, послышался звон бьющихся стекол. С тяжелым стуком посыпалась черепица. Не обращая внимания на раскачивающуюся землю, он продолжал идти. Что толку убиваться и сетовать на судьбу! В старину сколько было людей, которые терпели еще большие страдания и так и умирали, ничего хорошего не изведав. Да и во всем мире сколько угодно обездоленных... Он все же пожил и в достатке — потому что родился именно в это время и не где-нибудь, а в Японии. Даже в гольф успел поиграть. Побывал за границей, правда, всего один раз. Однажды держал в объятиях гейшу, пусть не очень дорогую. Пятьдесят лет — и все сначала. Ничего не поделаешь—сначала, так сначала...

Он шел в раскачивающейся ночи. Сначала... сначала... Из его груди вырвался стон.

Вокруг не было ни души. Значит, никто не увидит, как он, уже не молодой человек, ладонью вытирает упорно катящиеся по щекам слезы и почему-то все время старается изобразить жалкое подобие улыбки. 

— Получен ответ из Китая,— сообщил Куниэда.— Согласны принять два миллиона человек, это — пока, до августа... в дальнейшем примут до семи миллионов, но наши, видно, просят это число еще немного увеличить. Ведутся переговоры.

— Куда уж больше! — покачал головой Наката:— Какая бы ни была территория, но при их доходе на душу населения не разгуляешься.. Только представь себе продовольственную проблему!

— Да. Китай высказался за принятие крестьян и высококвалифицированных технических специалистов...

— И куда же? В провинцию Гаундун?

— Нет, пока в провинцию Цзянсу. На острове Чунминдао у устья реки Янцзы ведутся работы по подготовке эвакопунктов.

— Остров Чунминдао? — Наката задумчиво смотрел в пустоту.

— Да. А в чем дело?

— По-моему, это напротив Усуна.

— Да. Но что из этого?

— Нет, нет, ничего,— сказал Наката.— А как Советский Союз?

— Как и предполагали, принимают в Приморский край. Выяснилось, что южная часть Сахалина и Курильские острова тоже пострадают, там полным ходом идет эвакуация. Так что мы не можем надеяться получить оттуда большое количество судов.

Образованный при ООН Комитет по спасению Японии наконец-то начал свою деятельность. Правда, под эгидой секретариата генерального комиссара ООН по оказанию помощи беженцам кое-что уже было сделано. Доктор Бин, генеральный секретарь ООН, отверг предложение представителей великих держав создать специальную флотилию из военно-морских судов различных стран, для эвакуации населения Японии. Вместо этого был организован специальный комитет при Генеральной Ассамблее, в который вместе с великими державами вошли семнадцать стран, представляющих различные районы земного шара. Председателем был избран представитель Танзании, господин Нбаён, член экономического и социального совета ООН; посты его заместителей заняли представители Советского Союза и США, на пост секретаря был избран представитель Мальты. Членами комитета наряду с представителями европейских стран состояли и представители азиатских государств — Индонезии, Иордании, Бангладеша. Об этом позаботился доктор Бин — он считал, что развивающиеся страны, в памяти которых еще свежи воспоминания о собственных страданиях, сумеют оказать Японии моральную поддержку, что будет не менее ценно, чем материальная помощь крупных государств.