— Куда вы меня ведете?

Даже если бы я знал, сопротивление было бы бесполезно. Лямки натянулись, я беспомощно повис в наклонном положении, и они потащили меня. Выбрались из гостиной, прошли по коридору, протиснулись мимо столика на кухне... белая дверь, за которой шумит вода... Ванная.

— Пора купаться,— шутливым тоном сказала женщина.

Я уперся ногами в последней попытке сопротивления.

— Что с моей женой?

— Вам лучше всего забыть о ней.

— Ею занимаемся не мы, поэтому точно сказать не можем...

— Но она нам изрядно помогла, и ей вряд ли грозят неприятности.

Женщина одной рукой легонько похлопала меня по груди, словно успокаивая строптивую лошадь, а другой распахнула дверь. Одновременно мужчина подпихнул меня сзади коленом, и я вдруг очутился в ванной комнате.

Слева — ванна, справа — раковина, на стене впереди — ручка душа... самая обыкновенная, почти такая же, как у меня в квартире... Нет, в квартире, которая когда-то была моей... Она ничем не отличалась от всех остальных ванных комнат. Только одним... Во всяком случае, должна отличаться... Из душа лилась не вода, не кипяток, а что-то похожее на струи дыма или нейлоновые нити бледно-зеленого цвета. И резко пахло озоном.

В тот момент, когда я увидел этот зеленоватый дым и захлебнулся запахом озона, память моя оборвалась, будто ее обрезали ударом острого ножа.

Когда я очнулся, я был здесь.

В камере кривых зеркал, куда меня ввергли свидетели, выступавшие на безумном суде... В психиатрической больнице, если выражаться обычным языком. Только я понятия не имею, в ходу ли здесь обычный язык.

Во всяком случае ежедневно в определенный час меня посещает врач. У него скверный цвет лица, и он напоминает мне водяной пузырь. Его сопровождает медицинская сестра. Щеки у нее похожи на перезрелые персики. Врач приходит ежедневно, чтобы задать одни и те же вопросы. Пока сестра меряет мне температуру и считает пульс, он начинает спрашивать, сжимая и разжимая свои пухлые руки.

— Как ты сюда попал?

Только в самый первый раз я попытался во всех подробностях рассказать ему, что со мной случилось. Попытался изложить все, ничего не скрывая,— и то, что понимал, и то, чего так и не понял. Но врач, не выслушав и двадцати минут, просто кивнул без всякого выражения и сразу перешел к следующему вопросу.

— Как по-твоему, где ты находишься? На Земле? Или на Марсе?

Мне стало не по себе. Но я еще не сомневался в ценности слова «правда» и ответил честно.

— Если верить моему разуму, то я на Земле.

И опять на лице врача не дрогнул ни один мускул. Только сестра демонстративно улыбнулась профессиональной улыбкой.

Затем третий вопрос.

— Кто ты? Человек? Марсианин?

Больше я не мог отвечать. Червь сомнения вдруг вылупился из личинки и начал сосать мою душу... Что, если паче чаяния этот врач сам болен «топологическим неврозом»? Тогда ни в коем случае нельзя говорить ему, что здесь не Марс. Ведь Марс может прекрасно существовать и на Земле... И по той же причине здесь, возможно, Марс, оккупированный Землей...

И, наконец, последний вопрос.

— Ну, а кто, по-твоему, я? Марсианин? Или землянин?

Мне остается только молчать. Сестра с хронометром в руке измеряет продолжительность моего молчания. Само молчание является в их глазах неким симптомом и ответом. Я понимаю это, но уже не могу придумать иного ответа, кроме молчания.

Ежедневно в определенный час ко мне приходят врач и медицинская сестра. Врач повторяет одни и те же вопросы. Я храню молчание, и сестра измеряет его продолжительность хронометром.

А вы на моем месте смогли бы ответить? Может быть, вам известно, как именно требуется отвечать, чтобы врач остался доволен? Если вам известно, научите меня. Ведь молчу я не потому, что мне так нравится...

И я во что бы то ни стало хочу знать вот что. Эта моя реальность — что она такое? Победа реализма над фантастикой? Или победа фантастики над реализмом? Я спрашиваю вас, кого не судил безумный суд: где вы сейчас? В реальном мире или в мире фантастики?..