— В том-то и дело. Для этого, собственно, я вам и звоню. Да, марсианин исчез... точнее говоря, вывернулся наизнанку, сделался как на фотографическом негативе... И потому, сами понимаете, название нашей программы теперь лжет. Естественно, название это придется переменить. Я уже думал над этим и предлагаю взять: «Прощай, марсианин!» Как вы считаете?

— «Прощай, марсианин!»?

— Да. По-моему, это довольно удачно, не так ли?

— Пожалуй... Не знаю, может быть, и удачно...

Мне показалось, что я уже перетянул его на свою сторону. Напряжение схлынуло, и я продолжал не так напористо:

— Мы по опыту знаем, что люди не любят шуток. Марсианин стал провалившимся фарсом. Ну и что же, сказал я себе, а кто нам мешает попытаться переиграть этот провалившийся фарс заново?

— Нет, а это действительно изящно! — вдруг оживился заведующий, словно до него, наконец, дошло.— Послушай, ведь действительно неплохо! Остроумнейшая идея — так украсить последнюю передачу программы «Здравствуй, марсианин!» Мы не забрасываем грязью заходящую звезду, мы провожаем ее с честью, и эти наши чувства, я уверен, будут должным образом оценены.

— Вы меня не поняли! — растерянно вскричал я.— Причем здесь последняя передача? Это же только начало! Мы лишь назовем программу «Прощай, марсианин!» и будем продолжать ее в соответствии с новым названием... Я намерен обратить зло во благо, понимаете? Поэтому...

— Глупости,— прервал он, как бы отталкивая меня.— Ты слишком многого хочешь. Я уже не говорю об общем положении дел, но вот так взять и сменить название — это же означает признать перед всем светом, что мы не уверены в себе. Неужели ты этого не понимаешь? Эфир, знаешь ли, является все-таки общественным достоянием. Подобная безответственность недопустима. И потом, послушай, неужели у тебя нет чувства собственного достоинства?

— Думаю, что-то в этом роде у меня есть. И все же изменение названия и стиля вовсе не обязательно означает изменение основного духа программы... С самого начала меня интересовали проблемы земного человека, а всякие там марсиане были не больше чем средством...

— Ну, не скажи. Даже безлюдный полюс таит в себе некие чары, которые действуют на воображение. А уж Марс, пусть он будет сколь угодно пустынным, надменным, негативным, он и подавно являет собой загадку и тайну, и отрицать это может только такой сноб, как ты.

— Поймите, проблема лежит совсем в ином измерении...

— Короче говоря, вот что. Как руководитель отдела я не могу позволить себе согласиться на изменение названия программы.

В стекло постучали. Молодая женщина, ожидавшая своей очереди, раздраженно барабанила по стеклу, телефонной будки. Из-за ее плеча недовольно хмурился на меня длинноволосый мужчина.

— Прошу прощения, подождите секунду... Я говорю из автомата, здесь собралась очередь, так что я сейчас перезвоню из другого места...

— Да нет, зачем же, давайте на этом закончим,— безразличным тоном возразил он.— Между прочим, Марс — это не Луна, и вероятность неудачи по техническим причинам там гораздо больше, не так ли? Ну вот, будем уповать на то, что посадка марсианской ракеты окончится неудачей...

Я лишь растревожил спящего льва. Я был глубоко унижен, продолжать контратаку больше не имело смысла, и оставалось только покорно ожидать известия об успешной посадке злосчастной ракеты.

Но когда это известие, наконец, пришло, оно буквально потрясло меня. Чувство горькой обиды и унижения, владевшее мною, почти исчезло, уступив место ощущению полнейшего краха. «Вся аппаратура работает нормально!» — повторяли экстренные выпуски, и каждый раз перед моим мысленным взором вставала эта ракета — уже не просто механизм, а сама мысль человеческая. Несколько месяцев ракета со своей резкой черной тенью — сгусток человеческой мысли — будет жить на обширных равнинах загадочной пустынной планеты, будет жить и посылать на Землю информацию. Да, рядом с этим вещественным образом мой марсианин был пустым и фальшивым призраком. Замок моей фантазии подобно привидению исчез в лучах утреннего солнца, и главную роль в этом сыграла бедность не столько обывательского воображения, сколько моего собственного. До последнего момента я не мог набраться смелости признать себя побежденным и вот потерпел сокрушительное поражение. Убит был не марсианин. Убит был я сам.

А теперь, конечно, я сидел и ждал ультиматума, который рано или поздно должна была послать мне радиокомпания. И когда ко мне явился посетитель и сказал, что хочет поговорить о марсианах, я, естественно, решил, что это посыльный из студии. Все для меня было предопределено. Все заставляло ждать внезапного удара по самому незащищенному месту.

Жена настойчиво повторила:

— Проводить его к тебе?

— Может быть, это режиссер?..

— Да нет, не похоже.

— И не заведующий отделом?

— Никогда раньше его не видела...

Вот тут я должен был насторожиться. Вряд ли на студии могли дойти до такого бесстыдства, чтобы послать ко мне какого-то незаметного, неизвестного мне служащего без предварительного уведомления по телефону... Однако дух мой был уже сломлен, я ожидал дурных вестей, и мне было не до подозрений. Неодолимая робость все более овладевала мною.

— Хорошо, я сам к нему выйду.

Я поднялся, избегая взгляда жены. У меня было такое ощущение, будто меня сейчас поволокут на плаху. Я проклинал ракету, я ненавидел бесплодие Марса...

— Держись,— сказала жена.

Она сказала это совершенно спокойно, но мне почудилось, будто она упрекает меня за непрактичность, и я взъерошился.

— А что мне держаться? — сказал я.— Подменю марсианина жителем какой-нибудь планеты АВ-4-Н, вот и все...

— Я ведь просто так сказала: держись... Хорошо бы здесь окно открыть.

— Не нужно.

— Табачный дым глаза ест. Ты устроил поминки по марсианину?[12]

— Не по марсианину. По себе самому.

— Так тебе и надо. А производить дурное впечатление еще и на посетителей совершенно ни к чему.

— Мне уже ничто не поможет.

Притушив недокуренную сигарету о край пепельницы, полной окурков, я бросил: «Провались они пропадом, марсиане!» — и, щелкнув языком, вышел из комнаты. В то же мгновение зазвонил телефон. Из студии, подумал я. Значит, все правильно. Просто предварительный звонок запоздал или посыльный явился раньше времени.

— Сейчас выйду,— проговорил я, протягивая руку к трубке.— Скажи там ему, пожалуйста, пусть немного подождет.

Едва закрылась дверь за женой, как из трубки мне в ухо ударил торопливый голос молодой женщины:

— Алло, сэнсэй, не у вас ли сейчас человек, который говорит, что хотел бы потолковать с вами о марсианах? Мужчина... Это, видите ли, мой муж.

Странно. Я готовился совсем не к тому.

— Простите, вы говорите из студии?

— Причем здесь студия? Я говорю, это мой муж. Видите ли, дело в том, что он страдает раздвоением личности.

— Раздвоением... То есть он сумасшедший?

— Он страстный почитатель вашей, сэнсэй, программы «Здравствуй, марсианин!» Я, конечно, не хочу сказать, будто это единственная причина, но факт остается фактом, он вбил себе в голову, что он — марсианин... Во всяком случае, он не пропустил ни одной вашей передачи, слушает только вашу программу и знать ничего не хочет... А тут еще сегодня утром сообщение об этой ракете. Он страшно разволновался и с самого утра только и твердит, что непременно должен поговорить с вами...

— Вот оно как, сумасшедший...— У меня к горлу комом подступил горький смех, словно я опился содовой воды.

— Да, он всего три дня как вышел из больницы.

— А что, это очень неприятно — вбить себе в голову, что ты марсианин... даже если ты сумасшедший? — Смех клокотал во мне, и я не мог понять, смешно мне или я отчаянно злюсь.— Ну, хорошо, спасибо, что предупредили. Действительно, какой-то тип ко мне явился. Но вы не беспокойтесь, я его выставлю в два счета...