Она в смущении опустила голову.

— Вам Джуниор рассказал?

— Да. — Он, морщась, натянул ботинок на больную ногу. — Не могу сказать, что меня это удивило; расстроило — да, но не удивило.

Она подняла голову.

— Почему?

— Яблочко от яблоньки. Для Седины всегда существовал только один мужчина — Рид. Бог его знает почему. Так было, и все. Химия. Наверное, это так называется сегодня.

Он опустил ногу на пол и откинулся на спинку дивана.

— Что у вас с ним?

— Больше, чем химия.

— Любите, значит, его?

— Да.

Лицо его приняло озабоченное выражение.

— Предупреждаю вас, Алекс, как отец, Рида любить не просто. Он с трудом проявляет чувства и тяжело принимает их от других. Несмотря на свой возраст, он до сих пор не может забыть обиду на мать, которая бросила его младенцем.

— Поэтому он и Седину не смог простить, когда она связалась с Элом Гейгером и родила меня?

— Вероятно. Он ведь никогда не показывал и вида, что страдает. Ходил тут как ни в чем не бывало, а у самого в сердце зияла рана величиной с Техас. Всегда скрывал чувства под эдакой бравадой: «А мне на все плевать». Но я-то видел, как он подавлен. Против вас он, ясное дело, зла не держит, но Седину он так и не простил за обман.

— А Джуниор?

— Джуниор не мог простить ей, что она любила Рида больше, чем его.

— Но ни один из них ее не убивал. — Она посмотрела ему прямо в глаза. — Ее убили вы, да?

Он встал и отошел к окну. Оглядел все то, что создал своими руками на пустом месте и теперь должен потерять.

В комнате несколько минут царила напряженная тишина. Наконец он сказал:

— Нет, не я. — Затем, медленно повернувшись, добавил:

— Но хотел убить.

— Почему?

— Ваша мать играла людьми. Ей это нравилось. Когда я впервые увидел ее, она была маленьким сорванцом. Если бы она такой и осталась, все, возможно, пошло бы по-другому. Но она повзрослела и поняла, что имеет власть над обоими этими ребятами, женскую власть. И стала пользоваться ею в своих играх.

У Алекс заболело сердце. Она слушала чуть дыша. Как будто смотрела фильм ужасов, все время ожидая, что вот сейчас покажется голова чудовища. Ей и хотелось досмотреть картину до конца, и в то же время было слишком страшно. Ведь чудовище могло оказаться омерзительным.

— Я видел, куда она клонит, — говорил Ангус, — но что я мог поделать? Она натравливала их друг на друга.

Почти то же самое она уже слышала от Норы Гейл. Соблазн был слишком велик.

— И чем старше они становились, тем больше… — продолжал Ангус. — Крепкая дружба между мальчиками стала похожа на червивое яблоко. Как червяк, Селина выела его сердцевину. Нет, она мне не нравилась, — он вернулся и сел на диван. — Но я желал ее.

Только убедившись, что она не ослышалась, Алекс ошарашенно воскликнула:

— Что?

Ангус криво усмехнулся:

— Не забывайте, я был тогда на двадцать пять лет моложе и весил на тридцать фунтов меньше. Этого у меня еще и в помине не было, — он погладил свой выпирающий живот, — да и волосы были погуще. Меня, можно сказать, тогда еще считали сердцеедом.

— Я спросила не потому, что сомневаюсь в вашей привлекательности, Ангус, просто я не имела понятия, что…

— И никто не имел. Это был мой маленький секрет. Даже она не знала… до того самого вечера, когда умерла.

Его имя вырвалось у Алекс как стон. Чудовище-правда было не просто страшным, оно было омерзительным.

— В тот вечер Джуниор убежал, чтобы утопить свое горе в вине. А Селина пришла сюда, в эту комнату. Она сидела как раз на том месте, где вы сейчас сидите, и плакала. Жаловалась, что не знает, как ей быть. Она любит Рида так, как не сможет любить никого другого. Джуниора она тоже любит, но не настолько, чтобы выйти за него замуж. И не знает, как ей одной вырастить вас. Каждый раз, когда она смотрит на вас, вы напоминаете ей об ошибке, которая навеки погубила ей жизнь.

Так она все плакала и плакала, ожидая сочувствия, а я слушал и думал про себя: «Какая же ты эгоистичная сучка». Она ведь сама навлекла на себя все свои беды. Ей было наплевать, что она ранит других людей и играет их судьбами. Ее заботило только одно — как зло скажется на ней. — Он покачал головой, посмеиваясь над собой, затем продолжал:

— Но это не мешало мне желать ее. Я хотел ее все сильнее. Наверное, я оправдывался в собственных глазах тем, что она, мол, не заслуживает ничего лучшего, как удовлетворять похоть такого старого мужлана, как я. — Он глубоко вздохнул. — Словом, я сделал попытку.

— Вы сказали, что вы желаете ее?

— Ну, прямо я ей этого не сказал. Предложил поселить ее за городом, где-нибудь поблизости. Сказал, что все расходы возьму на себя. У нее не будет никаких забот, кроме одной — немножко развлечь меня, когда я ее навещу. Я хотел, чтобы она и вас взяла с собой, и миссис Грэм, хотя сомнительно, что ваша бабушка согласилась бы. Короче, — заключил он, — я предложил ей стать моей любовницей.

— Что она ответила?

— Ничего, черт ее дери. Просто смотрела на меня несколько секунд, а потом стала хохотать.

У Алекс холодок побежал по спине от его взгляда, когда он хрипло добавил:

— А вам известно, что я не выношу, когда потешаются над моими предложениями.

— Ах ты, паршивый сукин сын!

Они оба одновременно обернулись на этот голос. В дверях с искаженным от ярости лицом стоял Джуниор. Жестом обвинителя он наставил на отца дрожащий указательный палец.

— Ты не хотел, чтобы я женился на ней, потому что приберегал ее для себя! Ты убил ее, потому что она отвергла твое мерзкое предложение! Чертов ублюдок, из-за этого ты убил ее!

Дорога показалась ей более неровной, чем обычно. А может быть, она сама попадала во все выбоины, потому что глаза ей застилали слезы. Изо всех сил Алекс старалась удержать «Блейзер» на дороге, ведущей к дому Рида.

Когда Джуниор набросился на Ангуса с кулаками, она выскочила из комнаты. Ее расследование восстановило сына против отца, друга против друга, и она просто не могла больше этого выдержать. Она сбежала.

Все они были правы. Все пытались предупредить ее, но она отказывалась слушать. Подстегиваемая чувством вины, упрямая и бесстрашная, до зубов вооруженная собственными представлениями о добре и зле и поощряемая безрассудством молодости, она бросилась копать на запретной территории, нарушив ее неприкосновенность. Она разбудила ярость давно успокоившихся злых духов. Вопреки благоразумным советам продолжала копать. Теперь эти духи, уже не боясь обнаружить себя, взбунтовались.

Ей с детства внушили, что Селина была хрупкой, трагически погибшей в самом расцвете лет безутешной вдовой с новорожденным младенцем на руках, испуганно взиравшей на жестокий мир вокруг нее. На самом же деле она оказалась эгоисткой, вертевшей людьми, как ей вздумается, и жестокой по отношению к тем, кто любил ее.

Мерл заставила Алекс поверить, что она виновата в смерти матери. Жестами, словами и делом, открыто или намеками она заставляла внучку постоянно чувствовать себя недостойной и виноватой.

Ну так вот, Мерл ошибалась. Селина сама была виновата в том, что ее убили. Усилием воли Алекс сбросила с себя чувство вины и раскаяния. Она была свободна! Теперь для нее не имело значения, чья рука держала тот скальпель. Это произошло не из-за нее. Ее первой мыслью было поделиться с Ридом этим ощущением свободы. Она припарковала машину перед его домом и взбежала на крыльцо. У двери помедлила и тихо постучала. Подождала несколько секунд и, потянув на себя незапертую дверь, шагнула внутрь.

— Рид?

Дом был пустым и мрачным. Направляясь в спальню, Алекс снова позвала его, уже, впрочем, догадавшись, что его там нет. Она повернулась и заметила свою сумку, забытую на тумбочке. Заглянула в соседнюю ванную, не оставила ли чего-нибудь там, собрала свои вещи и положила их в сумку.

Защелкнув ее, она услышала, как ей показалось, знакомый скрип входной двери. Алекс постояла и прислушалась.

— Рид?