Он подошел к двери, давая тем самым понять, что встреча окончена. В ожидании, пока охранник отопрет, он добавил:

– До тех пор пока миссис Бернвуд скрывается и ее нельзя допросить, ни один человек не в состоянии оспорить ни слова из вашей душераздирающей истории. Когда же ее найдут, а вы, конечно же, можете себе представить, что федеральные власти в данный момент землю роют, потребуются некоторые существенные уточнения.

Он удалился; в распоряжении Гиба и Мэта осталось всего несколько секунд – потом их разведут по камерам. – Отец, у меня ребенок! Мальчик!

Гиб похлопал Мэта по плечу:

– Это действительно чудесная новость, сынок. Я просто в восторге. Но сейчас не время ликовать. К сожалению, у нас совсем нет времени. Что-то я не больно доверяю нашему адвокатишке-гомику. Он мне сразу же не понравился.

– И мне тоже. Может, дать ему отвод и нанять нового?

Гиб отрицательно покачал головой:

– Все адвокаты так или иначе некомпетентны. Ни за кого из них нельзя поручиться, даже за члена твоей семьи, – добавил он сухо. – Нам, очевидно, не следует всецело на них полагаться, ни на этого, ни на любого другого в своих делах.

Мэт озадаченно замолчал.

– К чему ты клонишь, отец?

– Настало время взять дело в собственные руки.

Лотти прочитала послание сначала раз, затем другой. Короткая деловая записка.

Затем скомкала листок бумаги и швырнула его на пол. Ругнувшись, подошла к окну и посмотрела на свой залитый солнцем дворик. Над ним, казалось, нависло – „Здесь живут бедняки“. Чарли был не только ничтожным человеком, но и плохим добытчиком. За всю свою жизнь она так и не накопила достаточно средств, чтобы привести домик и двор в порядок.

С другой стороны, чего она ожидала? Что брак самым загадочным образом вдруг превратится в сказку?

Лотти вышла из бедной семьи и останется бедной до конца своих дней. Она знала об этом. Знал об этом и Чарли. Да и Мэт не надеялся, что она станет достойной уважения женщиной. В сущности, именно по этой причине он с ней и сошелся.

Они учились в четвертом классе, когда Мэт подстерег ее на обратном пути из школы. Спрыгнул с дерева прямо перед ней, напугал до смерти и загородил дорогу.

– Думаешь, ты очень классная, да, рыжуха? – с вызовом бросил он. – Так вот, это не так. Мой папа говорит, что твои родители – бедные ничтожные людишки, хоть и белые, и я не должен иметь ничего общего с такими, как ты.

– А я тебе скажу, что ты и твой папаша – дерьмо собачье. И я буду невероятно счастлива не иметь ничего общего с такими, как ты, Мэт Бернвуд. А теперь убирайся с дороги.

Лотти попыталась обойти его, но он сделал шаг в сторону и сграбастал ее за плечи.

– Куда это мы торопимся? – Мэт попытался ее поцеловать. Она саданула его в пах и убежала.

Несколько лет он набирался мужества, чтобы попытаться снова. На этот раз она уступила. С того для они постоянно думали друг о друге и не спускали друг с друга глаз. При этом оба хорошо понимали, что на что-то большое и серьезное им рассчитывать нечего. Еще детьми они хорошо усвоили, что такое социальные различия и сословная принадлежность. Они стремились навстречу друг другу словно бы параллельным курсом и их пути никак не могли пересечься.

Тем не менее Лотти и Мэт предавались флирту, растравляя, сами того не замечая, зарождающуюся чувственность, которая для обоих оставалась тайной вплоть до одного прекрасного жаркого дня, когда они встретились у небольшой горной речушки. И до посинения бултыхались там В одном исподнем. Мэт предложил пари: кто из них дольше пробудет под водой.

Конечно же, выиграл он и в качестве приза потребовал, чтобы девушка сняла бюстгальтер, позволив ему полюбоваться своей грудью. За его внешней грубостью и бравадой скрывалась ранимость и нежность, что пришлось ей весьма по вкусу.

Бюстгальтер был сброшен.

Мэт взглянул.

Затем взгляды постепенно переросли в касания.

Осторожное прикосновение юноши оказалось чувственным и ласковым. По этой причине она наградила его рядом привилегий, которых не удостаивался больше ни один мальчишка. Довольно скоро она дотронулась и до него.

Тогда в первый раз оба чувствовали себя неуклюжими и неумелыми. Мэт очень старался, но выглядел смешно. Смешной казалась и Лотти в своих отчаянных попытках доставить ему удовольствие. Но ей навсегда запомнилась лихорадочная дрожь их юных тел, торопливое прерывистое дыхание, отчаянное биение сердец и вздохи, сопровождавшие каждое новое открытие. Их честная и безудержная взаимная тяга во многом оказалась совершенно невинной.

Теперь Лотти мрачно поглядывала на свой скудный двор и горько плакала. Тогда она любила Мэта Бернвуда до самозабвения. Как и сейчас. Как будет любить всегда. Вот почему она позволяла Мэту себя использовать. За его мужским началом скрывалась известная доля отчаяния, девушка распознала и откликнулась на его призыв, отводя сексу не самую главную роль в их отношениях.

Их взаимоотношения стали для Мэтью Бернвуда своего рода попыткой самоутверждения. До сих пор он полностью подчинялся отцу. Жил, чтобы воплотить все надежды, возложенные на него другими. Всегда поступал именно так, как ожидалось. И только любовь к Лотти была единственным отступлением от правил.

Необходимость сокрытия их любовной связи тоже тешило самолюбие Мэта, поднималась в собственных глазах. Ведь Лотти являлась антиподом некоего идеала женщины, к которому ему, согласно кастовым предрассудкам, положено было стремиться. Будь она хоть чуточку ближе к тому слою общества, где заправляли Бернвуды, Мэт, вероятно, давно утратил бы всякий интерес. Только оттого, что она была откровенно чужда клану Бернвудов и им подобных, Мэт продолжал встречаться с ней все эти годы.

Тем не менее Лотти ни минуты не сомневалась, что Мэт, на свой лад, тоже любит ее. Хотя он, разумеется, никого не способен полюбить так, как любил отца.

Никто на свете не мог рассчитывать на такую безоговорочную преданность, с какой сын относился к Гибу.

По этой самой причине Лотти сочувствовала Кендал Дитон, столь опрометчиво связавшей свою жизнь с Бернвудом-младшим. Кендал, конечно же, начала возмущаться, выяснив, что находится на вторых ролях и в сердце мужа царит свекор. При этом она не уставала указывать Мэту на подобную несправедливость. Еще до развода Мэт частенько жаловался Лотти на невоздержанность своей жены в выражении подобного рода чувств.

Итак, кем же все-таки Лотти была для Мэта Бернвуда? Подстилкой? Или послушной и всецело преданной любовницей?

Ответ на вопрос таился в письме, полученном ею сегодня от Мэта. Она нагнулась, подняла листок с пола и положила на стол, предварительно расправив ладонью.

Сейчас Мэт в ней по-настоящему нуждался. Куда больше, чем в прежние времена. И вероятно, такой отчаянной нужды в Лотти У него никогда уже не будет.

Она окинула тоскливым взором комнату и старую, покосившуюся мебель, испещренный пятнами потолок и пол из грубых досок, скрипевший при каждом шаге.

Какова жизнь, такова и рама, подумала она печально.

Когда Кендал исчезла из города, дело об убийстве, в котором обвинили Лотти, отложили до выборов нового состава присяжных. Ей назначили адвоката. Первым делом он потребовал отложить рассмотрение на более длительный срок под предлогом, что ему необходимо восстановить кое-какие подробности и выработать стратегию защиты. Суд удовлетворил его требование. Теперь же, перед лицом куда более важных процессов, намечавшихся в ближайшем будущем, возможно, пройдут месяцы и месяцы, прежде чем она узнает о новой дате рассмотрения своего дела.

Но Лотти хотелось разделаться со всем этим как можно скорее. Независимо от решения суда, который признает или не признает ее виновной в убийстве Чарли, жизнь женщины все равно так или иначе превратилась в пытку. И в тюрьме она не сидела, но и свободной тоже считаться не могла.

У нее не было детей, не было мужа, наконец, не было семьи – никого, кто выразил бы ей свое негодование или поддержку. Был, правда, дом, но она считала его скорее убежищем, чем жилищем. В общем, у нее не было никакого общественного статуса.