Кендал не на шутку встревожилась:

– А что случилось?

– По пути в Колумбию он попал в аварию, – пояснил Гиб с заднего сиденья.

Кендал резко повернулась назад и в упор глянула на Гиба:

– Аварию? Какую аварию? С ним все в порядке?

– Нет, Кендал, – ответил он. – Боюсь, что нет.

Лютер, вгрызаясь в свой палец, вопросительно смотрел на брата. Генри молча пожал плечами, не зная, что теперь делать.

Братья были взвинчены до предела, до нервного срыва. Непонятно, как выйти из этой ситуации.

Они еще никогда не видели такой свою мать – невозмутимой и молчаливой. В этом состоянии она находилась со вчерашнего вечера, с того самого момента, каким позвонили из тюрьмы и рассказали об аварии.

К телефону подошел Генри. С каждым словом тюремного чиновника гнев его все нарастал, временами сменяясь сильнейшим отчаянием, становясь все более нестерпимым.

– Можно с ним повидаться? – спросил он.

– Только не сейчас, – ответили ему. – Мы позвоним. Повесив трубку, он тут же вызвал во двор брата.

Лютер долго ругался, проклиная вся и всех, а затем напугал Генри еще сильнее, рубанув с плеча:

– Мы должны сказать матери.

Лютер произнес «мы», но Генри прекрасно понимал, что тот имел в виду его.

Позвать кого-либо из сестер и попросить их? Слишком далеко живут, да и наверняка сразу же начнут вопить и плакать, а от этого, как известно, только хуже.

Генри был самым старшим в семье, можно сказать, хозяином. И потому вся ответственность ложилась на него. Братья, в скорбном молчании переступив порог, поведали обо всем матери.

Однако мать к их большому удивлению, не стала орать, рвать на себе волосы, плакать или бить посуду. Она даже к выпивке не прикоснулась, не приняла ни рюмочки. Вместо этого тихо опустил ась в глубокое кресло-качалку и уставилась в окно. Так, неподвижно и безмолвно, она просидела почти сутки.

Казалось, она просто окаменела, и это начинало действовать Генри на нервы. Пусть бы уж лучше плакала или причитала. Он бы знал, что делать в таком случае.

Спустя час из тюрьмы снова позвонили. Им позволили навестить Билли Джо часов в пять добавив, что подготовят его к этому времени тут уж Генри совсем растерялся: с одной стороны, ему обязательно надо увидеться с малышом, но с другой – оставить мать одну?! А Лютер наотрез отказался посидеть с ней.

– Я?! – переспросил Лютер с неподдельным ужасом, когда Генри предложил ему присмотреть за матерью. – Нет, черт возьми! Да она просто вышвырнет меня. Ты только посмотри, как она сидит, уставившись в окно! Мне кажется, у нее не все в порядке с головой. Даты что? У нее же крыша поехала! Как хочешь, но один яс ней не останусь.

Генри все еще мучился, а времени уже почти не осталось. Если он не приедет к назначенному сроку, возможно, они никогда больше не увидятся с Билли Джо…

– Генри!

Он чуть со стула не свалился от неожиданности:

– Я, мама.

Спотыкаясь, он пересек комнату и приблизился к ней. Взгляд ее был вполне осмысленным. Без сомнения, Лютер ошибся – она еще хоть куда.

– Отец ваш в могиле перевернется, если мы не отомстим.

– Правильно, черт возьми, – выдавил Лютер и, облегченно вздохнув, опустился на колени рядом.

– Нет, сэр. Так не пойдет. Мы это дело так не оставим.

Она ослабевшей рукой по гладила его по голове.

– Я не сошла с ума, мой мальчик. И не смей больше говорить этого в моем присутствии.

Бесцветные глаза Лютера увлажнились. Видимо, звон в ушах будет стоять в это же самое время и на будущий год.

– Нет, мадам, – сказал он и тут же поправился, – то есть да, мадам.

– Что ты предлагаешь, мама? – спросил Генри.

Она изложила свой план, и стало понятно, что именно его мать так долго вынашивала, уставившись в окно.

– Ах, как хорошо пахнет кофе.

Кендал настолько погрузилась в свои мысли, что не услышала даже, когда он вошел. Она обернулась на голос. Джон остановился на пороге, опираясь на костыли, одетый, слегка отдохнувший, но все еще небритый и с кругами под глазами.

– Доброе утро, – от неожиданности вцепившись в передник, приветливо улыбнулась она. – Я только что собиралась тебя проведать. Как дела?

– Получше, но пока не очень.

– Надеюсь, Кевин тебе не помешал.

– Нет, он все еще спит в этой квадратной штуковине.

– В манеже. Присаживайся, сейчас приготовлю завтрак. – Она налила кофе. – Что будешь есть? Кекс? Яйцо? Тосты? Могу приготовить все, кроме вафлей.

– Что ты имеешь против них?

– Да просто нет формочек.

– А, – разочарованно протянул он. – Откуда все эти продукты? Неужели ночью принесла сказочная фея?

– Я утром ездила за покупками.

Он вытаращил глаза от удивления:

– А я не слышал, как ты вышла.

– Так и было задумано.

– А ближайший городок далеко отсюда?

– Нет, не очень.

– Слушай, ты случаем не вспомнила о газете?

– Там в гостиной, на столе.

– Спасибо.

Она приготовила яичницу с беконом, как он и просил. На тарелке в мгновение ока остался только кусок мяса.

– Хочешь? – обратился он, словно опомнившись.

– Запомни, я не ем свинину.

– Все еще в сердце жива та история?

– Никакой истории нет.

– Сомневаюсь, – он покачал головой. – Я, правда, не знаю, в чем она заключается. Почему ты не бросила меня, пока я спал? У тебя была прекрасная возможность.

Действительно, подумала Кендал, почему она его не оставила? Этот вопрос занимал ее с тех пор, как она вернулась. Сегодня утром, на рассвете, она еще собиралась улизнуть. Уехать навсегда. Но потом вдруг почувствовала себя виноватой.

Вспомнила, как он стонал всю ночь напролет. Джон все еще с трудом передвигался, да и раны его как-никак не зажили. Даже животное она бы не бросила в подобном состоянии. Пожалуй, могла бы оставить его, бесчувственного, на месте аварии, но только не такого беспомощного. Это было выше ее сил.

Дурацкое чувство ответственности за него досаждало и бесило ее. Нарушало все первоначальные планы и уводило в сторону от намеченного пути. Но Кендал прекрасно знала, что ничего не сможет с собой поделать, что будет присматривать за ним до тех пор, пока он не поправится и не станет обеспечивать себя сам.

К тому же ей пришло в голову, что здесь она в большей безопасности, чем на пустынной дороге. Сегодня утром на пути в город ее не покидало гнетущее чувство беззащитности и полной беспомощности. Ну, и куда бежать? Кендал никак не могла придумать, где бы переждать. А беспрестанно крутить баранку слишком тяжело. До сих пор все шло нормально, и она решила пока остаться. К чему торопить события и скрываться, если в этом нет серьезной необходимости?

Правда, в голове мелькнула мысль о своей излишней рациональности. Под крышей любимого дома она чувствовала себя увереннее и потому не хотела его покидать.

– Обещаю, что не покину в таком состоянии.

….. Он наконец нарушила молчание.

– Надо понимать, ты сделаешь это, когда мне станет получше?

– Не придирайся к словам.

– Твои речи настолько туманны, что я вынужден заполнять пробелы.

– Эти пробелы заполнятся сами собой, как только ты обретешь память. Доктор ведь не случайно заметил, что ты, возможно, сам блокируешь ее. Подсознательно, конечно. Просто, не желая ничего воскрешать в памяти.

· Джон сжал чашку, так что побелели костяшки пальцев, и посмотрел ей прямо в глаза:

– Неужели он прав, Кендал?

Он впервые назвал ее по имени. Это прозвучало столь ошеломляюще, что она просто никак не могла собраться с мыслями.

– Прав ли он? – повторила она, беря себя в руки. – Откуда мне знать. Только ты с состоянии пролить свет на эту загадку.

– Раз я ничего не помню, – возмутился мужчина, – как же я могу понять, что я хочу помнить, а что нет? – Он так разволновался, что машинально взъерошил волосы, напрочь забыв о своей травме. – Ой-й-й! – Он тут же застонал от невыносимой боли.