– Неужели она – настоящая мать «нашего» Георга? Помнишь, ведь Чиста называла его подкидышем! – Петал обуревали смешаные чувства. С одной стороны, Георг своими мистическими инструментами поддерживал жрецов, расплатившихся гибелью всего побережья за собственное бессмертие. А с другой – он спас её от этих же жрецов, справившись с ситуацией совершенно безвыходной. И она не могла не испытывать благодарность к нему.

– Нет! Таких совпадений не бывает! Где мы и где Георг! – волчье общение без слов, чистыми смыслами всё больше нравилось Бласту.

– Думаешь? Судя по упоминанию Края Белоглазых тан – случаются!

– Да и как мог он попасть в такую даль? Да ещё младенцем? Кто и зачем потащил бы его туда?

– Это так. Но согласись, что со своими могущественными барабанами он оказался там весьма к месту!

– Как и эта женщина со своими дарами Минерве! Когда Георг перенёс нас сюда столь причудливым образом, я был голоден, как волк! Будто весь путь пешком проделал!

– Она выглядит такой одинокой! – волчица Петал потёрлась ухом о плечо Бласта. – Поговорить бы с ней!

– Если «наш» Георг и в самом деле её настоящий сын, то она – единственный хоть как-то знакомый нам в этих землях человек! Может быть, она согласится быть с тобой, пока я работаю? – Бласт любое событие подгонял под тему, так взволновавшую его недавно.

Петал эта мысль показалась стоящей. Они крадучись проследовали за женщиной. Впрочем, представляться в волчьем обличье не решились. А когда она разожгла во дворе огонёк и начала хозяйничать, вовсе по-звериному отшатнулись.

Наутро хозяйку здорово удивили многочисленные звериные следы вокруг двора. Что-то тревожное было в этом. Что-то напомнило. Женщина задумалась.

Петал любовалась Бластом.

Его волчья шкура, будто само воплощение новизны, была густа и отливала в лунном свете цветом ядовитого реальгара.

А он красовался, замечая её взгляды.

Её не смущало, что упоительный волчий вой мужа давал фистулу.

Пытаясь реабилитироваться, он захотел показать себя в охоте.

Не зная точных приёмов, Бласт инстинктивно сделал свою походку стелющейся вдоль земли. Лопатки, с ершащейся на них шерстью, поднялись над спиной. Походка стала плавной и практически бесшумной – что было не так уж просто по траве!

Но заяц, за которым он впопыхах погнался, оказался кошкой, поднявшей от ужаса жуткие вопли. Вернулся Бласт униженный, с подранной в кровь мордой.

Пришлось ему списать неудачу на неудобство передвижения.

– Невозможно бегать, когда в один из пальцев правой лапы крайне неловко впивается тонкая полоска металла с каким-то расплывающимся изображением!

Но тут Петал была неуклонна.

– Это человечий лик! Это твоя гарантия возвращения в человечий облик! Не вздумай снимать его! Потеряешь – никто тебе не поможет!

Услышав это, Бласт внутренне содрогнулся.

– На всю жизнь остаться зверем? – Он засуетился. – Скорей! Назад! Да как же это делается? Где же эта железка запуталась в шерсти? Скорей…

…Сильные руки хозяина его естества схватили за шкуру и будто швырнули в наказанье!

Что? Что я сделал? У-у-вау-у!

…Хвост поджать, поджать хвост и мелко-мелко боком уйти от страшной боли хозяйского гнева!

…Но не уйти, трещит шкура, наступает хозяин. Торжествует хозяин!

…Держать нить болевого клубка, не сбиться! Шерсть поредела, запахи свернулись.

…Слава всемогущим богам! Я снова человек!!!

Не хочу, не хочу я больше ничего подобного! Это в последний раз такой ужас! И как только мог я добровольно согласиться?! Ради чего?

Петал, превратившаяся из бокастой волчицы в обычную беременную женщину, легко прекратила его панику. Ей нравилась, очень нравилась собственная власть над этим красавцем, нравилось, что может управлять этим прекрасным телом, этим прекрасным взглядом, придавая ему то энергию страсти, то покорности.

А у неё самой с увеличением срока беременности превращение стало занимать гораздо больше времени.

Она объясняла это добавлением времени для превращения плода внутри неё. Петал очень боялась, что роды застанут её волчицей. Тогда детёныш родится волчонком, и этот облик навсегда останется для него первичным. Она страшилась этого. Но и забывать свою природу белоглазой волчицы ни за что не хотела.

Первые схватки начались у неё ранним весенним утром.

Бласт сразу перепугался и собрался куда-то бежать, кого-то звать на помощь. Но Петал, дыша с придыханиями, снимающими боль, была спокойна.

– Думаю, инстинктивных знаний нам с тобой будет достаточно, чтобы самим справиться с появлением малыша.

Роды протекали быстро, и скоро Петал уже не могла сдерживать стоны. Бласт был в полном отчаянье. Но тут в дверь постучались. На пороге стояла та самая женщина, в которой они предположили мать Георга. Но познакомиться с которой так и не удосужились.

– Я Ида, – без предисловий начала она. И, сразу оценив ситуацию, бросилась помогать Петал. Бласт, увидев уверенные и умелые действия, возблагодарил богов.

Он совершенно потерял способность соображать, слыша сдавленные стоны жены, и вышел из дома, чтобы Петал не видела его нервической суеты. Но когда раздался требовательный детский вопль, мгновенно метнулся обратно.

Растерянная Ида протянула ему дитя и отступила. Бласт обомлел.

– Что у него с глазами? Какой ужас! Он, что, слепой?

Петал, с трудом приподнявшись на локтях, потянулась за младенцем. Она отбросила, как ненужные, пелёнки, намотанные Идой. Осмотрела его, переворачивая уверенными звериными движениями, по которым совершенно нельзя было догадаться, что это всего-навсего её первенец. И радостно засмеялась.

– Он совершенно здоровенький! – Петал лёгкими касаниями то ли обследовала тельце не перестающего вопить малыша, то ли обнюхивала его.

– Но глаза! Почему у него на глазах белые плёнки? Он, наверное, слепой! – Бласт был в отчаянье.

– Нет, он просто пошёл в мою породу. Он унаследовал глаза своего прадеда – Седого Странника. Помнишь, я рассказывала тебе о нём? – Петал украдкой, будто целуя крохотное личико, облизала его.

…Когда новорождённый малыш, уже вымытый и накормленный, заснул, они оба обратились к Иде с вопросом, мучавшим их.

– Как ты нашла нас?

– Я шла по следам от моего дома. По волчьим следам.

А ночью Бласту приснились волки.

Ничего удивительного, – убеждал он себя в полусне, – после ночной беготни в волчьем обличье – ничего удивительного! Сейчас, вот сейчас проснусь, стряхну этот сон!

Но сон не стряхивался, наоборот, количество волчьих фигур всё прирастало и прирастало.

Скоро вся степь, залитая призрачным лунным светом, пестрела фигурами сидящих волков. Они молча смотрели на него, будто ожидали чего-то…

Бласт сначала растерялся. Но потом тоже по-волчьи ощерился.

– Я вам ничего не должен! Я никуда не поеду! У меня родился сын, я должен заботиться о нём!

Тогда волчья стая …начала осыпаться.

…С тревожным низким гулом рушащегося песка утекала призрачная сетка, сотканная из сидящих зверей.

В его памяти оставались только их упорные молчаливые взгляды. И ощущение разрушения…

…И засевшая глубоко в подсознании тревога.

А, проснувшись, он узнал, что на стройке разом рухнули, будто стекли, все леса.

Благо, рабочих там не было, и никто не погиб.

Бласт стоял перед развалинами многодневной работы и благодарил богов за то, что всё обошлось и никто не пострадал

…из-за него. Из-за его сна!

В голове Бласта, причудливо перемешиваясь, сливалась воедино сетка рухнувших строительных конструкций и осыпающаяся волчья стая.