На одном из выступлений к Валере подошла худющая дама с огромными карими глазами, взяла за пуговицу куртки:

– Господин Махов, я вас обучу методике румынских ведьм. Полный верняк!

– Мне-то зачем?

– Вы верующий?

– Ну… наверно…

– Каждое воскресенье ходите в храм матушки Матроны на Таганке, на коленях просите ее избавить страну от злобного карлика.

– Именно это советуют румынские ведьмы?

– Не только… Каждые восемь минут внедряйтесь в подсознание президента РФ. Говорите: «Я – вор! Я – скотина! Меня отправят в Сибирь… Меня четвертуют… Кастрируют… Повесят…»

Валера в ужасе отпрянул от долбанутой.

Но та цепко поймала его за локоть:

– Абрамкин сойдет с ума. Он сам повесится.

– Как это сочетается с христианством? – помертвел Махов.

– Поверьте мне, очень даже сочетается. Сама я родилась в Бухаресте. В родственниках у меня сам граф Дракула.

Дома рассказал этот эпизод Любе, та рассмеялась:

– Любой успех притягивает крезанутых. Они ведь живут не в реальном мире, а мире симулякров, сущностей.

Валера зорко скосился на подругу:

– Ты ведь закончила МГУ, философский факультет. Зачем ты ушла в ветеринары?

– Хлеб надежный.

Как-то вечером, когда Валера уже хлебнул «Жигулевского», накормил кота рыбными кубиками, раздался телефонный звонок.

– С вами сейчас будет разговаривать президент РФ.

– Это розыгрыш? – артист отрыгнул пивом.

– Какой, блин, розыгрыш! – Валера услышал почти родной голос. – Завтра в 18.00 жду вас в Грановитой палате. Есть мужской разговор.

Из трубки послышались инфернальные сигналы отбоя.

– Мне будут выдергивать ногти на Лубянке! – Валера кинулся в ванную комнату к Любе, подруга его нежилась в хвойной пене.

Рассказал о звонке.

– За что же тебе выдергивать ногти? За Окуджаву с Симоновым? Абрамкин очень даже не глуп. Закончил ЛГУ с «красным» дипломом. Как и я, философский факультет, кажется. Точно-точно! Защищался по «Городу Солнца» Кампанеллы.

Думал, в эту ночь не уснет. Рассосал валидол. Любушка к нему нежно притулилась. От нее упоительно пахло хвоей. Вот оно счастье, в этой реальной постели. Никаких симулякров! Будущее непредсказуемо. Правильно в народе говорят: «Бог не выдаст, свинья не съест».

6.

Абрамкин принял его в какой-то комнатушке Грановитой палаты. Пружинная кровать под серым солдатским одеялом. Пара колченогих стульев. Фанерный стол с растрескавшейся столешницей.

Заметив недоумение в глазах Махова, пояснил:

– Я попросил дизайнерское бюро воссоздать атмосферу университетского общежития. Очень уж истосковался по тем святым годам, когда мы все бредили святой свободой.

– Одобряю… Роскошь ненавижу. Однажды жена хлестанула меня по фейсу мокрым полотенцем, обозвала лузером.

– Это зря! Ты – гений!

– Вы чего? Вы – Эльбрус, я – пригорок.

Абрамкин подошел к окну с видом на ГУМ, взял с подоконника тяжелую красную папку.

– Почитай. Это досье на тебя. Вся твоя жизнь. От купели крещения до гробовой доски.

– Я пок-ка жив, – икнул Валера.

– Все мы пока еще живы… – грустно усмехнулся президент.

Валера полистал. Все с фотками! Вот его принимают в пионеры. Вот он стоит с женой Аллочкой в загсе Новых Черемушек и так далее.

– Странную ты себе профессию выбрал. Чревовещатель… – тихо произнес Абрамкин. – Еще более странно, что в клубах, ненавидящих меня, читаешь стихи, напоенные солнцем. Не надо бы тебе в эти вертепы шляться.

– А чем кормиться? Лично к вам у меня претензий нет. У нас на Руси испокон века все воруют.

– Не будем об этом… – помрачнел президент. – Предлагаю тебе стать кремлевским чревовещателем. На договоре. В будущем возможен и штат.

– Что должен делать?

– Читать великие стихи под моим административным крылом.

– Звучит заманчиво.

– Думаешь, мне вся эта шняга не обрыдла? Еще как обрыдла! Только уйти мне не дадут. Я их флаг, вымпел. В банду и войти сложно, а выйти… нельзя. «Крестного отца» видел?

– Я вас понимаю.

Абрамкин забрал досье.

– А ты в курсе, что хахаля твоей жены, Аллы Борисовны, вчера на Багратионовской набережной прострочили из калашей?

– Вы чего? – Валера дернул кадыком.

– Да… Какие-то румынские мафиози. Банда «Дракула». Сколько же у нас по Руси бродит всякой нечисти.

– Алла жива?

– Да она же и навела на своего сожителя. Уже на Багамах. Мы ее достанем.

– Мне бы развод получить. И пожениться с Любушкой.

– Лады! Кстати, и ее к нам пристроим. В Кремле знаешь сколько котов. Ветеринары – ой! – как требуются. Окладец ей положим царский.

Валера молчал. От переживаний у него тряслись пальцы.

– Расслабься, чувачок! – нахмурился президент. – Хочешь я тебе песню спою? Под Окуджаву?

– Вы?!

Абрамкин достал из-под пружинной кровати гитару с треснутой декой. Дернул струну.

– Если хочешь, подпевай.

– Ага…

– Возьмемся за руки, друзья! Возьмемся за руки, друзья!.. Чтоб не пропасть поодиночке.

– Поодиночке… – голосом Мурзика подхватил Валера.

1.

Беллетрист Алексей Петухов ехал из СПб в Москву на Марш Миллионов. Надо же наконец-таки сковырнуть сгнившую вертикаль?! Русаки, к шаману не ходи, выбирают свободу.

В двуспальном купе СВ «Красной стрелы» пусто. Алеша раскрыл саквояжик из кожи вологодского козла, достал армянский коньяк и бутерброд с бужениной. Настроение приподнято взвинченное. Завтра произойдет фартовый перелом в жизни его многострадальной родины.

В купе заглянула черненькая девчушка с огромными карими глазами.

– Седьмое место здесь?

– Напротив.

– Вау! Вы – Алексей Петухов? Мой обожаемый писатель?

– Меньше всего хотелось бы поднимать эту тему, – нахмурился словесник, хотя мозг его кольнула игла удовольствия, народ его знает, особенно молодежь.

– Анна Горохова, судебный исполнитель. Не пугайтесь, дела у меня семейные, мелкие.

– Мне-то что?

– Еду на Марш Миллионов.

– Я тоже. Садитесь, барышня. Выпьем.

– Ой, обожаю, когда меня называют барышней! Это так романтично… Просто Тургенев с Буниным. Дамы в боа, мужчины с моноклем, в жабо.

– Коньяк пять звездочек.

– С величайшей радостью!

Как любой сорокалетний мужчина, Алеша, конечно, мечтал о внезапной любви под мерный перестук колес. В сегодняшнем варианте его смущало только то, что дама сама лезла на рожон, назвав его своим кумиром. К тому же, слишком худа, слишком восточной, даже цыганистой, стати. Алексей предпочитал фигуристых блондинок.

Аня достала из пакета ломтиками нарезанную семгу («Сама солила!»), увесистые помидорки, малосольные огурцы, банку красной икры, хлеб с миндалем.

Потерла ладошки:

– Закатим пир на весь мир!

Выпили. Аня потешно затрещала огурцом.

– Я все ваши книги читаю и перечитываю. По-моему, вы современный Достоевский, только без его занудства и психопатологии.

Алеша, на правах классика, погладил тоненькую руку поклонницы:

– Можно на «ты»?

– Правда?! – Анины пальчики так и впились в запястье сочинителя. Тот поморщился. Полоумных он не приветствовал. Пять минут удовольствия, а потом истерика, обильные крокодильи слезы.

Аня подмигнула:

– Леша, не бойся. Я не нимфоманка. Почти, не побоюсь этого слова, монашка.

– Это нормально… – сдержанно усмехнулся Петухов. Неужели ему ничего не обломится? После трех рюмок коньяка он уже в боевой кондиции.

– Можно я сяду к тебе на колени? А? Будто на коленях у папочки.

– Не так уж я и стар.

– Я в метафорическом смысле.

Аня запрыгнула к нему на колени, поелозила трогательно скромной размерами попкой.

– Какой мягонький.

Алеша с нежностью обнял ноги попутчицы.

– Какая ты худенькая.

Аннушка дернулась: