Перед сном покатал янтарный шарик в ладони.

Да, это скарабей… Только какой-то мелкий. Бракованный, что ли? Скарабей-лилипут. Карлик…

Жучок этот, кстати, святой на брегах Нила. Египтяне почитают его символом Солнца. А ведь жук питается только верблюжьим навозом. Скатывает его в кругляши и катает по траектории светила, от востока к западу.

Хохмы ради, Мотя сунул шар под подушку.

Долго ворочался. То жарко, то зябко. Иногда казалось, что слишком громко тикают настенные ходики фирмы «Скарлетт».

Потом полетел в инфернальную пропасть сна.

Увидел хахаля своей женушки, Григорий Ефимовича. Только не в образе человека, а золоторунного барана. Мотя же служит гуртоправом, именно ему поручено оскопить Гришу. Дали огромные ножницы, типа садовых. Объяснили как чикнуть яйца, как потом дезинфицировать перекисью водорода.

– Да у него же золотое руно! – орет Мотя. – Его надо спаривать напропалую, а не лишать мужского достоинства. Он же коллекционный?! Вы чего? Топовый!

– Не твое дело…

Идет Мотя в овчарню. А там фосфором горят два ока Гришутки.

Делает рывок. Наваливается на животное. Примерочно щелкает ножницами.

А четвероногое блеет:

– Ты, гад, чего задумал? У меня же еще докторская диссертация не дописана.

– Во как?! Какая тема?

– «Магистральный путь использования сновидений в России».

– Без яиц нельзя?

– Никак! Кто же диссертации кастрата поверит?

– Твоя правда…

Проснулся утром в хладном поту.

Неужели янтарный шар с жучком?

Да нет же… Просто дербалызнул лишнего.

Сунул руку под подушку. Скарабей… И почему он вчера ему показался маленьким? Не мог же он подрасти за ночь?

А часики настенные надо поменять. Тиканье это будто средневековая пытка, по капле да по капле прямо в темечко. Впору оказаться в орденоносном Кащенко.

4.

Жена пришла в восемь утра. Белая, что известь. Челюсть поклацывает. Сразу же бросила под язык две таблетки валидола, набодяжила кофе.

– Что-то стряслось? – усмехнулся Мотя, ему стало смешно – неужели его сон в руку.

– Отзынь… – Елизавета Ефимовна поправила тяжкие груди.

– Муж я твой все-таки. Позабыла?

– Да какой ты муж? Старикашка-какашка! В пятьдесят лет кроме букашек ничего не имеешь.

Лиза вдруг зарыдала.

Мотя автоматически (семейный стаж!) обнял ее.

– С Гришенькой моим приключилось несчастье.

– Ну-ну… Расскажи спокойно, – Мотя огладил жену, как лошадь, по толстой спине.

– Вышел, понимаешь ли, голым из ванны.

– После секса?

– Ты слушай! А кот Барсик ему в муды вцепился. Принял за игрушку. Чуть не оторвал.

– До свадьбы заживет…

– У него сегодня защита диссертации «Магистральный путь использования сновидений в России».

– Как-как? Повтори тему?

– Оглох, что ли? Не смог он пойти на защиту. Вся промежность в бинтах и зеленке.

– Защитит позже.

Мотя выпустил супругу из объятий:

– А мы вчера мой юбилей с Вадиком отметили.

– Поздравляю… – Елизавета Ефимовна высморкнулась в кухонное полотенце.

Янтарный шар взял на работу с собой. Долго нырял в интернете. Любопытный жучок! Оказывается, египтяне даже бога-творца всего сущего и человека изображали с головой скарабея.

Пошел к шефу. Предложил написать статью о легендарном насекомом.

Босс почесал карандашом нос:

– Тема, конечно, богатая. Только вот скарабея, в количестве двух тысяч штук, мы приложить к каждому журналу не сможем. Жук занесен в Красную книгу. А статью – валяй.

Писал и думал, Жаркин же утверждал, что в пьяном виде вещие сны смотреть нельзя категорически. Ладно, сегодня все на трезвую голову.

Воротился домой. О, такого он не помнил лет уж 20-ть! Ждал его роскошный ужин. Жареная картошечка с опятами и луком. Компот из экзотических сухофруктов. Бутерброды с красной икрой.

Мотя даже струхнул:

– По какому поводу?

Лизанька улыбнулась:

– Ты уж извини, что я вчерашний день прошляпила. С юбилеем тебя, дорогой!

– Дорогой?

– Будешь коньяк? Армянский!

Матвей потрогал в кармане джинсовой куртки янтарный шарик.

– Сегодня как-то хочется лечь на трезвую голову.

– А я немножко приму… Григория Ефимовича положили в Склиф. Барсик ему когтями занес инфекцию.

– Детородная функция сохранится? – Мотя так уминал картошку, за ушами трещало.

– Только если за операцию возьмется академик Фердыщенко. Из Кремлевки.

– Фамилия знатная.

– Есть не только плохие новости, а и отменная.

– Во как! – Мотя с яростью наворачивал бутебродец с красной икоркой.

– К нам в гости приезжает моя мама.

– Варвара Филипповна?

– Хочет поддержать нас в трудную годину.

5.

Варвару Филипповну Мотя не любил.

Чувство неприязни было взаимным.

Выглядела теща, ну, просто ангельски. Миниатюрная, в отличие от дочурки, голосок нежнейший. Правда, частенько срывалась на мат. Сказывалась долгая жизнь на лоне природы. Она под Магаданом, в селении Глубокая Щель, выращивала 37 козочек и одного козла. Окружение в поселке соответствующее названию – пьянь да рвань. Золотая рота! Беглые зеки, недавно откинувшиеся, вот-вот сядущие.

Перед сном покрутил вещуна на ладони, сунул под подушку. Никто не должен помешать. Благо, вот уже лет десять, как спят с супругой на разных ложах.

И снится Моте презабавнейший сон. Будто работает он ни больше ни меньше гробовых дел мастером. И к нему в маленькую, но уютную полуподвальную мастерскую приходит теща. Мнет в руках носовой платочек.

– Я тут помирать собралась, – говорит, – так посоветуй, зятек, красным мне панбархатом гроб обивать или же темно-зеленым?

– Темно-вишневым. Стильно и вкусно!

– Нет, темно-вишневый – это слегка моветон. Вишня сигнализирует о празднике жизни. Я же, бля, собралась в долину теней.

– Тогда давайте красным.

– Лады… А древесный материал? Не подсунешь ли ты мне щелястую сосну?

– Мама, как можно?! Исключительно из магаданского дуба. Вы же родная! Всего один раз хоронить.

Очнулся, ухмыляясь.

Экая махровая чушь!

Теща, вопреки суровому быту, а может, и благодаря, выглядит что конфетка. Не дашь больше пятидесяти. На возраст намекает только вставная золотая челюсть.

Вечером Варвара Филипповна явилась с огромной клетчато-бомжовской сумкой, дно у оной в кровавых подтеках. Пояснила:

– Забила Яшку, козла. Продала стадо. Желаю малехо передохнуть от своей Глубокой Щели. С годок пожить у вас. Сходить в мавзолей к дедушке Ленину, повидать Кремль. Может, в окошке каком увижу самого президента РФ.

– В тесноте да не в обиде! – ликующе всплеснула руками Елизавета.

Мотя молчал. Лишь вышел на балкон покурить.

Что было в теще хорошо – кашеварила она знатно. За козла Яшку он готов ее неделю терпеть. Не больше.

Плов с козлятиной вышел на славу. С морковью, с укропом, с урюком.

– Самогонки магаданской притаранила, – теща достала из сумки литровую бутыль с мутной жидкостью. – Первач!

– С выпивкой решил пока подзавязать, – подмигнул Матвей. – Пишу чрезвычайно серьезную статью о скарабее.

– Это таракан такой?

– Жук священный. Из Египта.

– Чем бы дитя не тешилось, – примирительно улыбнулась Елизавета Ефимовна.

– Мне-то чего? – Варвара Филипповна накатила первачок, затем изъяла из кастрюли мозговую кость. Принялась с яростью ее долбить о тарелку. Мозг не вылетал. Тогда она взяла кость, как охотничий рог, стала высасывать.

Мотя скривился. Никакой культуры. Пещерная бабушка.

Костный мозг со свистом выскочил.

Теща вдруг выкатила глаза, захрипела, да и рухнула на пол.

– Искусственное дыхание «рот в рот», – посоветовал Мотя.

– Знаю… Звони в скорую!

Еле дышащую Варвару Филипповну увезли в медицинской карете.

Врач сказал, что вместе с мозгом она проглотила кусочек кости. Он-то и перекрыл горловой проход. Хорошо хоть можно дышать носом.

– Все будет нормалек, – потирал руки Матвей.