До того как у меня в 32-летнем возрасте был диагностирован рак легких, я полагал, что мои чувства, поведение и стереотипы являются не допускающими изменения составляющими моей тогдашней личности. Например, я считал невозможным изменить свою привычку курить, склонность подолгу работать без перерыва, нетерпеливость и агрессивную манеру вождения. Когда моя невеста попросила меня изменить эти привычки, я занял оборонительную позицию и заявил, что она просит меня изменить мою внутреннюю сущность. Но после того как у меня был обнаружен рак, я понял, что мои реакции, мысли и привычки должны быть изменены, если я хочу дожить хотя бы до 34 лет. Мои новые установки должны были стать достаточно прочными для того, чтобы я смог выдержать операцию, бесчисленные взятия медицинских проб, 18 месяцев химиотерапии, а возможно, и несколько сеансов лучевой терапии.

Поскольку мои шансы прожить еще год составляли всего 10 %, то я оказался в непростой ситуации. Но в течение этого года я не собирался жить в постоянном страхе, пассивно выполнять предписания врачей или поддаваться плохому самочувствию. Я стремился пробудить в себе роль защитника своей жизни и своего тела. Опираясь на эту роль, я отказался от услуг закрепленного за мной хирурга и стал лечиться у другого, который взял у меня пробы легочной ткани, подтвердившие наличие раковых метастаз. Я противился тому, что по моему убеждению было ненужной операцией, в течение двух с лишним недель, а затем со странным облегчением осознал, что она действительно необходима.

Я не сделал ошибку и испытал облегчение, потому что избежал ярости какой-то части своего «я», которая заставила бы меня почувствовать себя несчастным, если бы я совершил ошибку. Я был шокирован, обнаружив, что боюсь испытать гнев из-за своего несовершенства! (Я назвал эту часть своего «я» «диктатором».) Все это соответствует ступени I программы «Пробудите свое сильнейшее „я“». Я идентифицировал ту свою часть, которую мне нужно было интегрировать в мое более широкое «я», если я собирался сохранить остатки внутреннего покоя в течение тех месяцев, когда мне должны были делать химиотерапию. Недавно пробужденный к исполнению лидерской роли в своей жизни, я обнаружил, что мое ощущение предназначения и ценностей стало более отчетливым. Если я собирался максимизировать свои шансы на выживание, то каждая часть меня должна быть приведена в соответствие с этими задачами. Каждая часть меня (даже «диктатор») должна была подкреплять мою верность ценностям внутреннего спокойствия, минимального стресса и действия на основе выбора, а не мой внутренний конфликт между «Ты должен…» и «Я не хочу…». Я не позволил бы голосу «диктатора» заставить какую-то часть моего «я» испытать дискомфорт или вызвать у меня стресс с помощью угроз.

После операции по удалению опухоли я нашел врача, который согласился со мной в том, что в моем случае предпочтительнее окажется химиотерапия, а не еще более обширное хирургическое вмешательство. Он объяснил мне, что в течение девяти месяцев я буду еженедельно принимать коктейль из сильнодействующих лечебных препаратов, а затем делать то же самое в течение года раз в месяц, чтобы полностью очистить организм от метастаз.

Именно эта долгая борьба научила меня тому, какие качества необходимы для объединения всех частей меня самого вокруг моих целей и ценностей. Поскольку химиотерапия отнимала у меня много энергии, то я должен был выбирать, из-за чего действительно можно расстраиваться, а на что можно не обращать внимания, если я собирался продолжать работать, проходить курс лечения и находить силы для встреч с друзьями и ведения записей о моем опыте борьбы с раком. Это путешествие должно было стать слишком долгим, чтобы я мог предпринять его в одиночку. Мне нужна была связь с ощущением чего-то более широкого внутри меня – большего, чем мое эго и интеллект, что могло бы объединить мудрость моего разума, тела и интуиции. Мне нужна была помощь друзей и профессионалов, чтобы справляться с неудачами, огорчениями и разочарованиями.

После первых девяти месяцев сеансы химиотерапии стали проводиться не еженедельно, а раз в месяц, и только тогда я смог ощущать их реальное воздействие на мой организм. После каждого сеанса я чувствовал себя так, как будто в течение двух недель болел гриппом или пневмонией. Затем силы ко мне возвращались, и я даже мог совершать пешие прогулки длиной в несколько километров; после этого наступало время очередного сеанса, и все повторялось заново. Эти эмоциональные и физические подъемы и спады регулярно происходили на протяжении девяти месяцев до тех пор, пока я не спросил своего врача: «А что если мы прекратим все это прямо сейчас?» На это он ответил, что я должен продолжать химиотерапию еще в течение 6–9 месяцев. Но поскольку после постановки диагноза уже прошло 18 месяцев, то ситуация изменилась и теперь вероятность того, что я вылечился, составляла уже 90 %.

В тот вечер я сидел у себя в гостиной с ручкой и блокнотом и проводил «собрание» всех моих внутренних голосов. Я закрыл глаза, опустил голову на грудь и говорил каждой части себя, что я собираюсь закончить химиотерапию, если только врач не сможет убедить меня продолжать лечение. Я размышлял о том, что пришлось вытерпеть моему организму за эти 18 месяцев, и о рисках прекращения химиотерапии вопреки рекомендациям врача.

Я понимал, что не могу прекратить лечение только потому, что какая-то часть меня просто не хотела терпеть боль и неудобства, которые причиняла мне химиотерапия. Я также знал, что не мог бы продолжать лечение просто потому, что какая-то часть меня боялась совершить ошибку, не выполнив указания врача. Но, независимо от моего решения, я знал, что каждая часть меня должна будет проявлять преданность цели.

Я записывал в блокноте свои мысли о каждом возможном мучении, риске, выгоде или осуждении, с которыми мог столкнуться, если бы решение прекратить химиотерапию оказалось ошибочным. Я представлял себе каждый сценарий и рассматривал каждый вариант «А что если?..», включая и такой: «А что если моя болезнь вернется?» Чаще всего я отвечал на эти вопросы такими словами: «Да, это было бы ужасно. Да, это действительно причинило бы мне вред. Да, вероятно, я был бы очень расстроен… Но я не позволил бы, чтобы это состояние подавленности продолжалось долго. Я принимаю на себя всю ответственность за это решение. Я смогу жить с его последствиями».

Во время этого «собрания» я понял, что диктаторская часть меня, проявившая себя во время хирургической операции полтора года тому назад, действительно интегрировалась в мое более широкое «я». Теперь едва ли имелся хоть какой-то страх совершить ошибку. Не было никаких сомнений в том, что я – действующий как мое сильнейшее «я» – контролировал ситуацию и мог минимизировать самокритику в том случае, если болезнь вернется или если я буду думать, что совершил ошибку. «Диктатор» исчез или превратился в полезного члена моей «команды». И я сам, безусловно, изменился за 18 месяцев лечения. В тот вечер, когда я провел в роли «председателя собрания» более часа, я достиг нового уровня интеграции. Мне придавало спокойствие и новые силы ощущение того, что я имею за своей спиной «сплоченную команду», поддерживающую мое решение прекратить химиотерапию.

Во время следующей встречи лечащий врач попробовал пошатнуть мою решимость, сказав: «За вашу жизнь отвечаю я. Вам не следует принимать решения такого рода». Два года назад я готов был молиться, чтобы кто-то взял на себя ответственность за мою жизнь, но теперь я говорил от имени своей «внутренней команды». Я принял на себя роль лидера и чувствовал себя наделенным необходимыми полномочиями, чтобы авторитетно заявить: «Доктор, я приму к сведению ваши слова, но я и только я могу отвечать за свою жизнь. В конце концов, именно мне суждено жить или умереть в результате подобных решений».