Потом мы приезжаем в бассейн, я показываю, как умею плавать на спине. Дедушка хвалит, идет к маленькому джакузи, подсыпает в него волшебный порошок из пакетика, который был в портфеле. В джакузи залезает большой волосатый человек, вода становится синей, волосатый делает вид, будто корчится в судорогах. Это тоже очень смешно. Дедушка растирает меня полотенцем. Мне жарко. Даже горячо.

После кино дедушке звонят и назначают встречу в кафе-мороженое. Там нас ждет его начальница – очень красивая дама. Она поздравляет деда с выходом на пенсию, вручает ему высокую разукрашенную порцию мороженого. Я знаю, как оно называется – «пенсионное». Дедушка не хочет на пенсию, перечисляет свои отличные показатели, но потом все-таки ест мороженое. Умора – морщится так, будто там и правда пять видов яда, как он всегда шутит. За витриной кафе видно, за мной приехала мама, надо бежать. Таким я дедушку и запомнил – кушает мороженое, забавно кивая мне на прощание.

Четвероклассница Патрикеева услышала от подруг, будто бывает Сила, которая все, что хочешь поможет сделать. Обладает этой Силой одна девочка. Патрикеева узнала адрес, проехала пять остановок на трамвае и оказалась во дворе этой девочки. По фамилии Осто.

Осто оказалась совсем невзрослой, даже еще не школьницей, с маленьким хмурым личиком и тонкими поджатыми губами. Она озверело качалась на скрипучих качелях. Патрикеева с ней познакомилась. Осто рассказала, ей только на следующий год в нулевой класс идти. Патрикеева попросила дать ей Силу. Девочка предупредила, Сила в обмен на душу. Патрикеева задумалась, нужна ли ей душа. Осто торопила, ей нужно было домой, готовиться в нулевой класс. Когда Патрикеева решилась, малолетка добыла из кармана школьную тетрадь, заставила под диктовку записать про обмен души на Силу и расписаться. Потом убрала тетрадку и плюнула Патрикеевой на туфлю. От слюны как раз та самая Сила появлялась.

– Запомни, – уходя, наставляла Осто, – Сила работает, пока слюна не высохла. Патрикеева бросилась к трамвайной остановке, бежит и запоздало рыдает – не ожидала, что условия сделки такими окажутся.

Мама всегда, когда выходим из дома, берет меня за руку. Держит везде – на улице, в парке, в магазинах. Вот и сейчас, в троллейбусе, тоже. Я в это время через окно на улицу смотрю – мальчик-школьник провожает девочку-школьницу, несет ее портфель. Они дошли до остановки, он отдал ей портфель, девочка поцеловала мальчика в щеку. Мне очень захотелось в школу. Только мама против, она сама меня дома учит. Мальчик вошел в наш троллейбус, заметил, как мы с мамой рука в руке сидим, усмехнулся. Мне его усмешка не понравилась. Пока он ушел к водителю покупать билет, я решила забрать свою руку у мамы. Мальчик пойдет с билетом обратно, посмотрит, я уже сама по себе сижу, как школьница. Просить по-хорошему отпустить руку бесполезно, я стала ее выдергивать. Мама не отпускает. Тогда я вцепилась в ее ладонь зубами. Все равно не отпускает – у меня волевая мама. Я тоже кусать продолжаю, зубов же не жалко. Посмотрим, кто кого.

Я гордая и учусь в третьем классе. Генрих в пятом. Я решила не приглашать его в кино. И пригласила. Генрих не пришел – целовался с другой. Я не придала этому особого значения, вернулась из школы, принялась за уроки, тут же бросила их, недоученные, вышла прогуляться. Громыхнула зеленая молния, стал сеяться противный дождь. В моей голове Генрих бросил ту, с которой целовался, сделал мне предложение. Дождь припустил сильнее. В моей голове мы с Генрихом поженились, я забеременела и спросила у своего внутреннего голоса: – Уже пора? Я уйду и он никогда и не увидит нашего ребенка. – Рано, – не согласился внутренний голос, – Нужно сделать Генриху еще больнее. Дождь немного притих, смотрю, навстречу шлепает та самая разлучница Тамара. Зареванная. Генрих ее только что бросил. – Дождь не кончится, пока мы ему не отомстим, – говорю я, – А мы не спеша будем придумывать месть. Пускай за это время хоть весь мир затопит, города уплывут вместе с континентами. – Ладно, – хлюпает Тамара. Дождь перестал, сверкал мокрый асфальт. Разлучница, вытирая слезы, отметила, что давно уже таких огромных луж не видела. Прохожую в оранжевом пальто обрызгала машина. Мы с Тамарой подружились и пошли в кафе-мороженое.

Тем днем говорю Лидке: – Нет больше сил держать в себе. Люблю тебя. Лида подумала и говорит: – Ты это моему жениху Витале скажи. Прямо сейчас. Я пошел к Витале. С тяжелым сердцем. Как назло в желтых сандалиях, будь они прокляты. Скрипят. Мать обуть заставила. Чересчур эти сандалии детские. Не для серьезного разговора. Иду, оглядываюсь, за мной беспризорная собака увязалась. Огромная, будто теленок. Косматая. Я побежал со скрипом, она за мной. Я в лужу попал, в самую грязь. Сандалий левый в ней увяз. Я выбрался и с босой ногой во двор поскакал.

Во дворе Виталя на турнике подтягивается, пацаны считают. – Поговорить надо, – Витале говорю. Виталя свистнул, пацаны исчезли. – Говори. Я труханул, хотел соврать, вместо этого говорю: – Я Лидку люблю. – Чего?! – Лидку говорю… – Понял! Не ори, – отвернулся Виталя, – Подтягиваться будем. Кто больше, тому Лидка достанется, – подпрыгнул и стал подтягиваться. Я тоже подпрыгнул и подтягиваюсь. Подтягиваюсь и подтягиваюсь. Живот окаменел. Не чувствую ничего, кроме кончиков пальцев на руках. Не считал, сколько раз подтянулся. Мышцы вот-вот лопнут. Сейчас упаду и умру. Упал. Лежу. Дыхание тяжелое над ухом. Глаза открываю – надо мной та самая бездомная псина, в пасти желтый сандалий, корка грязи на нем. Солнце за пятиэтажку село, Виталя пропал. Интересно, Лидка моя теперь или как?

Боб поет как Бог. Полине пятнадцать и она поклялась ему в вечной любви. Хотя они пока еще не знакомы. Вчера она с другими фанатками сбросились деньгами, им дали адрес – послезавтра группа Боба там зависать будет.

На следующий день Полина красилась – искала наиболее выгодный для своего сложного лица вариант. Параллельно впитывала свежий альбом Боба. Она месяц его уже впитывает, даже во сне наушники не снимает. Чумной альбом. Всем девчонкам нравится, даже тупым.

Назавтра в шесть вечера приехала на заветный адрес. Вместе с остальными прибалдевшими девками набрали код, поднялись на лифте. Информатор не обманул – посередине квартиры бассейн огромный, там группа Боба и еще какие-то пацаны и девки в чем мать родила. Смотрят на Полину и остальных, которые в дверях застыли. Самая боевая из фанаток шипит: – Девки, раздеваемся и в воду! Так и поступили. Голые гитарист и барабанщик из группы Боба, из бассейна, как только на очередной гостье одежды не остается, одновременно «Гав!» кричат. Остальные из воды за ними повторяют. Других слов не употребляют. Видно, день такой. Только Боба не видно. Поэтому Полина единственная не разделась, отправилась его по дому искать. И нашла. Боб в маленьком джакузи с книгой наедине. На Полину не реагирует, читает. Она немного подумала и прямо в одежде и ботинках к нему залезла. Боб книгу отстранил, смотрит, но пока что молчит. Вокруг него и Полины специальные пузыри, которые в джакузи бывают, бегают. От Полины к Бобу и обратно. – Наши общие пузыри, – размышляет Полина, – Раньше были только его, теперь общие. Как ему сказать, что я хочу от него ребенка? Подумала и: – «Гав!», – говорит.