– Ты испугался?

– Да, – Дэнель уткнулся носом ему в плечо, – когда поезд замедлился. Там был участок. Было страшно. В товарном вагоне тихо. Но там были голоса. Смеялись и плакали. Просили. Звали, – он говорил отрывисто, глотая слова, – я был рад, что они не могут меня увидеть. Не могут добраться. Эти голоса. Это были не люди!

Голос сорвался на крик. Харальд прижал к себе хрупкое дрожащее тело. Он тоже слышит их. Никто не слышит эти голоса, не видит тени, только беспокойство, неясное, смутное. Он расспрашивал аккуратно, не вызывая подозрений, как слух, суеверие. Но в глазах собеседников не было страха, значит, они не видели и не слышали. Только Нэль.

– Что это было за место? – Он никогда ни о чём не спрашивал и не просил. Это было так не обычно. Страх, рождающий смелость. Он отстранил юношу. Мужчина перевернулся на спину, а Дэнель сел сверху, откинувшись на его согнутые в коленях ноги. Харальду приятно было ощущать его живую тяжесть, тепло ладоней на животе.

– Это место называется Мёртвые Пустоши. Когда-то там была плодородная земля. Деревья, дома. Там жили люди. Много людей. Но однажды утром они умерли. В один миг всё – деревья, люди, животные, машины, здания – всё превратилось в мелкий серый пепел.

– Почему они все умерли?

– Они сгорели в страшном огне, в одной яркой вспышке. От некоторых остались лишь тени на стенах. А через миг не осталось и стен, – страх в зелёных глазах сменился любопытством. Харальд улыбнулся. Нэль сейчас был похож на обычного ребёнка. Он попытался вспомнить всё, что знал о тех событиях из учебников, разговоров, книг. – Это произошло во время Последней Войны. Она шла уже много лет. Люди устали, и правительства всё больше склонялись к миру. Но были и те, кому выгодней было, чтобы война продолжалась. И они убедили своих правителей, что условия мира им не выгодны, и есть способ добиться серьёзных уступок. Для этого нужно было показать свою силу. Вызвать страх. Нанести удар. И тогда на этот город сбросили бомбу. Самую совершенную и самую мощную. Ядерную бомбу последнего образца. Прошло уже почти три сотни лет, а на этой земле до сих пор не может существовать ничто живое. Вместо страха это вызвало гнев и жажду мести. Война разгорелась с новой силой. Жестокость породила жестокость, месть породила месть. Бомбы, пусть и не такие мощные, были сброшены на города враждующих государств. На их месте тоже остались выжженные пустоши, в которых ничто не может существовать. Лишь на самом их краю есть жизнь – уродливая, мутировавшая.

– Они что, так хотели войны? Они же сами пострадали.

– Не совсем так, Дэнель. Пострадали люди. Те, кто затеял это всё, отсиделись в бункерах. Потерявшие свои семьи солдаты шли в бой отчаянно, не жалея ни себя, ни врага. Война продолжалась до тех пор, пока не истощила обе стороны. Потом был заключён пакт о ненападении, что-то вроде перемирия, – в глазах Дэнеля появилось понимание, – Война длилась так долго, что те, кто её начал, спокойно умерли от старости. Если бы война закончилась, они остались бы не у дел. Никогда прежде не использовалось столь мощное оружие. Никогда разрушения не были так сильны. Ни развалин домов, ни стен заводов, только серый пепел и чёрная хрупкая как стекло земля. Когда война закончилось, любое применение ядерной энергии было запрещено. Везде, во всём мире, никто ни разу не нарушил этого соглашения, потому что остался страх. Ты его тоже почувствовал.

– Да, – Дэнель склонил голову к плечу, – ты говорил, там никого нет, но кто же они тогда? Они ведь есть, ты же их видел.

– Тени, иная форма существования или ещё что-то, я не знаю. Знаю только, что они легко могут играть с нашим разумом. Может, там никого и нет, или есть что-то, заставляющее нас видеть и слышать того, чего нет.

Дэнель мотнул головой. На его лице появилась уверенность.

– Нет, они там есть. Разные. Много. Они есть, – он прикрыл глаза, стараясь отогнать жуткие воспоминания, и спросил совсем тихо, – тебе тоже было страшно?

– Да, было. Я вижу их, каждый раз вижу. И слышу, – Харальд улыбнулся.

– Почему тогда поезд, а не флайер? Ведь до неба им не дотянуться.

– Не знаю, Дэнель. Хочешь, расскажу сказку? Легенду. Очень старую.

Харальд прикрыл глаза. Легенда. Обрывки истории, которую они с сестрой вычитали в одной старой книге. Может, написанное даже было правдой, той частью истории, которую никто никогда не узнает.

– Когда-то люди верили в существ, обладающих огромной силой, способной менять мир и судьбы. Они называли их богами. В то время у людей иногда рождались дети, наделённые особым даром, говорили, что они могут видеть правду мира. На самом деле, они могли видеть то, чего не видел никто другой, и чувствовать ложь. Их называли Детьми Богов или Видящими.

– Таких детей ведь искали? Кем они становились? – история захватила мальчика. Харальд редко ему что-то рассказывал, они вообще редко разговаривали.

– Каждый из них выбирал свой путь сам. Они не были мудрее или сильнее, они тоже ошибались. Но они рождались с открытыми глазами, – Харальд усмехнулся, – так было написано в книге. Я и сам не очень понимаю, что это означает.

– Они и сейчас есть?

– Дети Богов? Нет. Потому что боги умерли. Изменилась правда мира. И пришли другие.

– Но разве правда мира может измениться?

– Правда мира рождается из правды людей, а она как раз может измениться. Тем, кто пришёл после богов, не надо было даже уничтожать Видящих. Они уничтожили себя сами.

– Уничтожили? Боги умерли, и их дар стали считать опасным, да?

– Да. Мир изменился, и им больше не было в нём места, – Харальд положил ладони на руки юноши, – ничего с этим не поделаешь, пока правда немногих не изменит правду всех, мир останется прежним. Сколько бы ни старались всякие повстанцы и фанатики, пока их идеи не найдут отклик в сердцах людей, все их попытки будут обречены на провал. Бессмысленно отрицать мир, в котором живёшь. Можно лишь принять его, вписаться в его рамки и оставить немного для себя.

– Оставить для себя? – Дэнель развернул руки ладонями вверх.

– Немного огня, немного правды, которая ничего не может изменить, немного веры. Ладно. Давай спать, завтра будет тяжёлый день. По крайней мере, у меня.

Солнце ещё не встало. Утренний туман скрадывал очертания флайеров. Навязчивый мелкий дождь размывал дальний конец посадочной площадки, чахлые деревья и машины. Сырость забиралась за воротник кожаного плаща. Харальд поёжился и поднял голову. Он старался рассмотреть среди низких туч серебристый проблеск фюзеляжа. Флайер, на котором должны были прилететь остальные братья и сёстры, задерживался уже на десять минут – необычно для Империи. Вспомнилась задержка поезда Гринхильды. Чем только занимается Третье Управление Имперской службы безопасности? Если, конечно, это опять террористы. В мирную тишину раннего утра вторгся посторонний звук. Низкий вибрирующий гул нарастал где-то вверху, отражался от земли, резонировал в костях, давил на уши. Вслед за ним из низких облаков показался серебристый нос флайера. Он нырнул вниз, заходя на посадку, бесшумную, почти вертикальную. Отливающие металлом ножки царапнули гладкое покрытие посадочного поля, гудение смолкло, с лёгким скрежетом выдвинулся трап. Харальд направился к флайеру. Рядом шагали Рихтер и Гринхильда. Отец не пожелал ехать, а Адель плохо себя чувствовала, поэтому они были втроём, не считая Карла, стоявшего у длинного чёрного автомобиля.

Первым в проёме двери показался Генрих. Форма офицера Штаба Канцлера сидела на нём просто идеально. Как и дорогое платье на Карин, его спутнице, тщательно выбранной отцом. Оба так и лучатся самодовольством. Вслед за ними на трап ступила Гердрун, улыбающаяся, счастливая. Как же она ещё молода и наивна. Почему-то Харальду стал неприятен её жених, кем бы он ни был. Гера чуть не споткнулась, едва успев ухватиться за поручни. Из-за этой своей неуклюжести Гердрун всегда казалась милой и беззащитной. За невестой по трапу спускались Марго с Готфридом. Яркая красавица с потрясающей фигурой, жёсткая и сильная, резкая и независима, Маргарита всегда отличалась от сестёр – Геры и Адель. Ей никогда не нравился Харальд, хотя она его и терпела. Он не знал, в чём причина, просто привык к этому. Готфрид был руководителем Отдела координации Третьего Управления Имперской службы безопасности, надо будет узнать у него, почему так распоясались террористы. Последними вышли Герхарт и Гельмут. Старший из братьев в новенькой форме оберлейтенанта, северная модель, младший – ещё кадет, совсем мальчишка. Оба улыбались и пытались разглядеть в тумане встречающих.