Еще один абсурдный момент связан с попыткой приписать племенам Древнеямной культурно-исторической общности как минимум языковое, а то и этническое единство. Далеко «не всегда сходство элементов материальной культуры отражает этническую общность или близость происхождения» [Рубин О. С.]. Уже само наличие в числе предков древнеямников как минимум двух самостоятельных культур – Хвалынской и Среднестоговской, говорит о неоднородности этнического субстрата. В период рассвета внутри древнеямной общности выделяют не менее девяти самобытных археологических культур, но даже если предположить, что все они говорили на одном языке, то более чем тысячелетняя изоляция переселившихся в азиатские степи племен, не могла не сказаться на их языке. Мне видится, что решение спора об их принадлежности к носителям праиндоевропейского или пратюркского языка, в том что среди них были те и другие. Среднестоговцы, ядро европейских культур древнеямной общности и их потомки Срубной культуры говорили на древнем индоевропейском наречии, а хвалынцы, азиатские древнеямники и номады культур андроновского круга, совместно с развившимися в зоне их влияния этносами, дали начало Алтайской семье языков [Аскаров А.].

«Культурно-историческое единство ямных и афанасьевских племен проявляется в их материальной и духовной общности (погребальный обряд), экономике (скотоводческое производящее хозяйство), в близких формах керамики, в принадлежности к одному антропологическому типу» [Вадецкая Э. Б.]. Но при всей их общности, между ними не мало различий, обусловленных как контактами с соседствующими культурами, так и ландшафтно-климатическими условиями регионов проживания.

Развитие европейских древнеямников в значительной степени было обусловлено соседством с Майкопской культурой: «невозможно полностью ответить, насколько серьезно было влияние соседних культур (в частности майкопской) на древнеиндоевропейскую общность, но, скорее всего, именно такое соседство предопределило ускоренные темпы ее экономического развития» [Рубин О. С.]. Майкопская культура представляла собой периферийный вариант Переднеазиатских культур городов-государств с выраженной иерархией, развитыми бронзоволитейными, гончарными и ткацкими ремеслами, со знанием основ фортификации и военного дела. Курганы майкопских вождей поражают роскошью и массовыми человеческими жертвоприношениями. Под их влиянием бронзовое оружие в большом количестве проникает к племенам древнеямных культур. И хотя инвентарь, сопровождающий курганные могилы ямников, довольно беден – остродонные и круглодонные сосуды, топоры, медные ножи, изделия из камня, иногда повозки; но даже на этом материале можно делать вывод о доступе древнеямников к передовым технологиям того времени. Более того, они «энергично развивают собственное металлообрабатывающее производство» [Черных Е. Н.].

К середине III тысячелетия племена древнеямной общности эволюционировали, дав начало Катакомбной и Полтавкинской культурам. Причем катакомбники занимали территорию от низовьев Волги до Днепра, а полтавкинцы – Волго-Уральское междуречье, то есть их ареалы во многом повторяли зоны распространения Среднестоговской и Хвалынской культур. Основное отличие между древнеямниками и их потомками – обряд захоронения. Майкопцы, чье влияние продолжало сказываться на степняках, переняли от культуры Воронковидных кубков, и существенно развили обряд дольменного погребения. Видимо под их влиянием несколько трансформировался погребальный обряд и у степных культур Европы. Обитатели Приазовских и Северокавказских степей стали хоронить покойников в подкурганных катакомбах – некий компромиссный вариант между дольменными и ямными погребениями. Тогда как племена Полтавкинской культуры остались верны обрядам предков. Их отличия от древнеямников ограничиваются изменениями в гончарных изделиях и увеличением количества металлических вещей.

Афанасьевцы, согласно археологическим данным, откололись от общего европейского ядра в самом начале формирования культур древнеямного круга: «Типологические сопоставления афанасьевских и древнеямных культурных признаков говорят о том, что такое переселение могло произойти во 2-й половине или в конце IV тыс. до н.э.» [Цыб С. В.]. Они уже успели перенять курганный способ захоронения, освоили «приёмы добычи и обработки медной руды» [Цыб С. В.], сохранили и развили керамическое производство (сосуды яйцевидной или сферической формы с круглым дном), прядение и ткачество, но вот повозка пришла в Европейские степи позже их ухода. Так что вплоть до начала II тысячелетия они не знали колесного транспорта. Да и уровень бронзолитейных технологий, у первых сибирских животноводов, изолированных от других центров производящих культур, вскоре сильно отставал от уровня достигнутого европейскими и переднеазиатскими металлургами.

В течение III тысячелетия до нашей эры племена Афанасьевской культуры вели довольно пасторальный образ жизни. В их погребениях найдено только охотничье оружие, да и признаков социального расслоения у них не обнаруживается. Селились они в землянках и срубных наземных жилищах. Занимались различными ремеслами. Лили и ковали бронзу, изготовляли украшения из золота и серебра. Разводили лошадей, коров и овец. Знали афанасьевцы и земледелие, но в условиях Алтайских гор, особенно в суббореальный период, который для Прибайкалья выдался достаточно засушливым, растениеводство быстро сошло на нет. По этой же причине, в первую очередь в условиях Приалтайских степей, их животноводство все больше принимало форму кочевого, а их образ жизни приближался к классическому номадству.

На протяжении тысячелетия афанасьевцы развивались изолированно, не имея связей с иными очагами цивилизации. Для окрестных палеосибирских племен охотников-рыбаков-собирателей, они были светочем технического прогресса: «первые скотоводы и металлурги Сибири оказали значительное культурное, этническое и экономическое влияние на развитие сибирских аборигенных племён» [Цыб С. В.]. Но, в условиях отсутствия стимулов и притока идей извне, хозяйственное развитие афанасьевской культуры носило скорей регрессивный характер, выражавшийся, например в утрате навыков земледелия и переходе от отгонного к кочевому животноводству. Справедливости ради отмечу, что отсутствие явного технического прогресса у племен афанасьевской культуры не помешало им расширить свой ареал, и к концу III тысячелетия памятники афанасьевского типа встречаются на запад почти до Урала, лишь немного не доходя до поселений животноводов Полтавкинской культуры.

На рубеже III – II тысячелетий до нашей эры в Южноуральский регион, который служил своеобразным природным буфером между европейскими и азиатскими наследниками древнеямной культуры, откуда-то из района Циркумпонтийской металлургической провинции, возможно с территории Анатолийского полуострова или из Закавказья, пришли группы населения, специализирующиеся на бронзоволитейном производстве. Скорей всего их приход был спровоцирован повторным «открытием» Уральских месторождений меди, что в условиях истощения переднеазиатских медных залежей и все увеличивающегося спроса на изделия из бронзы могло спровоцировать «медную лихорадку». В этой связи интересно, что и «многочисленные рудники Центрального Казахстана (Джезказган, Сарыбулак, Кенказган, Саяк, Коунрад) были открыты по следам древних, так называемых „чудских“ разработок» [Жауымбаев С. У.].

Это были именно пришельцы со стороны: «Энеолитический этап в истории Южного Зауралья заканчивается на рубеже III и II тыс. до н. э. Об этом можно говорить с полной уверенностью, так как к XVIII веку до н.э. на этой территории распространяются укрепленные поселения синташтинской культуры эпохи бронзы. Автохтонная линия развития культур Южного Зауралья, которая существовала с эпохи мезолита, прерывается. Памятники ранней бронзы в Южном Зауралье до сих пор не выявлены. Все имеющиеся на сегодняшний день данные говорят о том, что местное энеолитическое население не участвовало в формировании культуры эпохи бронзы» [Мосин В. С.].