— К вам кто-то приходил? — выговорил Индиана, потемнев взглядом. Кулаки его с хрустом сжались.

— Вскоре, как вы с Эльзой уехали. Они были в белых халатах, будто бы врачи. Никто из больных ничего и не понял. Они разговаривали со мной по-английски. Вежливые… Я не хотел им говорить, Инди, поверь мне!

Доктор Джонс положил свою руку поверх его.

— Не волнуйтесь, Маркус. Я знаю, вы вели себя достойно, иначе и быть не могло.

— Они меня пытали, Инди, — старик скупо заплакал. — Изображали, будто это врачебный консилиум. Поднимали мне ноги, переворачивали меня со спины на бок… — Его лицо исказилось пережитым ужасом. — Это очень больно, мальчик. Радикулит — подлая вещь, жуткая. Береги себя, не доводи дело до радикулита…

— Что им было нужно?

— Спрашивали, зачем я сюда приехал и что нас с тобой связывает… Они тебя обокрали, да?

— Дневник со мной, — Индиана похлопал себя по карману. — Так что они просчитались.

— Вот и хорошо, — облегченно вздохнул пациент, как-то даже расправился, распрямился. — А то я всю ночь плакал… Кто это был, Инди?

— Идиоты вроде моего отца. Мечтают найти чашу Грааля.

— Кстати, — совсем уж бодро заговорил Маркус, — я не спросил тебя вчера, совсем из головы вылетело…

— Конечно, — улыбнулся доктор Джонс.

— Каковы результаты вашей подземной экспедиции?

— Если коротко, то теперь известна точка, к которой привязан маршрут к Храму. Город Александретта. Помните, в дневнике отца была карта?

— Александретта? Это в Сирии?

— На территории нынешней Турции. Где только Александр Македонский не понаставил своих городов.

— Насколько я помню, — задумчиво изрек Маркус, — Александретта была полностью разрушена крестоносцами, а затем…

— Сейчас на этом месте город Искендерон, — нетерпеливо сказал Индиана. — Опять Турция. С этой проклятой Турцией у меня сплошные неприятности. Да и вы тоже вчера пострадали от каких-то турок, которым мы все почему-то сильно не понравились.

— Я пострадал от турок? — Маркус обескураженно заморгал.

— То турки, то немцы… — подтвердил археолог. — Вы простите, Маркус, но я должен идти.

— Удачи тебе, мальчик.

— Надеюсь, мы с вами видимся не в последний раз.

И ушел.

— Что? — переспросил пациент непонятно кого и растерянно посмотрел на дремлющих соседей. — Почему он так странно сказал?

Доктор Джонс не вернулся к себе в гостиницу, поскольку все его вещи были при нем. Не стал навещать и Эльзу. Хотя бы в отношении этой женщины он надеялся сломать дикую, необъяснимую закономерность, проявившуюся в последние месяцы: каждый из попутчиков, с кем сводила его нескончаемая дорога, обязательно попадал в яму. Доктор Джонс не хотел новых жертв. Он отправился на железнодорожный вокзал Санта-Лючия и тихо уехал — ни с кем не попрощавшись, не сообщив никому о своих планах.

К сожалению, остался также без ответа вопрос, заданный неким Касымом. Для чьей славы все происходящее? Что вообще мирская слава в сравнении с Его Именем? И можно ли, думая о себе, служить одновременно Ему, и правильно ли, верно служа Ему, ждать в награду чего-то большего, кроме одного этого счастья?

Есть люди, которые искренне пытаются разговаривать с Вечностью — некоторых из них называют археологами, некоторых писателями, — им прежде всего следовало бы задать себе подобный вопрос.

Однако мы не делаем этого.

Потому что ответ очевиден…

Поезд нес доктор Джонса над лагуной — по мосту, соединяющему Венецию с материком. Впереди был город Местре, затем Центральная Европа, затем конец зимы, весна, лето…

Керосиновая лампа давала больше тепла, чем света, потому что стекло давным-давно закоптилось. Влажная земля обжигала пальцы холодом. Атмосфера лишь наполовину состояла из воздуха, вторую половину составляла вековая гниль. Человек полз на четвереньках: плоский низкий свод не позволял ему распрямиться, не давал возможности двигаться по-людски. Бесконечный узкий тоннель будто сдавливал мозг, непроницаемая чернота, обступавшая жалкий огонек лампы, рождала призраки. И все-таки путник упорно шел к цели, борясь с назойливыми иррациональными видениями, убеждая себя, что подземный ход выведет его не в египетское царство мертвых, не в греческий Аид или христианскую преисподнюю.

Он изо всех сил надеялся, простая душа.

Человек любил подземелья ничуть не больше, чем, например, тварей, в них обитавших, однако так уж складывалась его нелепая научная карьера, что половину своего рабочего времени он проводил именно в подземельях. Пирамиды Месоамерики, мавзолеи Малой и Средней Азии, пещерные храмы Индии, гробницы Египта — куда только не заманивали его ослепительные сны. И в какие только кошмары эти сны затем не превращались.

Впрочем, сейчас все было мирно и скучно. Подземный ход оказался истинно европейским, никакой вам экзотики. Легенды не обманули. Известняковый свод, остатки недогнивших подпорок и перекрытий — каждый штрих подчеркивал суровую простоту древнего замысла. Каменная кишка постоянно забирала влево, выводя в самое сердце холма. Тайный ход имел имя собственное «Волчья глотка» — очень похоже, — и был сооружен во времена германо-венгерских войн в середине десятого века. Это местечко вообще из века в век притягивало к себе любителей строить и разрушать: в силу выгодного стратегического положения. Холм стоял в излучине реки Марх, левого притока Дуная, оставалось только прорыть с другой стороны ров, чтобы получился остров. И это, разумеется, было сделано — древними баварами, еще до образования собственно маркграфства Австрия. После разгрома венгров у реки Лех германским королем Оттоном Первым остров был отдан графу Конраду, одному из Бабенбергов, с мягким пожеланием построить здесь настоящее укрепление, неприступное для будущих гостей с востока. И встал на холме замок-крепость, хвастливо названный Шверт-на-Мархе,[32] соответствующий всем требованиям оборонительной науки. Символом и гербом Конрада Бабенберга являлся спящий волк, вот откуда взялось название, данное тайному ходу…

Отвлеченные мысли прервались, потому что человек, ползущий по тоннелю, уперся в дверь.

Просмоленные доски, окованные железом. Смех. Былая неприступность обернулась блефом: дерево сгнило, металл проржавел. Путник имел с собой ломик и воспользовался инструментом без всякого уважения к седой древности. Небольшого усилия хватило, чтобы преграда слетела вместе с петлями.

И тесные ссохшиеся недра кончились. Пространство раздвинулось, позволяя поставить лампу на пол, встать, потянуться, разминая слипшиеся мышцы. Человек на мгновение оперся о стену, приходя в себя, превращаясь из безмозглого земляного червя в профессора археологии.

«Инди, — сказал он себе, — а ведь ты, кажется, почти дошел…»

Отсюда начинался нормальный тоннель — с каменными, укрепленными люнетами перекрытиями крестовой формы. Эта часть подземелья была более поздней постройки, а наверху, очевидно, начиналась территория, ограниченная остатками внутренней крепостной стены.

Профессор археологии продолжил путь. Мысли его обрели простор и свободу — вместе с телом.

В замок не так-то просто было попасть. Да, ограждение и стены разрушены, от большинства башен остались только фундаменты — этим необратимым процессам изрядно помогла длившаяся столетиями борьба городов с феодалами, а феодалов — друг с другом. Да, ров давным-давно высох, поскольку река заметно обмелела за девять веков. И сама грозная цитадель, начиная с шестнадцатого века, была брошена под безжалостные подошвы времени, когда частично, а затем и полностью утратила свое стратегическое значение в связи с изменением способов ведения войны. И все-таки, чтобы сейчас проникнуть в нее и вернуться обратно, давалась всего одна-единственная попытка. В самом деле, не постучишься же с улицы и не скажешь нынешним владельцам, предварительно сменив шляпу на берет, что тебя интересуют старинные гобелены, а сам ты — шотландский граф? На тебя в лучшем случае спустят собак. Вышколенных немецких овчарок. Потому что нынешние владельцы — о-о, они не просто бароны или банкиры. Слишком уж много у них автомашин и катеров, слишком уж заметна военная выправка у прислуги.