Он вытащил из кармана часы.

— Это дешевка, красная цена ей десять долларов. Но если положить ее в песок лет на тысячу, то она сделается величайшей ценностью. Так и Ковчег.

— Примитивное суждение. — Индиана сплюнул и едва не попал Ренару на сияющий штиблет. — Значит, фюрер послал вас сюда откопать ему что-то вроде часов трехтысячелетней давности?

На слово «фюрер» обезьянка тоже отреагировала, радостно подпрыгнув.

— Он, разумеется, получит Ковчег, но вначале с находкой поработаю я. Ведь это передатчик, с помощью которого можно поговорить с Богом. Коллега, Господь наконец стал досягаем!

Индиана не разделил оптимизма, а наоборот почувствовал раздражение. В пьяном организме оно распространялось беспрепятственно.

— Итак, вы хотите говорить с Богом так же просто и непринужденно, как смотрите на циферблат своих часов. Нет никаких возражений. Для этого даже не надо ковыряться в песке. Я сам помогу вам выйти на связь. — И рука профессора потянулась к кольту.

С ближайших десяти стульев немедленно повскакивали люди, щелкая затворами винтовок и курками револьверов. Индиана почувствовал, как вся кварта виски куда-то мигом испарилась.

Приближался момент торжественной защиты бледного изящного француза от плечистого бандита в кожаной куртке, но внезапно в кофейню вбежали многочисленные дети Салеха и обступили его плотной толпой.

— К моему прискорбию свидание закончено, и мы должны расстаться, месье Ренар… Макака, за мной. — Индиана виновато развел руками и направился к дверям.

— У вас отвратительные манеры, Джонс, поэтому вы нас больше не интересуете, — подытожил оппонент. А затем протявкал в удаляющуюся спину, подрастеряв лоск: — И советую для спасения задницы запастись вместо выводка детей чем-то более существенным.

На улице Индиану встретил Салех на потрепанном грузовичке. Рука археолога потрепала кудрявые пять-шесть головенок:

— Морская пехота прибыла вовремя.

— Инди, я нашел норку, где проживает наш полезный старичок, тот самый каббалист из каирской генизы.

— А я потерял Клопика, Салех.

— Ай-яй-яй, — друг сочувственно поцокал языком.

Каббалист реб Элиезер бен Цви являлся, безусловно, ученым, но таких ученых, как он, в Европе и Америке уже не существовало лет триста. Правильнее его было назвать мудрецом, потому что он знал все. Он знал все обо всех вещах, достойных размышления.

С помощью его знаний нельзя было построить самолет или даже пушку. Но зато он много мог порассказать: что, например, представляло из себя безвидное и пустое «тоху-ва-боху»*, которое Господь Бог сотворил перво-наперво. И кому сказал Всевышний: «Да будет свет». И на каком из девяти небес-шемаим* находилась ваша душа-нефеш*, прежде чем пройти божественными каналами-сефирот* и в мире воплощения* вдохнуть жизнь во все шестьсот семнадцать жил и частей вашего тела…

Каббалист занимал комнатку по соседству с лавкой своего брата. В трех ярдах от него сисястая жена брата пыталась каркающим голосом всучить какое-то барахло случайно забредшему туристу, но реб Элиезер был отделен от нее не столько глинобитной перегородкой, сколько дополнительным измерением пространства. Однако эта ворчливая женщина не забывала вовремя кормить мудреца, причесывать его бороду и стирать ему рубаху. А сейчас при виде важных гостей даже выбежала на улицу купить у разносчика фунт фиников.

Доктор Джонс и Салех устроились на двух уцелевших стульях, в то время как реб Элиезер за холмом из свитков и книг всматривался выцветшим старческим глазом в кулон, созданный еще во времена непутевого царя Ровоама. Который хоть и был сыном Соломона, но потерял Ковчег и навлек много бед на Израиль. «И делал он зло, потому что не расположил сердца своего к тому, чтобы взыскать Господа» (2-ая Парап. 12, 14).

— Не понимаю, Салех, откуда взялась у Ренара копия «кулона», — произнес недоумевающий Индиана. — Никто никогда не делал с этой вещи оттисков и дубликатов. По крайней мере, мне так кажется.

— Но я видел ее вот этими вот глазами! — воздев руки, египтянин призвал небо в свидетели. — Перенесенной на бумагу, с несколько размытыми краями, однако с такими же письменами вокруг кристалла. Там еще было характерное изображение глаза в треугольнике. Балбесы немцы почему-то скопировали только одну сторону кулона. Они уже провели подсчеты и неделю назад показали работягам точки, где надо копать. Сразу в трех местах — и поблизости, и вдали от центрального храма Ра-Хорахти*. Я в немецком слаб, но вроде слышал, как Ренар говорил главному начальнику такие слова: «Камера Карты».

— Разумеется, им известно, что существует помещение с картой или макетом Пер-Рамзеса, и что «кулон» надо водрузить на посох! Боюсь, Камеру Карты они уже откопали, это не проблема при их размахе. Уж не потому ли Урбах торопился в Египет? — Догадки были неприятными, как зубная боль, и археолог даже поморщился. — Что же может затормозить нацистов?.. Салех, а точно немцы скопировали лишь одну сторону кулона?

— Похоже, что да. Хотя я, конечно, не ручаюсь бородой.

— Значит, немцы не знают высоты посоха. На той стороне, где нарисован глаз в треугольнике, то есть «Око Пта», она не указана. Впрочем, и нам высота покамест неизвестна… — Закончив мысль, ученый отвлекся на любопытную тему: — Между прочим, это самое египетское «Око Пта» превратилось во «всевидящий глаз Господа», символ, употребляемый в иудаизме. А позже — благополучно перекочевало в христианство и, в конце концов, стало любимым знаком масонов. А уже масоны в американском руководстве нарисовали его на долларе, от которого тоже никуда не скроешься.

Обрадованный небольшим научным открытием, Индиана взял с тарелки финик, подбросил и поймал зубами, как цирковой морж. Но тут бесцеремонная обезьянка, сидевшая у него на плече, выдернула сладкий плод прямо изо рта человека и повторила цирковой номер. Подбросила, ухватила пастью и проглотила.

— Ну, ладно, зверь, кушай на здоровье. Хотя, я вижу, по сравнению с тобой манеры у меня не такие уж дурные, как посчитал Ренар, — мягко упрекнул профессор своего хвостатого приятеля.

Тут из-за бумажного холма стал слабенько попискивать реб Элиезер.

— Посмотрите! Предупреждение не беспокоить Ковчег!

— Вам удалось определить высоту посоха, реб Элиезер? — бросился доктор Джонс на каббалиста.

— Да, здесь очень древняя тайнопись, известная еще повелителю духов великому Шломо бен Давиду. Посох идола имеет в длину двадцать два локтя или, по-вашему, двадцать футов. Он приведет вас к Сокрытому Сокровищу. Но Сила Скрижалей поразит того, кто не поклоняется им и противостоит им. Изведать милосердие Господа сможет лишь тот, кто чист пред всевидящим Оком Его…

Доселе внимательный слушатель неожиданно поднялся, шагнул бесцельно вперед и взмахнул руками, как эквилибрист на канате. Раскололся об пол задетый его ладонью кувшин.

— Я проваливаюсь, привяжите меня к чему-нибудь… — вырвалось у доктора Джонса, с трудом преодолевающего тошноту.

Обеспокоенный Салех подскочил к другу, чтобы поддержать, но тот уже рухнул, уронив с головы шляпу.

— Застопори лифт, нажми какую-нибудь кнопку… — голос Индианы осекся, а пальцы заскребли пол, как будто хотели зацепиться за что-нибудь.

Еще несколько судорожных движений — и сознание археолога утратило связь с реальностью…

…Пока Питхор Иосепт пробирался к Воротам Добродетельного Служения, ему все мнилось, что шагает он слишком поспешно, чем выдает себя, что вот-вот забегают служители и стражники с воплями: «Святотатец в Доме Владыки».

Но обошлось, «святотатец» покинул ворота и заторопился, насколько это было возможно, не переходя на бег, по мощеным мрамором улицам Пер-Рамзеса. Мимо домов, источающих довольство, чьи стены были украшены фаянсовыми облицовками, алебастровыми плитками и инкрустированы бронзой. Мимо медных оград с изображениями кошек и скарабеев, за которыми шумели мандариновые сады. Миновал он несколько чинно прогуливающихся сановников, обитателей этих домов, за каждым из которых семенило три-четыре нубийца с зонтиками и опахалами из павлиньих перьев. Так добрался он до Реки, обрамленной множеством пристаней на резных сваях. Питхор Иосепт разрешил своим ногам бежать, когда уже показалась его ладья, остойчивая и быстроходная, однако по вместительности и красоте много уступающая стоящим у берега баркам.