– Ах, Орион! Неужели ты действительно считаешь, что сумеешь справиться с богом?

– Ты можешь обмануть только невежественных номадов, подобных Иешуа и его народу, но я-то знаю, что вы не боги.

– Конечно, знаешь, – покровительственно сказал он. – А теперь возвращайся к своей Елене, пусть она вновь потрудится, чтобы заманить тебя в Египет.

«Все знает», – подумал я.

Золотой бог замер, его улыбка угадывалась даже под капюшоном.

– Объясни мне, – попросил я, – зачем тебе потребовался Иерихон? Почему народ Иешуа так дорог твоему сердцу? Некогда ты утверждал, что не настолько глуп, чтобы радоваться поклонению людей. Неужели это по-прежнему верно?

Он задумался и ответил не сразу, серьезно и тихо:

– Да, все по-прежнему, Орион. Хотя не скрою, в некоторой степени мне приятно поклонение моих же созданий. Но вот тебе истинная причина взятия Иерихона… Я привел этих людей править землей Ханаанской, чтобы унизить тех, кто мешал осуществлению моих планов. В Трое они остановили меня с твоей помощью. Но здесь они бессильны.

У меня не нашлось возражений.

– Итак, они считают меня безумным, верно? Посмотрим же, кто из нас действительно защищает континуум. Все равно они покорятся мне, Орион… Все до единого.

Золотой бог повернулся и направился к реке. Я смотрел, как его фигура растворялась в ночных тенях и звезды одна за другой выступали на небе. Наконец силуэт его исчез.

– Но этот проступок может разрушить все наши планы, погубить все надежды!

Юное лицо Бенджамина казалось очень серьезным. Он стоял в моем шатре возле Лукки. Один из хеттов, опустив голову, застыл позади него между двумя другими воинами, а снаружи в зловещем молчании замерла сердитая толпа израильтян.

Елена сидела в глубине шатра в деревянном кресле, которое подарил мне один из братьев Бенджамина. Какая-то женщина принесла ей мягкую перьевую подушку, украшенную широкими красными и голубыми полосами.

Но Бенджамин, не обращая на царицу внимания, сказал мне:

– Этот хетт позабавился с молодой женщиной нашего племени, а теперь отказывается поступить с ней подобающим образом.

Я сильно удивился. Много недель мы прожили в лагере израильтян, не зная малейших неприятностей. Их женщины не общались с иноземцами. Те же немногие, которые решились на это, молодые вдовы и некоторые незамужние женщины, не думали о невинности, даря удовольствия Лукке и его людям.

Но теперь одна из молодых женщин потребовала оплатить ее любовь замужеством.

Я взглянул на бесстрастное лицо Лукки. Я видел – он вооружен. Бенджамин, стоявший возле Лукки, напоминал ребенка и ростом, и комплекцией, и гладким, не изуродованным шрамами лицом. Тем не менее он словно олицетворял честь племени.

– Поставьте этого человека передо мной, – приказал я.

Лукка поднял руку:

– С твоего разрешения, господин, я хочу сказать несколько слов в его защиту.

Я поднял бровь.

– Таков наш обычай, – пояснил Лукка. – Я его начальник и отвечаю за его поведение.

«Так вот как мы сыграем эту партию», – сказал я себе.

Лукка стоял между мною и обвиняемым. Если бы я захотел совершить скорый суд, сначала мне пришлось бы разделаться с Луккой.

Бенджамин взглянул на бородатого воина и как будто понял, что кроется за словами Лукки.

– Скажи, – обратился я к Бенджамину, – этот воин силой принудил молодую женщину спать с ним?

Тот отрицательно качнул головой:

– Она этого не утверждает.

– Была ли она девственницей?

Глаза Бенджамина округлились.

– Конечно!

Я обернулся к Лукке. Он слегка пожал плечами:

– Все зависит от того, кому верить – ей или обвиняемому.

Бенджамин побагровел:

– По-твоему, она обманывает нас?

Я поднял вверх обе ладони, чтобы остановить раздражение, способное перерасти в схватку.

– Ни того ни другого доказать нельзя. Чего же она теперь хочет от этого человека?

– Чтобы он женился на ней.

– А отец одобряет ее намерение?

– Он требует этого!

Я посмотрел мимо них на обвиняемого, который так низко опустил голову, что лица его не было видно. Обратившись к Лукке, я поинтересовался:

– А согласен ли этот воин жениться на этой женщине?

– Да, он женится на ней.

Я увидел, что воин дернулся, словно в плоть его вонзили раскаленную иглу.

– Так в чем же дело?

– Чтобы жениться на женщине нашего племени, – пояснил Бенджамин, – необходимо принять нашу веру.

– А вот этого он не сделает, – проговорил Лукка. – Он поклоняется Тару, богу бури, а не невидимому безымянному духу.

Чувствовалось, что Бенджамин вот-вот взорвется. Он покраснел от корней волос до ногтей. Если бы при нем было оружие, он немедленно набросился бы на Лукку – в этом я не сомневался.

Взяв его за плечи, я повернул молодого человека к себе лицом.

– У каждого народа свои боги, мой друг, – вымолвил я как можно мягче. – И ты это знаешь.

Бенджамин глубоко, с присвистом вздохнул. Лицо его начало обретать нормальный цвет.

– К тому же, – добавил Лукка, – чтобы принять их веру, ему придется пройти обряд обрезания, а он не хочет.

– Это необходимо? – спросил я Бенджамина.

Тот кивнул.

Трудно винить человека в том, что он не желает следовать чужим обычаям. Однако хетт решил развлечься не там, где следовало. Женщина разделила его ложе и теперь ожидала платы.

Израильтяне требовали, чтобы женщины племени выходили замуж лишь за мужчин, исповедующих их собственную веру. Если хетт откажется принять их веру, свирепые родственники могут перебить нас, защищая семейную честь и чистоту веры. Конечно, и мы заберем многих израильтян с собой в могилу, но все закончится нашей смертью, а Иерихон останется цел.

Я почти возжелал, чтобы Золотой действительно оказался богом – мудрым и милосердным, и явился бы к нам, чтобы разрешить эту сложную проблему.

Посмотрев Бенджамину прямо в глаза, я сказал:

– Друг мой, по-моему, достаточно и того, что этот воин согласен жениться на молодой женщине. Он искал у нее любви, а не религиозного откровения. Зачем же ему менять свою веру?

Прежде чем он сумел найти ответ, я добавил:

– Как тебе известно, сам Иешуа клятвенно обещал, что после падения Иерихона разрешит нам оставить детей Израиля и отправиться своим путем в Египет. Но пожелает ли молодая женщина сопровождать своего мужа в эту страну? Захочет ли ее семья расстаться с ней?

Молодой израильтянин, хмурясь, надолго задумался. А мы стояли, ожидая его ответа. Он прекрасно понимал, о чем идет речь: можно ли пожертвовать честью одной девушки ради покорения Иерихона?

Молчание нарушила Елена. Она встала с кресла и медленно направилась ко мне, говоря:

– Вечно у вас, мужчин, всякие неурядицы. Я так хорошо понимаю эту бедную девочку.

Бенджамин окинул взглядом простое скромное платье Елены: золотые волосы и неземная красота делали любое ее одеяние царским.

Она встала возле меня и сняла кольцо с указательного пальца… Тяжелое золотое кольцо, украшенное сверкающим рубином.

– Передай его своей родственнице, – попросила царица, – и скажи, что кольцо это – подарок царицы. Пусть она забудет о том, которого любит и который не может жениться на ней.

– Но, госпожа моя…

– Тише, – перебила Елена. – Какого мужа получит бедняжка, если вы заставите его жениться на ней? Он будет злиться и обвинять ее в каждой капле дождя, которая упадет на его голову. Это же воин, который не знает ничего, кроме битв, он убежит от нее при первой возможности. Или возьмет с собой в Египет… В страну ее рабства. Передай ее отцу, что он будет счастлив, если избавится от такого зятя. Пусть ее считают вдовой после падения Иерихона, когда мы уйдем отсюда. Кольцо это поможет ей отыскать подходящего мужа среди мужчин своего народа.

– А как же ее честь… – настаивал Бенджамин.

– Эту утрату не возместить, но она отдала ее добровольно, разве не так? Она прискорбно ошиблась. Но не заставляйте ее совершить еще большую ошибку.