– Мой господин, царь Одиссей хочет видеть тебя.

Я вышел наружу и окунулся в свежесть наступающего утра. Приказав Лукке приставить кого-нибудь приглядывать за спавшим сказителем, я направился к кораблю Одиссея и полез по веревочной лестнице, спускавшейся с его борта.

Палубу покрывали награбленные в Трое сокровища. Я отвернулся от ослепительных трофеев и взглянул в сторону разграбленного города. Сотни крошечных фигурок маячили на укреплениях, сбрасывая со стен почерневшие камни, сравнивая с землей стены, так долго противостоявшие ахейцам. Мне пришлось осторожно передвигаться вдоль борта, чтобы не споткнуться о груды добычи.

Одиссей находился на корме корабля; обнажив широкую грудь, он грелся под ярким солнцем, а волосы еще отливали влагой после утреннего купания; на заросшем лице царя Итаки бродила довольная улыбка. Он посмотрел мне в глаза:

– Победа полная… Спасибо тебе, Орион. – Указав на разрушителей, трудившихся вдали, он добавил: – Троя никогда не возродится.

Я мрачно кивнул.

– Приам, Гектор, Александр… Весь царствующий дом Илиона погиб.

– Погибли все, кроме Энея Дарданца. Утверждают, что он побочный сын Приама. Тело его мы не нашли.

– Труп мог сгореть во время пожара.

– Возможно, – проговорил Одиссей. – Но едва ли жизнь Энея настолько значима. Если он жив, значит, прячется неподалеку. Найдем и его. Но даже если он ускользнет, все равно ему некуда возвращаться.

На моих глазах один из массивных камней парапета Скейских ворот стронулся с места, покоряясь усилию множества мужчин, налегавших на рычаги и веревки. В густых клубах пыли он рухнул на землю. Звук донесся до меня через мгновение.

– Аполлон и Посейдон не порадуются, узнав, что произошло со стенами, которые они воздвигали.

Одиссей усмехнулся:

– Иногда и богам, Орион, приходится склоняться перед волею людей, нравится им то или нет.

– Ты не боишься их гнева?

– Если бы боги не захотели, мы не смогли бы обрушить стены Трои.

Я задумался. Поступки богов всегда сложнее объяснить, чем деяния простых смертных, к тому же у творцов долгая память. Аполлон гневается на меня, но в чем проявится его гнев?

– Теперь твоя очередь выбрать себе сокровища. – Одиссей махнул в сторону огромной груды на корме корабля. – Забери пятую часть всего, выбирай, что понравится.

Я поблагодарил его и, наверное, целый час провел, копаясь в вещах. Я брал одеяла, доспехи, одежду, оружие и драгоценности, которые можно обменять на еду и кров.

– Пленники внизу, между кораблей, возьми одну пятую и от их числа.

Я покачал головой:

– Рабам я предпочту лошадей и ослов. Дети для меня бесполезны, а женщины только посеют раздоры между моими воинами.

Одиссей внимательно посмотрел на меня:

– Ты говоришь как человек, который не собирается ехать со мной в Итаку.

– Господин мой, – сказал я. – Ты более чем щедр со мной. Но никто в этом лагере не шевельнулся, чтобы защитить прошлой ночью моего слугу. Агамемнон – не более чем животное, жестокое и злобное. Если я вернусь в твою землю, то скоро захочу начать войну против него.

Одиссей пробормотал:

– Глупо.

– Конечно. Так что лучше, если наши пути разойдутся сейчас. Позволь мне забрать людей и слепого слугу и отправиться, куда я захочу.

Обдумывая мои слова, царь Итаки медлил, поглаживая бороду. Наконец он согласился:

– Очень хорошо, Орион. Иди своим путем. Да хранят тебя боги.

– И тебя, благороднейший из ахейцев.

Больше я не видел Одиссея. Вернувшись в свой шатер, я приказал Лукке послать людей за отобранной мною добычей и прихватить лошадей и ослов, способных нести нас вместе с поклажей в долгой дороге. В глазах его я прочитал вопрос, но Лукка не стал спрашивать, а молча выполнил мои поручения.

Когда солнце начало опускаться за острова, мы собрались возле костра на последнюю дневную трапезу. Молодой вестник подбежал ко мне, задыхаясь:

– Мой господи Орион, благородный гость желает перемолвиться с тобой несколькими словами.

– Кто это? – спросил я.

Юноша простер ко мне обе руки:

– Не знаю. Мне приказали передать тебе, что персона царского рода посетит тебя перед закатом. Приготовься.

Я поблагодарил его и предложил присоединиться к нашей трапезе. Казалось, его чрезвычайно обрадовала возможность просто посидеть возле моих воинов-хеттов. Восторженный взгляд его все время обращался к их железным мечам.

«Благородный гость из царского рода». Кто-нибудь из людей Агамемнона? Мне оставалось только гадать, кто хочет видеть меня и зачем.

И когда длинные тени заката утонули в пурпурных сумерках, шестеро ахейских вояк в полном вооружении подошли к нашему костру, окружая хрупкого невысокого воина.

«Кто-нибудь очень важный или же пленник», – подумал я. Среди ахейской знати я не встречал подобных незнакомцу. Панцирь его закрывал длинный плащ, а нащечные пластины шлема прилегали к лицу, словно бы воин приготовился к бою.

Я встал и слегка поклонился. Небольшая процессия проследовала к моему шатру и остановилась. Я подошел и откинул полог.

– Тебя послал великий царь, – спросил я, – чтобы проверить, ослеп ли старик сказитель?

Не отвечая, гость шагнул внутрь. Я вошел следом, в груди моей кипел гнев. Я не спал уже два дня; ненависть к Агамемнону не утихала, не давая не то что уснуть – просто захотеть спать.

Гость взглянул на Политоса, распростертого на соломенном ложе; старик спал, грязная тряпка прикрывала глаза, а раны на месте ушей уже покрылись запекшейся кровью. Я услышал, как мой гость охнул, и тогда лишь заметил, как изящны и нежны его руки – слишком гладкие и слабые, чтобы держать меч или копье.

Я взял гостя за плечи и, повернув к себе лицом, снял шлем. Золотые волосы рассыпались по плечам Елены.

– Я пришла… посмотреть, – прошептала она. Глаза красавицы округлились от ужаса.

Я подтолкнул ее к лежавшему сказителю.

– Смотри, – сказал я мрачно. – Смотри внимательно.

– Это сделал Агамемнон?

– Собственноручно. Твой зять ослепил его из чистой ненависти. Опьяненный силой и могуществом, он отпраздновал свою победу над Троей, изувечив этого старика.

– А что делал Менелай?

– Стоял рядом и смотрел. Его люди удерживали меня копьями, пока его брат вершил свой благородный поступок.

– Орион, я бы хотела, чтобы… Словом, когда я услышала о случившемся, то рассердилась. Нет, мне стало плохо…

Но ее глаза оставались сухими, и голос не дрогнул. Мне трудно было угадать ее истинные чувства или мотивы, по которым она оказалась здесь.

– Чего же ты хочешь? – спросил я.

Она повернулась ко мне:

– Теперь ты видишь, как жестоки ахейцы и какими варварами они бывают?

– Но ты в безопасности, – успокоил я женщину. – Менелай вновь сделает тебя царицей. Конечно, Спарта не столь цивилизованна, как Троя, однако Троя погибла, и тебе придется довольствоваться тем, что есть.

Она смотрела на меня, явно решая, стоит ли быть со мной откровенной.

Мой гнев таял, растворяясь в безмятежной небесной синеве ее дивных глаз.

– Я не хочу быть женой Менелая, – наконец произнесла Елена. – Один день, проведенный в этом ничтожном лагере, сделал меня несчастной.

– Скоро ты поплывешь домой в Микены, а потом…

– Нет! – проговорила она отчаянным шепотом. – Я не хочу возвращаться с ними! Возьми меня с собой, Орион! Возьми меня в Египет.

Теперь пришла моя очередь застыть с раскрытым от изумления ртом:

– В Египет?

– Орион, лишь Египет знает истинную цивилизацию. Там, конечно, поймут, что я царица, и будут обращаться со мной и моей свитой подобающим образом.

Мне следовало бы немедленно разочаровать ее. Но разум мой уже ткал хитроумную паутину мести. Мне представилась физиономия Агамемнона, его жирная рожа в тот миг, когда царь узнает, что его невестка, ради которой он вел долгую кровавую войну, вновь бросила его брата и убежала с чужаком. Теперь уже не с царевичем Трои, похитившим ее против желания… но с простым воином, бывшим фетом, и по собственному желанию.