Тут и Изабелла заметила чернобородое лицо итальянца, который неслышно подкрался сюда и поднялся из-за куста. Прежде чем они были в состоянии крикнуть, к Филиппо близко подошел Олимпио, а Клод де Монтолон стоял позади, как бы представляя стражу.

Евгения опомнилась скорее, чем молодая королева, которая в первую минуту приняла итальянца за садовника. Но всякая попытка к бегству была бесполезна. Обе попытавшиеся удалиться девушки после нескольких сделанных ими шагов были уже настигнуты и схвачены, два слабых голоса о помощи едва ли нарушили тишину ночи, царившей в этой части парка.

Вблизи не было ни одного камергера, ни одного адъютанта, ни одного лакея, которые бы могли оказать помощь обеим, так внезапно застигнутым девушкам.

Филиппо схватил молодую королеву и, несмотря на сильное ее сопротивление, смело взял ее на руки, чтобы теперь со своей прекрасной ношей проложить дорогу через кустарники и поспешить к Клоду, который с лошадьми ожидал недалеко от решетки ограды. Три похитителя избрали удобное место огороженного парка, так как там, где для слуг находились решетчатые ворота, легче всего было перелезть через железную ограду и выйти на свободу.

В то же время Олимпио Агуадо догнал прелестную Евгению, схватил ее и нежно поднял на руки. Она старалась сопротивляться — испуганно взывала о помощи; все громче и громче звучали жалобные крики обеих девушек, но никто их не слышал.

Тогда Евгения начала вымаливать настойчивыми просьбами свободу, себе и молодой королеве, сердце ее сильно билось — она не знала, что значило это ночное похищение, подумала о злобных, кровожадных разбойниках, и ее объял сильный страх, так что девушка вся тряслась и, чувствуя свою беззащитность, горько плакала. Это, казалось, тронуло ее похитителя.

— Будьте спокойны, прекрасная донна, — сказал Олимпио, — вам не будет нанесено никакого оскорбления.

— Сжальтесь же и освободите королеву и меня, — умоляла Евгения в то время, как Филиппо со своей прекрасной ношей подошел к лошади и посадил на нее обессилевшую Изабеллу.

— Это невозможно, графиня Теба, — тихо возразил Олимпио, узнавший подругу королевы. — Вы пленница дона Карлоса.

— О святые, — рыдала Евгения, — мы пропали — нас убьют.

— От верховой езды в ночное время вы не умрете, прекрасная донна, — сказал Олимпио, подсадив прелестную девушку через решетку и затем сам ловко перескочив через нее. — Положитесь на меня без страха, вы непременно почувствуете уважение, которое каждый кавалер должен оказывать такой молодой и такой прекрасной донне.

Евгения поняла, что все попытки освободиться бесполезны, еще раз закричала о помощи и залилась слезами, увидев королеву, лишившуюся чувств в руках Филиппо. Подошел маркиз и уверил, что все попытки освободиться тщетны, и попросил, чтобы дамы доверились своей судьбе.

Олимпио же постоянно должен был следить за прелестной Евгенией, которую он похитил с риском для своей жизни, и он поцеловал ее руку, чтобы показать, какой он преданный кавалер и что просит ее подчиниться обстоятельствам.

Через несколько секунд три всадника, скача со своей добычей, оставили замок Аранхуэс и повернули по направлению к каштановой роще, где они прежде отдыхали. Похищение в эту ночь удалось им.

— А, ты тоже уже встала, — сказала старая Энсина, одна из хранительниц королевской серебряной посуды, проходя через большой двор замка молодой девушке, стоявшей у окна, — подвязываешь свои розы, чтобы украсить оконную решетку? Отец Кортино, наверное, еще спит?

— Мне не хотелось бы будить его, Энсина, я думаю, что ночью он спал немного! — проговорила девушка у окна.

— Пусть спит, он уже стареет, и сон для него имеет важное значение.

— Что же в замке могло быть ночью? Я совсем не спала, — заговорила девушка, обвивая прутья зеленым украшением, — было какое-то смятение, беготня и крики.

— Я расскажу тебе, хотя это еще тайна, — шепнула со строгим выражением лица старая хранительница королевского серебра, подойдя к низкому окну и присев, чтобы таким образом спокойно поговорить с дочерью смотрителя замка. — Разве ты еще ничего не слышала?

— Боже избавь, милая Энсина, я не хотела ночью беспокоить отца вопросами. Верь мне, он бывает иногда ворчливым, но при этом добрый человек!

Итак, дело было до полуночи — мы только что убрали серебро, которое принадлежит инфанте и контесе Теба, то есть графине Марии.

— Совершенно верно, милая Энсина, ведь графиня Евгения с королевой в Аранхуэсе.

Хранительница серебра при этом имени сложила руки и обратила взор к небу.

— О, она терзает сердце — эта молодая кровь! Итак, мы только что вычистили серебро и в порядке убрали его на место, как вдруг на большой двор замка прискакал всадник, даже искры высекались из камней, говорю я тебе, Долорес. Я тотчас вниз, ведь постоянно надо знать, что происходит. Могли приехать шайки разбойников, ужасные карлисты, которые не щадят ни женщин, ни детей!

— Неужели это так как ты говоришь, Энсина!

— Как, — вскричала раздраженная старуха, — ты все еще веришь, что эти шайки разбойников пощадят нас? Куда только они ни придут, везде разбойничают, грабят, насилуют. Послушай только дальше, ты еще не знаешь ужасов войны и ее последствий. Спроси твоего отца, старого Кортино, он тоже может кое-что рассказать. А посмотри, что это за отверстие в мадридском королевском замке? Его сделало пушечное ядро этих свирепых карлистов! Они хотели весь замок сжечь, тогда ты говорила бы, конечно, совсем другое. Итак, я поспешила вниз. Там я нашла офицера на измыленной лошади, который тотчас уведомил стражу замка, что… — о, это слишком страшно, чтобы я могла еще повторить!

Старая хранительница серебра проронила несколько слезинок. Вообще она плакала охотно, когда, рассказывая, приходила в экстаз, так как ежедневно было что-нибудь, что пробуждало в ней сострадание, в этот же раз, казалось, она была тронута совершенно иначе.

— Ты подвергаешь меня пытке, Энсина.

— Итак, господин офицер был весь в поту, а его шпоры — в крови, вытекавшей из боков трясущейся от напряжения лошади. Он прискакал прямо из Аранхуэса. Там случилось несчастье, несчастье, говорю тебе, Долорес, и графиня Мария Теба, когда спешила ночью к своей матери, была похожа на безумную,

— Но ты совсем не говоришь мне, какое случилось несчастье, — заметила ей с укором девушка.

— Да, — продолжала старая хранительница серебра, ближе наклонившись к решетке окна, чтобы следующее сказать тихим голосом. — Карлисты похитили королеву и ее подругу графиню Евгению.

— Пречистая Дева, что, если бы это была правда!

— Не сомневайся, дитя! Господин офицер известил об этом. Но, к счастью, вблизи от Аранхуэса был авангард генерала Конха, и говорят, что всадникам удастся отнять у страшных убийц их драгоценную добычу. Подумай же, Долорес, что, если бы они убили молодую королеву и прекрасную графиню!

— О, этого они не сделали бы, Энсина, но, может быть, держали бы их в плену — это слишком смелая выходка, — сказала дочь смотрителя замка.

— Смелая и ужасная выходка, — повторила хранительница серебра, сжимая свои руки, — подумай же, Долорес, две такие высокочтимые и знатные дамы — во власти грубых карлистов. Но горе тем, кто сделал это и попадет в руки наших храбрых солдат! Горе им! Старый Вермудец имел бы работу. Ведь это оскорбление ее величества!

— Несчастные ослепленные, — вслух подумала дочь смотрителя замка с сострадательным видом.

— Как, ты еще сожалеешь о постыдных людях, Долорес? Это с твоей стороны мне вовсе не нравится. Но я хорошо знаю, почему это делается. О, старая Энсина все видит и слышит! У тебя все еще в голове красивый и высокий дон Олимпио, который прежде жил со своей старой матерью там внизу, в окруженном виноградником домике. Старая милосердная женщина была добра и любезна, лучше меня этого никто не знает. Но с того времени, как она умерла, от дикого и заносчивого дона Олимпио житья не было. Почему же он не поступил в королевское войско? Почему же он пошел тогда ночью во время тумана к преступным карлистам?