— Элиас, помилуй! — вскричала миссис Говард. — Ты погубишь Софи и сделаешь ее несчастной.

— Пусть будет несчастной она теперь, эти несколько месяцев, чем потом, когда мы, пожертвовав всем состоянием, обречем ее на нищету и голод в будущем. Не старайся меня смягчить, я тверд и непоколебим в своем решении, так как я знаю, что делаю! Софи молодая, неопытная, она не предвидит своего горя. Прошу тебя, передай мое решение Софи!

— Но оно убьет нашу дочь! Я знаю ее. Она страстно и до безумия любит принца.

— И она одолеет эту безумную страсть из любви к нам, — твердо проговорил Элиас.

— Я вижу, что тебя смягчить невозможно, — ответила миссис Говард, обычно вначале противящаяся решениям своего супруга, но в конце концов вечно соглашающаяся с ним. — Ты всегда заботился о нашем счастье и на этот раз, вероятно, будешь тоже совершенно прав! Считаю своей обязанностью передать твою волю дочери и не намекну ей ни словом о том, что просила тебя за нее.

— Вот это будет умно, — вскричал мистер Говард, обнимая свою супругу. — Я счастлив, что имею такую спутницу жизни. Дай Бог, чтобы Софи была похожа на тебя и последовала по избранной тобой дороге и чтобы она любовью осчастливила своего будущего мужа, как осчастливила ты меня, дорогая моя жена.

Миссис Говард, превосходная мать и супруга, ответила на поцелуй и объятия своего мужа.

Говард не сообщил жене и дочери, что Наполеон был ему должен большую сумму денег и что он смотрит на него как на человека, неподходящего для его Софи. Неужели сделать ее жертвой пустого, громкого имени? Он не желал видеть в дочери принцессу, а только счастливую женщину, и миссис Говард в этот же вечер согласилась с ним.

Но Софи подслушала разговор своих родителей. Страшная злоба овладела ею, когда она узнала окончательное решение своего отца.

— И если все вы будете против меня, — шептала она, сверкая глазами, — то и тогда мое намерение будет непоколебимо! Мне остается выбрать между вами и принцем, и я с радостным сердцем протягиваю ему руку, даже в том случае, если это причинит вам горе! Я не в силах, не могу иначе, а там — будь что будет. Пусть даже весь мир воспротивится, я не изменю своего решения.

Мистер Говард с супругой и не подозревали, какой хаос диких мыслей был в голове их дочери. Да и как могли они знать, что их до сих пор послушное и любящее дитя взлелеяло в эти дни и ночи такое страшное, неестественное намерение, от которого содрогнется наша душа, когда мы узнаем о нем из последующих событий.

Софи намеревалась пожертвовать всем ради принца Наполеона и только потом, когда прошла ее безумная страсть, она раскаялась в этом намерении, но к несчастью, было уже поздно. Она жестоко пострадала за свою горячую, необузданную страсть, дорого заплатила за несколько минут блаженства и счастья, построенного на таком шатком фундаменте, как горе ее родителей.

Безумная, она хотела выиграть, купить любовь честолюбивого принца, надеялась им обладать, вырвавшись из-под опеки родителей. Но железная рука справедливости, которая часто наказывает даже тех, кто с миром и навеки отходит на небо, настигла и ее.

Наконец Олимпио после долгой борьбы между смертью и жизнью начал поправляться. Вначале он никак не мог понять, что с ним произошло и где он находится. Когда же мистер Говард осторожно объяснил ему, где он его нашел, Олимпио все яснее стал припоминать, что произошло с ним в тот ужасный вечер.

Он понимал, что нашел действительно хорошее попечение и прием в доме семейства Говарда, и не знал, как отблагодарить их, но все-таки скучал без своих друзей, которые считали его убитым и пропавшим бесследно.

Мистер Говард всеми силами старался развлечь своего гостя, узнав, что он знатного рода и испанец по национальности. Часто целыми часами, насколько позволяла его служба, просиживал он у постели выздоравливающего Олимпио.

По желанию больного оповестили маркиза, что Олимпио, которого тот считал скорей всего погибшим, жив и просит навестить его. Маркиз в сопровождении Валентино тотчас же посетил своего друга. Встреча их была более чем трогательная. Друзья плакали от радости. Клод должен был избегать разговора о том, что произошло за этот промежуток времени; однако Олимпио постепенно узнал о смерти Филиппе и о месте пребывания Долорес.

— Валентино молодец! — воскликнул он, пожимая руку довольного слуги. — Черт побери, значит, каждый из нас больше или меньше пострадал.

— Во всем виноват мнимый герцог, — заключил Валентино, — и его слуга, который толкнул вас в Темзу!

— Мы ему за это отомстим! Я чувствую в своих мускулах и жилах прежнюю силу. Однако как мог этот плут узнать, что графиня Евгения назначила мне свидание у моста Цельзия!

— С этим письмом было связано очень странное обстоятельство, — рассказал маркиз, — весь ход происходящего мне неизвестен — я подозреваю, что и здесь замешан герцог! Насколько я знаю, донна Евгения не писала эту маленькую надушенную записку.

— Каким же образом ты это узнал, Клод?

— Я был у графини, и она мне дала слово, что не писала этой записки! Я почти уверен, что и она получила подобное письмо и подумала, что это от тебя,

— Кругом видишь и слышишь измену! — . гневно воскликнул Олимпио. — Достойный мистер Говард спас меня от смерти, чтобы я мог отомстить этому коварному слуге нашего врага-герцога.

— Прежде всего мы должны вырвать Долорес из вражеских рук, — сказал Клод де Монтолон, — а потом…

— Ты мне напоминаешь о священной обязанности моей жизни, — прервал его Олимпио, — я с нетерпением жду встречи с бедной девушкой и мечтаю освободить ее из заключения. Теперь нас осталось только двое верных защитников, готовых рисковать жизнью за Долорес.

Валентино шаркал ногами, как будто хотел что-то сказать.

— Ого, я понимаю тебя без слов, — воскликнул Олимпио, ударяя по плечу своего честного слугу. — Не беспокойся, и на тебя будут рассчитывать! Я согласен принять твое участие, так как ты этого достоин.

— Тем более, что мы должны иметь силу и помощь для защиты двух человек, — проговорил Клод серьезным тоном. — Когда мы освободим сеньориту Долорес, что, наконец, надеюсь, нам удастся, мы должны выполнить другое обещание, которое я дал от твоего и своего имени.

— Скажи, старый, любезный друг, к кому относится это обещание?

— Кто бы это ни был, ты будешь согласен со мной, — сказал маркиз.

— Ты знаешь Олимпио! Для меня твое обещание так же свято, как и клятва, которую дал я.

— Ну так знай же: я обещал нашу помощь графине Евгении Монтихо.

— Как, Клод, ты дал это обещание донне Евгении? — воскликнул с удивлением Олимпио.

— Без сомнения, мой друг, я имел случай удостовериться, что она нуждается в благородных людях, поступающих честно, она окружена преступными людьми, и мы должны вырвать ее из этого омута. Я считаю нашей обязанностью быть на ее стороне. Она испанка. Мне кажется, что и она опутана и поймана злыми стихиями.

— Твое обещание должно быть сдержано, — сказал Олимпио серьезно. — Я считаю главной задачей нашей жизни помощь притесненным. Я вижу на твоем лице напоминание, которое хорошо понимаю, дорогой друг! Не бойся! Во время болезни, вследствие которой я был близок к смерти, я поклялся сдержать клятву, данную однажды Долорес, и не успокоюсь до тех пор, пока не выполню ее! Я люблю Долорес, она имеет священное право на мое сердце и на мою руку! Но будь уверен, я буду настолько тверд, чтобы остаться ей верным, хотя вместе с тобой помогу графине, если только она потребует этого.

Маркиз радостно протянул дону Олимпио руку, как будто желал сказать:

— Я говорю эти слова от своего искреннего сердца! Да поможем небо, чтобы их сдержать!

Потом он сказал:

— Приятно защищать девушку с верно любящим сердцем, Олимпио! Это выше и благороднее всего на земле! Счастлив тот, кто нашел такое сердце! Я мог бы завидовать тебе в отношении Долорес, если бы не любил тебя как своего брата и не желал бы всей душой искреннего счастья в твоей дальнейшей жизни.