Заходил я к нему в госпиталь после того. Боится, что влетит от командира. А я думаю — нет. Все-таки он самоотверженно спасал машину, да и вины его в том, что пожар вспыхнул, пожалуй, не видно. Ну а меня благодарит. Хорошо, что ехал я на большой скорости и вовремя подоспел на помощь. Это уж наше с ним матросское счастье.

Завтра опять еду в главную базу. Наведаюсь к Улькину — надо парня развеселить; своя-то веселость у него вся куда-то девалась.

Вот и все, товарищ капитан 3 ранга. В остальном мое житье без перемен. Настроение подходящее, не жалуюсь. Да и не до хандры теперь — дела много. Только встречи с бывшими сослуживцами из экипажа подводной лодки бередят сердце. Хотя я и не забыл ваш совет — поменьше вспоминать прошлое, а все-таки часто еще берет обида за свою глупость. И очень хочется вернуться на первый в моей жизни боевой корабль. Он ведь — как первая любовь…

Хотел я вам, Иван Герасимович, послать открыточку — радостное известие, да решил повременить, чтобы удивить наверняка.

Вы заметили новый адрес на конверте? Далеко я от черноморских берегов теперь. И не один — с другом. Со старшим матросом Зотиком Улькиным. Гощу у него на родине. Хорошим парнягой он оказался.

Деревня называется Соловьиха. И не зря так называется. Сколько тут этой птахи! Рядом пруд и березовая роща. Выйдешь прогуляться — соловьи такой концерт закатят, так разбушуются, что дух захватывает. На все-то лады! И про антракты забывают. Ох и выкомуривают же — не описать!

Родные Зотика хорошие, добрые люди. Живу как в раю. Сплю в саду. По утрам пью парное молоко, ем оладьи с медом. Помогаю девичьей бригаде на огороде…

Так и знал, что не даст дописать. Вон он, Зотик, перед окном. И конечно, не один, с нашими знакомыми девчатами. Две сестры — Оля и Тася. Тася — младшая, только восемнадцать стукнуло, но красой уже обогнала сестру. Зотик этого не видит, а мне ясно.

Зовут. Придется идти. Все равно сегодня письмо не уйдет, закончу завтра…

Почти двое суток не удавалось сесть за письмо. Не обижайтесь уж, Иван Герасимович. Причины уважительные. Вчера здешние комсомольцы устроили концерт художественной самодеятельности в честь двух черноморцев, то есть нас. Во как! Записали в программу и выступления гостей. Сами они раньше готовились, а нам с Зотиком пришлось спешно репетировать. Сплясали мы «Яблочко», спели две задушевные матросские песни. Правда, похуже курских соловьев, но аплодисментов было достаточно.

В деревне я первый раз. Очень хорошо тут. По вечерам молодежь гуляет с песнями, под гармонь. Заводилой у них, кажется, Тася. Мы с Зотиком в большом почете. Не только у девчат, но и у парней. Они же думают — дело имеют с настоящими моряками, которые и берега-то почти не видят, все в походах да в штормах. А Зотька меня по-другому и не называет, как только подводником. При девушках это кстати, я терплю. А на сердце каково? Эх, знали бы вы, товарищ капитан 3 ранга, сколько раз я мысленно говорил вам: «Буду я еще человеком, Иван Герасимович. Честное слово, буду!»

А сегодня у меня огромная радость: капитан Колосов телеграммой поздравил с присвоением очередного звания — старший матрос. Друг разыскал в своих запасах новые погончики и, пока мы приводили мою форму в соответствие с новым званием, сокрушался: «Что бы вчера тебе получить телеграмму-то — форснули бы на концерте!» Будто я виноват.

Да! Незадолго до отъезда в отпуск капитан Колосов спросил меня:

— Вы, Забегаев, давно знаете капитана третьего ранга Холстинина?

Мне не хотелось рассказывать замполиту о нашей переписке с вами, и я ответил неопределенно:

— Никогда не встречался. Ведь верно — не встречался?

— М-м, — задумался Колосов. — А он вас знает. И очень хорошо.

Мы разговорились, но уже о другом. Странно, теперь капитан чем-то очень напоминал вас. Я сказал ему об этом.

— Так вы все-таки знаете Ивана Герасимовича? — улыбнулся он.

— Заочно, — признался я. — Мы переписываемся.

И тут я увидел на его столе конверт. Почерк очень похож на ваш. На конверте углом лежала газета. Она закрывала обратный адрес. Может, это на самом деле было ваше письмо? Мне стало неловко, а потом я успокоил себя: не мог же ничего плохого написать про меня Иван Герасимович — не давал я, кажется, такого повода.

Вот сейчас подумал: наверно, весточка от вас ждет меня в части. Хорошо! Как бы я жил без ваших писем? Перечитываю по нескольку раз. Правильно я тогда сделал, что решился написать вам. Очень трудно было мне одному, а нынче у меня много веселых и верных друзей.

И жить я знаю как. Ничто не собьет ни теперь, ни в будущем. Куда бы я ни пошел после флота, и тогда у меня будет правильная дорога. А выбор большой. Могу поступить на суда торгового флота. Могу махнуть на стройку. А то и в Сибири-матушке работа по душе найдется. Если только курские соловьи не заманят. А они опять уже выщелкивают, высвистывают, бередят сердце. И как только не устанут!

У вас в Заполярье теперь белые ночи. Вы, возможно, письмо мое читаете в самый глухой час, даже не зажигая огня.

Привет вам, Иван Герасимович, от моего друга. Он все знает о вас и так же уважает, как я.

Через день мы отдаем швартовы. Да здравствует море! А сейчас иду слушать соловьиные трели… Напишу еще, Иван Герасимович…

1959