Георгий неистово аплодировал, кричал «бис».

— Наша общая с Полиной! — шепнул он Петру.

— Знаю, — ответил тот, представив, как Гоша пел эту песенку Полине у речки.

Перед вторым отделением, в котором ему предстояло выступить, Петр прошел за кулисы. Гоша тоже был там — разговаривал с Полиной.

Агашин услышал, как он спросил:

— Ну почему же?.. Почему не возьмешь?..

— С такой-то надписью, Гоша?! — ответила Полина вопросом. — Иван и без того бранит меня.

— Твой брат далеко не джентльмен. Где же ему понять, как ухаживают за девушкой?

— Не трогай брата. Он для меня, ты же знаешь, и отец, и мать.

— А для меня он просто… Ванька взводный.

Полина вспыхнула:

— Что ты мелешь?! Гоша спохватился:

— Ну не злись, Поль. Ты же взрослая. Пора быть самостоятельной…

Полина не дослушала, кинулась прочь от Гоши…

Петр, выйдя на сцену, вдруг почувствовал себя удивительно спокойно: ведь в зале сидят его товарищи, они не будут уж очень строго судить его дебют, каким бы он ни получился.

Сначала прочел давно нравившееся ему стихотворение «Вернешься — ты будешь героем». Особенно брали его самого за сердце заключительные строки, и он с большой задушевностью бросал в зал:

И лишь смолкли аплодисменты, прочитал стихи о девушке в белом, для которой был пес почтальон.

Перед выходом на сцену Петр подумал: лучше было бы, если б Полина не слушала его, — опять заговорило в нем стеснение. И он обрадовался, не заметив ее ни в первом, ни в следующих рядах. А когда сошел со сцены и проходил в зал на свое место, невольно искал Полину взглядом. Но не нашел. А Полина, оказалось, слушала.

Он узнал об этом от нее, встретив на другой день в библиотеке: похвалила Петра и за выбор стихов, и за хорошее чтение.

— Хотя, — сказала она, — может, и спорно — много ли надо солдату? Вам, Петя, возможно, достаточно и трудного счастья, а другим… — Она закусила дрогнувшую губу и вышла, оставив его в недоумении: он так и не понял, что хотела она сказать.

Кто не любит весну! Все-то в ней мило сердцу — от первых проталинок до буйного цветения.

Хотя артиллеристы покинули зимние квартиры и выехали в лагеря в дни, когда погода стояла еще переменчивая, но все были довольнешеньки.

Вскоре лейтенант Горынцев направил Агашяна в военный городок — забыл дома тетрадь.

Казалось бы, занятия, стрельбы, наряды, тревоги — до устали, до ломоты во всем теле — должны были вытеснить все посторонние думы, а вот с Петром этого не случилось. Он часто мысленно видел перед собой Полину. Ему приятно было вспоминать девушку в голубом костюме — и историю с ее варежкой, и разговор у трех берез, и даже первую минутную встречу.

Вот и сейчас сидит в вагоне пригородного поезда, смотрит в окно — и не весенний пейзаж видит, а все тот же снежный простор с девушкой на лыжне…

Он везет Полине букетик серебристых ландышей, впитавших все запахи ожившего леса. Правда, Полины днем дома не бывает, он оставит букетик на столе. Ни записки, ни слова — одни ландыши. Ей приятно будет увидеть лесные цветы и погадать, кто принес их. Может, подумает — Гоша Рязанов. Обидно, конечно, но — пускай, потом-то узнает.

Лейтенант сказал, что Агашин встретит в квартире соседку Нину Макаровну, а встретил девчушку лет четырех: разложила на крыльце игрушечную кухонную утварь — маленькая мама! Увидела цветы — уставилась синенькими глазенками, забыла и игру. Прозвенел ее голосишко:

— Дядя солдат, дайте свиточек.

Петр, выбирая ландыш, приговаривал:

— Знала бы ты, малышка, как мне некогда! Вот, держи скорей.

— А те кому?

— А эти, — перешел на шепот, — тете Поле. Знаешь ее?

— Знаю.

— Красивая она?

— Красивая. Она на работе.

Заслышав голоса, в дверь выглянула полная женщина в цветастом халате.

Петр спрятал за спину букет, спросил:

— Лейтенант Горынцев здесь живет?

— Здесь. Только его нет.

— А вы — Нина Макаровна?

— Да.

— Я от лейтенанта. Он просил зайти в его комнату — взять на этажерке тетрадь.

— Пожалуйста, пройдите.

Петр сразу увидел этажерку с книгами и сверху на них — общую коричневую тетрадь.

— А для ландышей не налить воды? — раздался позади голос соседки.

— Можно, — откликнулся Петр, не сумевший тайно пронести цветы.

Соседка взяла со стола вазу и вышла.

«А все-таки хорошо бы написать хоть два слова, — подумал Петр. — Что-нибудь вроде: «С весной! С солнцем!» Может, догадается по почерку».

Он подошел к письменному столу в надежде найти в газетах и журналах чистый листок. Увидел распечатанный конверт. Письмо. Полине Никаноровне Горынцевой. А он и забыл ее отчество. Верно ведь, Никаноровна, Внизу — знакомый обратный адрес и — «Георг. Рязанов».

Петр с тетрадью и букетом в руках медленно, как-то боком вышел из комнаты.

В коридоре показалась соседка. Сказала:

— Вот вазочка…

Он кинул:

— А, не надо… Спешу…

Выскочил на крыльцо. Девчушка все еще держала в ручонке ландыш с пахучими сережками. Наклонился, спросил:

— Как тебя звать?

Тихо ответила:

— Маша.

— Ма-ша… Ты любишь цветы?

— Люблю.

— Вот тебе от дяди Пети. Целый букет. Из самого леса! Ландыши.

— Я знаю.

— Бери!

— Все?

— Все! Держи.

Часом или двумя позже и в душе Полины разразилась буря.

В галантерейном отделе магазина военторга она выбирала нитки. Продавщица пристально разглядывала ее. Полина не была знакома с этой девушкой, только знала, что зовут ее Клавой. С нею однажды видела она Гошу. Они стояли на тротуаре у поликлиники, и Полине в окно хорошо было видно, как незнакомая ей девушка что-то серьезно и торопливо говорила Гоше и все смахивала с его гимнастерки невидимые пылинки.

После, когда Полина спросила у Гоши, что это за девушка, он деланно-равнодушно ответил:

— Это из военторга. Клавка. Так…

Выждав, когда у прилавка Полина осталась одна, продавщица заискивающе спросила:

— Вы, кажется, знакомы с Георгием? — И, видя, что Полина мешкает с ответом, продолжала: — А он меня порадовал сегодня письмом.

Полина вспыхнула:

— Зачем вы мне говорите это?

— Просто у меня хорошее настроение. Почему не поделиться?

— Странно…

Полина только теперь внимательно поглядела на рыжеватые кудряшки Клавы, на лицо с крупными порами от чрезмерного употребления косметики, на зеленоватые злые глаза.

Клава не унималась:

— Может, вы не знали, что мы с Гошей дружим? Еще вас не было здесь…

— Не знала и, поверьте, знать не хочу! — перебила горячим шепотом Полина. — Получите с меня.

Клава взяла деньги и, не спеша со сдачей, еще больше разговорилась:

— Конечно, вы образованнее… Могли разбить нашу любовь…

— Как глупо! — тихо произнесла Полина. — Сдачу прошу!

Клава точно не слышала:

— Но Георгий все же одумался. Мне, а не кому-нибудь весточку прислал. Коптимся, пишет, в пороховом дыму, на гимнастерках от пота соль выступила, вкалываем — дай боже… Пишет: мы с тобой два берега…

— Как попало к вам мое письмо?! — почти вскрикнула Полина.

— Ваше письмо? — Голос Клавы дрогнул.

— Да, которое я получила от… него.

— От Георгия?.. Да вы что? Вот оно, мне прислано. — Клава полезла в сиреневую сумочку.

Полина догадалась: «Одно и то же. Слово в слово. Как под копирку… Гадко!..»

К прилавку, разговаривая вполголоса, подошли мужчина и женщина.

Полина кинулась к выходу.

Продавщица крикнула:

— Погодите! Куда вы?

А та не остановилась, не оглянулась. Вслед неслось: