— Ревизия что ли какая? — не понял Олег Петрович.

— Дурачок! — она так и зашлась от смеха. — По женской части ревизия. Телевизор смотришь? Какую рекламу чаще всего показывают? Вот эти прокладки мне уже с утра и понадобились.

Олег Петрович почувствовал, что краснеет. Нет, все-таки до чего же она бесстыжая! Могла бы быть поскромнее.

— Но к субботе буду в боевой форме! — продолжила Ирина в том же покоробившем его духе. — У меня как раз по графику выпадает выходной. Так что можно начать наши сексуальные игры пораньше. Приглашаю к обеду. У тебя, поняла, денег не густо, на ресторан уже, пожалуй, не потратишься. Купи бутылочку шампанского и цветочки, и девочка будет довольна.

В четверг в десять утра позвонила, подтвердила, что приглашение к субботнему обеду остается в силе. Ждет к трем часам, и чтоб не опаздывал, собирается угостить его щами из молодой капусты, а они хороши, когда прямо с плиты, подогретые уже не то.

А в двенадцать умер Федор Ильич Тетерятников. Прямо на рабочем месте, у всех на глазах. Бумажка какая-то у него со стола упала, он наклонился ее поднять и повалился на пол. Острая сердечная недостаточность. А мужику всего пятьдесят семь, даже до пенсии не дотянул.

Все думали, что похороны будут в понедельник, но родственники покойного подсуетились — за каждый день нахождения тела в морге теперь приходится выкладывать немалую сумму — ив пятницу было объявлено, что в свой последний путь Федор Ильич отправится завтра, панихида в двенадцать часов прямо на кладбище.

На похороны пришло человек двадцать пять. Жена и двое взрослых дочерей — Олег Петрович определил их среди женщин в черном по заплаканным лицам, — восемь человек с работы, почти треть коллектива, остальные, очевидно, родственники и друзья.

Открыл панихиду заместитель генерального директора компании Станислав Евгеньевич, совсем еще парнишка, из тех, про кого говорят, «молодой, да ранний». В столь ответственной роли выступал он впервые, но траурную церемонию провел на должном уровне. Свое прощальное слово Станислав Евгеньевич начал с того, что Федор Ильич пользовался заслуженным уважением у коллег, к своим обязанностям относился добросовестно, и на вверенном ему участке работы все всегда было в полном ажуре. Среди достоинств покойного особо были отмечены пунктуальность и вежливость. Принадлежа к поколению, на которое наложило свой неизгладимый отпечаток время застоя, он, тем не менее, правильно воспринял наступившие перемены и стал горячим поборником рыночной экономики. Таким, как Федор Ильич Тетерятников, с пафосом заключил зам. генерального директора, принадлежит будущее России. (Тут Олег Петрович невольно усмехнулся, потому как будущее с покойниками не очень-то соотносится).

Следом выступил сосед по лестничной площадке крепкий басовитый старичок из вымирающей породы активистов-общественников. Тот сосредоточил внимание на том, что Федор Ильич имел авторитет и среди жильцов дома, где проживал с момента его заселения в 1971 году, потому как, во-первых, был хорошим семьянином и дочек воспитал скромными и послушными, они во дворе никогда не безобразничали, не то, что нынешние ребятишки, которые насмотрелись всякой гадости по телевизору, а во-вторых, он всегда в числе первых выходил на субботники по уборке дворовой территории, и жаль, что эта славная традиции прервалась, и вообще не все было плохо в нашем недалеком прошлом.

Станислав Евгеньевич спросил, не желает ли еще кто выступить. Все молчали, потупив глаза. Олегу Петровичу стало жалко покойника, которого еще два дня назад что-то связывало с этими понуро стоящими у могилы людьми, и вот он умер, и они уже вычеркнули его из своей жизни. Могильщики взялись было за крышку гроба, и тогда Олег Петрович, сам того от себя не ожидая, выступил вперед и попросил слова.

Из его речи выходило, что он многим обязан Федору Ильичу Тетерятникову, которого знал еще по совместной работе на известном всей стране заводе «Красный факел», можно даже сказать, считает его своим наставником. Федор Ильич давно ушел с завода, и вот спустя годы Олег Петрович случайно встретил покойника на улице… Здесь он запнулся, потому как понял, что тоже выразился нескладно — покойники по улицам не гуляют — и стал уточнять: де, встретил еще живого Федора Ильича, и тот предложил ему перейти в компанию «Росшвеллер», где, конечно, условия работы на несколько порядков лучше заводских. А ведь кто другой, может, и не узнал бы его на улице или бы сделал вид, что не узнал, а Федор Ильич узнал и принял участие в судьбе простого инженера. Произнося ни слова, Олег Петрович посмотрел на гроб и ему показалось, что лицо покойника приняло насмешливо-брезгливое выражение, и вот-вот откроется серый запавший рот, чтобы сказать: «Хватит трепаться, господа!». И Олег Петрович стушевался, промямлил еще какие-то совсем необязательные слова и с облегчением заключил: «Пусть земля ему будет пухом!».

Панихида закончилась. Два или три человека, очевидно, родственники поцеловали покойного в лоб, дочери и жена — в губы, могильщики сноровисто заколотили крышку гроба и, отвергая помощь посторонних, вдвоем ловко опустили его в могилу. Уже через пять минут вырос земляной холмик. Посередине его могильщики вырыли небольшие ямки и поставили в них две двухлитровые банки с водой, которые предусмотрительно прихватила с собой сухонькая старушка в не по погоде шерстяной черной кофте. В банки поместили цветы, а над ними шалашиком, чтобы скрыть их от глаз потерявших совесть бомжей, могильщики уставили венки. Один — «Любимому мужу и отцу от жены и дочерей», второй — «Дорогому Федору Ильичу Тетерятникову от компании «Росшвеллер». Цветов было немного, и это были исключительно красные гвоздики, кроме шести желтых тюльпанов, которые принес Олег Петрович.

Цветы он покупал в киоске рядом с домом. Выбор там был богатый, но сплошь букеты, завернутые в праздничные ажурные целлофаны и перевязанные шелковыми лентами. Предназначались они отнюдь не для покойников, да и цены кусались. А у Олега Петровича после похода с Ириной в «Эльбрус» и покупки для сегодняшнего обеда бутылки шампанского и бутылки «Смирновской» — он справедливо рассудил, что шампанское под щи не годится — с деньгами была напряженка. Из штучных же цветов предлагались лишь красные гвоздики и ярко-желтые чуть распустившиеся тюльпаны. Гвоздики он отверг по той причине, что считаются они цветком революционным, а Федор Ильич неоднократно подчеркивал свою приверженность к правым либеральным идеям. Когда Олег Петрович ехал в автобусе на кладбище, он от нечего делать внимательно рассмотрел свой скромный букетик и обнаружил, что самый маленький цветок оказался с брачком — к желтым лепесткам прилепился один черный. А, может, это просто сорт такой, подумал Олег Петрович и не стал огорчаться.

С похорон возвращались гуськом по узкой тропке между могильными оградками. Олег Петрович оказался в конце процессии. Впереди шла вдова с дочками. У ворот кладбища она остановилась и, пропуская мимо себя людей, говорила каждому: «Прошу к нам домой помянуть Федора Ильича». Олег Петрович услышал по-мальчишески звонкий тенорок Станислава Евгеньевича: «Рад бы, но никак не могу. В три часа у нас переговоры с греческими компаньонами».

«Нет, а все-таки наш зам. генерального малость глуповат, — заключил Олег Петрович. — Его «рад бы» никак не подходит к такому печальному мероприятию как поминки». И он стал лихорадочно придумывать, как сформулировать свой отказ, чтобы не обидеть вдову. Ничего путного в голову не приходило. Ссылаться на несуществующую язву желудка — самую распространенную причину отказа от выпивки — было рискованно, потому что ему могли сказать: «А вы просто посидите с нами и пейте минеральную», и тогда уж не отвертишься. Но когда до него дошла очередь выслушать приглашение: «Молодой человек, вы так тепло говорили о Федоре Ильиче. Прошу к нам помянуть его», вдруг осенило повторить сказанное Станиславом Евгеньевичем:

«Извините, никак не могу. У нас в три часа переговоры с греками».

— Понимаю, — поджала губы вдова. — У нас всегда дело прежде всего.