— Да, с молотком я куда лучше управляюсь, — задумчиво сообщила я Маргарите, расположившейся у меня за спиной на маленьком детском табурете.

Наступила тишина, и из вывернутого розеточного гнезда до нас донеслись глухие мужские голоса.

Кто-то очень энергичный, сдерживая распирающую его ярость, щеголяя выдержкой, с наигранной вежливостью произнес:

— А ты еще раз расскажи. Я хочу, чтобы все здесь знали, с каким мудлоном мы имеем дело. Чтобы не жалели тебя, когда ляжешь в круглую яму!

Последовал глухой удар и сухой стук — жертва ударилась затылком о стену рядом с тем местом, где притаились мы с Маргаритой. Видимо, хозяин квартиры сидел или полулежал, привалившись спиной к стене. Маргарита испугалась, широко открыла было рот, чтобы что-то вякнуть. Я успела показать ей кулак и покрутила пальцем у виска.

— Я же не знал… — с неподдельным ужасом в голосе говорил за стенкой «биток» своему палачу. — Я же не знал, что такая сучка попадется!.. Братва!.. Падлой буду, не знал! Дури накачала в стакан! Не помню ничего, Ладо!..

— Кто смотрящий на перекрестке? — рыкнул тигром тот, кого «биток» называл Ладо. — Почему опять курвы клофелинят?!

— Ты туда Пашу-слесаря поставил… — с осторожным почтением ответили ему из глубины комнаты. — С ним перебазарили уже… Это не его сучки. Он своих перед выходом шмонает, как опер. Залетная попалась, не наша.

— Как выглядит?!

— Я же говорю — не помню! — в отчаянии простонал «биток» и завыл: — Не помню я-а-а!..

Но поканючить ему не дали. Ладо, судя по звукам, принялся бить его ногами.

— Вызывай милицию! — еле слышно прошептала я Маргарите. — Они его убьют! Только не говори, откуда звонишь! Скажи — из окна соседнего дома тебе видно! Только тихо!

Маргарита, округлив в ужасе глаза, часто закивала, с грацией бегемота сползла с табуреточки на пол и на карачках двинулась на кухню, отставив громадный зад, стуча локтями и коленками по полу, точно лошадь Буденного по булыжнику Красной площади. Тапки с нее слетели. Левой ступней она зацепилась за провод телевизора и потянула его за собой, угрожая своротить доисторическую «Радугу» с тумбочки на пол. Я метнулась к устремившемуся за хозяйкой телевизору, обняла его, точно родного, и припала к экрану всем телом, удерживая чертов ящик на месте, а ногой, вытянувшись, пребольно пнула Маргариту в то самое откляченное место, которым она обычно думает, когда не преподает свой «великий, могучий и свободный».

— Ой! — воскликнула эта пугливая отрыжка коммунизма в голос, растянулась на полу во весь рост и оглянулась на меня виновато, точно нашкодивший щенок сенбернара на строгую хозяйку.

Я обмерла, вся обратившись в слух. На наше счастье Ладо и его помощники трудились над хамоватым соседом и ничего не слышали. Утомившись, они сделали перерыв в этом полезном упражнении, и тут Ладо сказал фразу, от которой весь мир в моих глазах перевернулся.

— Десять лимонов! — истерично выкрикнул он, а затем еще раз повторил: — Десять лимонов ты просрал, жертва пьяной акушерки! Я весь общак в этот кейс вложил!

— Я отда-ам… — невнятно простонал избитый сосед.

— Откуда ты их возьмешь, хвост ишачий?! Они же мне сейчас, сегодня нужны! Через два часа нужны! Ты хоть понимаешь, что я их собрал для важного дела! Чтобы порешать один вопрос! А теперь тот человек, которому ты их должен был передать, считает меня фуфлом! И вопрос решать не будет! А человек этот очень опасен, ты понимаешь, сучий ты потрох?! Тебе нужно было только передать ему кейс — и все! И даже это ты завалил! Ты знаешь, сколько братков могут положить, если я не решу этот вопрос, ублюдок мамин?! Да тебя порвать на куски мало, мало, мало!!!

Судя по звукам возни на полу, экзекуция продолжилась. Удерживая ретивое воображение от живописания жестоких сцен насилия за стенкой, в двадцати сантиметрах от меня, я попыталась осмыслить услышанное и понять, что это может мне дать. Неожиданно я услышала, как на кухне Маргарита приглушенным шепотом вопиет в телефонную трубку:

— Але! Але! Милиция?! Это соседка из дома напротив! Я тут через стенку вижу, как человека убивают! То есть, через окно слышу! Что вы меня все путаете, я волнуюсь очень! Нет, не пила с утра! Приезжайте срочно! Адрес?.. Чей, мой? А зачем вам мой адрес? Того, кого убивают?..

Но едва собралась она назвать адрес, как я пальцем аккуратно нажала на рычаг и ладонью закрыла ей рот, пресекая поток возмущений.

— Они уже уезжают! — шепотом сказала я. — Тихо! Цыц! Не кусайся, дуреха!

Действительно, на лестнице негромко щелкнул замок соседской двери, в которую я четверть часа назад безуспешно ломилась с молотком. Спасибо тебе, Господи, что не вломилась. Как-то мне не понравился этот Ладо. Не хотелось бы с ним встречаться лицом к лицу. Не нашего круга человек. Грубоват и неотесан.

Я на цыпочках проворно подбежала к двери и заглянула в глазок. Марго, конечно, с грацией беременной медведицы закосолапила за мной, сопя в маковку и отталкивая меня от двери.

— Ну — что там? Что?.. Дай же и мне посмотреть! Так нечестно! Это, в конце концов, моя дверь!.. Агнесса, подвинься же!..

Пока она толстым пухлым локтем оттирала меня от глазка, на лестницу в сопровождении двух рослых мрачноватых мужчин с лицами грузчиков, одетых на похороны бригадира, вышел маленький, круглый, толстый кавказец совсем не страшной, забавной наружности, с большой бородавкой на носу. Вытирая маленькие крепкие волосатые руки белоснежным платочком, он уже шагнул было к лифту, предусмотрительно вызванному верзилой, но вдруг крутанулся на высоких каблуках и вперил горящий яростный взгляд прямо в меня. Клянусь всеми святыми, я уверена была, что он меня видит! Я отпрянула, вжалась в притолоку и обеими руками оттолкнула эту дуру Маргариту, страждущую заглянуть в глаза собственной погибели. Целую нескончаемую минуту Ладо, припадая к глазку снаружи то левым, то правым глазом, распластавшись по двери и сопя сплющенным горбатым носом, пытался что-то высмотреть в нашем убежище и прислушивался. Я боялась, что он услышит, как у меня колотится сердце. Чутье у этого человека было просто звериное!

Наконец, он устал привставать на цыпочки, недобро усмехнулся, откашлялся и вошел в кабину лифта. Мы, пригибаясь, точно защитники Сталинграда под обстрелом, на цырлах, как две старые крысы из мультфильма, просеменили на кухню к окну и, приподняв кружевную, когда-то белую занавесочку, смотрели, как они уехали на двух больших черных машинах.

Сердце билось так часто, словно вот-вот выпрыгнет и поскачет по полу. Мой веселый красный мяч, ты куда помчался вскачь?.. Ухватившись руками за грудь, глотая воздух открытым ртом, точно рыба на мели, я опустилась на табурет, знаками показывая этому гиппопотамистому недоразумению, что мне нужен стакан воды и таблетка валидола под язык. И сигарета потом, конечно, но сначала — валидол.

Говорить я смогла только после третьей глубокой затяжки.

— Эх, ты! Прошляпила такие деньги! Десять миллионов у твоего соседа вчера стырили! Из-под носа, можно сказать, увели, а ты и не почесалась! Вы с ним, случайно, не родственники? Одинаково бестолковые! Надо же — такие деньги, а?! До самой старости хватило бы! Такую заначку упустили, эх!.. Придется теперь в тюрьму из-за тебя садиться!

— Я не поняла! — возмутилась, наконец, Маргарита. — Почему это все из-за меня?! А что я могла сделать?! Вместо этой смазливой блондиночки себя предложить, что ли? Так он бы на меня не клюнул!

— Меня позвала бы!

— Ой-ой… ты себе льстишь… Старость то уже пришла! Все! Тю-тю! Финита ля комедия! Так что нечего выпендриваться! Ты чего уставилась? Обиделась, что ли? Агнесса! Ганечка! Эй! Выйди из преждевременной комы!

Но я еще некоторое время пялилась в ее голубые слабоумные гляделки, прежде чем с трепетом задала свой вопрос:

— Маргариточка… только не волнуйся, пончик мой подгорелый, персик мой недоразвитый… Ты что — видела эту девушку, да? Видела? Скажи честно мамочке… Говори, дура! Говори быстро! Ну — что ты на меня теперь уставилась?! Ты смерти моей хочешь, что ли-и?.. Говори, а то помру! Ой!.. Ой!.. Сердце колет! Ой, боже ты мой со святыми угодничками! Умру — не дождусь, когда ответит! По ночам к тебе являться буду! Ну говори же, Маргарита Карловна, пожалуйста… а то как дам сейчас дуршлагом по чайнику!