— Парень, эй! Туда пошла твоя девушка… Прямо пошла, быстро. Села в машину и уехала.

— Какой машина! — подскочил он ко мне, в отчаянии сжимая кулаки. — Откуда машина?! Ты врешь!

Я только пожала плечами, стараясь не показать, как я его боюсь. В этой чертовой промзоне даже переулочка поблизости не было, чтобы направить их по ложному следу — вот я и брякнула про машину.

— Красная такая машина… иномарка, — продолжала я стоять на своем.

— Н-ну, сматры! — угрожающе потряс он кулаком перед моим носом и побежал к «волге».

Едва они рванули в погоню за несуществующей красной машиной, как щелкнул замок и Света Самушкина, ничего не подозревая о нависшей над ней опасности, поправляя перышки, выбралась на белый свет из синенькой кабины биоклозета. Ни минуты не колеблясь, я решительно подошла прямо к ней и сказала первое, что пришло на ум:

— За тобой следят кавказцы на желтой «волге». Беги налево, за угол по Смолячкова, и спрячься в метро!

Она не удивилась моим словам и самому моему появлению, будто с минуты на минуту ждала нечто подобное. Лицо ее исказилось ужасом, она тихо вскрикнула и прижала руку к пухлым детским губам, потом заметалась, потеряв направление и не понимая, куда бежать. Я дернула ее за рукав и показала пальцем, и девушка помчалась во всю прыть, стуча каблуками, а пышная рыжеватая грива моталась у нее за спиной. Я заторопилась следом изо всех сил, но мне было не угнаться за ней, длинноногой молодой антилопой, и через полминуты я уже потеряла ее из виду.

Ох, и пришлось же мне побегать за эти дни! Где мелкой трусцой, приподняв пальто, где рысью, а где и полным галопом! Сердце колотилось, дыхание перехватывало, ноги сделались, как ватные. Уже через минуту бега я перешла на шаг, потом опять припустила трусить по кочкам и рытвинам улицы имени неизвестного мне Смолячкова. Ужасно, я вам скажу! Ручейки пота заливали глаза, скатывались за ворот по телу! Мне было жарко, как в бане!

Я опоздала. Я поняла это сразу же, как только преодолела тупой угол улицы и за старыми грязно-желтыми питерскими зданиями увидела вдали зеленый сквер, посреди которого находилась станция метро «Выборгская», где Света Самушкина могла укрыться от опасности. Могла — но не успела.

Ей не хватило какой-то сотни метров. Может быть, они нагнали ее, вернувшись с набережной, а может, что вероятнее, преследователи сделали крюк по Гренадерской, осмотрели площадь, вход в метро и возвращались по Смолячкова к тому месту, где потеряли ее из виду. Это была фатальная неудача. Я сама послала ее навстречу гибели…

У края проезжей части, уткнувшись разбитым дымящимся радиатором в покосившийся фонарный столб, в венчике выбитых стекол стоял белый фургончик. Водитель в черной кожаной куртке, с бледным землистым лицом и каким-то отсутствующим взглядом ходил короткими шажками возле машины, туда-сюда, туда-сюда, часто и быстро, как маятник, и все чиркал зажигалкой, пытаясь прикурить. В распахнутой кабине фургончика сидела женщина с окровавленным лицом и громко стонала. А чуть поодаль, у поребрика, привалившись виском к холодному бордюрному камню, окруженная пятью-шестью зеваками, раскинув и неестественно вывернув длинные ноги, испачкав черные брюки и пальто от Кардена, лицом вниз лежала на мостовой бывшая танцовщица Света Самушкина, и ее чуть рыжеватые пышные волосы слиплись в один большой кроваво-черный колтун…

Желтой «волги» нигде не было видно. Ее успел заметить только водитель фургончика, уклоняясь от столкновения, да какой-то старичок с палкой и зонтиком. Только старичок утверждал почему-то, что машина была зеленая. Вдали запищала сирена — то ли неотложной помощи, то ли наряда милиции. И то, и другое было бесполезно.

Я постояла с минуту, сдерживая дрожь во всех конечностях, успокаивая дыхание. Сердце мое болело… а может, это было и не сердце? Только где-то в груди ныло так противно, так беспрерывно при каждом вдохе. Мне стало холодно, очень холодно. Не желая попасть в милицейский протокол, да, собственно, и не являясь свидетелем дорожно-транспортного происшествия, я медленно, прихрамывая, побрела к метро, стуча зубами, едва сдерживая частую крупную дрожь во всем теле. Я, кажется, мозоль себе натерла…

Тайна заветного чемоданчика, похоже, была утеряна навсегда.

Телефонный звонок Зинаиды застал меня в стоячей забегаловке у метро. Я торчала там уже полчаса и выпила четыре пластиковых стаканчика мерзкого растворимого кофе, пытаясь согреться. Никаких мыслей у меня не было, кроме одной, твердившей мне неотступно, что все это очень и очень серьезно. До сих пор я относилась к своей затее, как к интеллектуальному приключению, компьютерной игре, если хотите, в которой можно интересно и с пользой провести время, победитель уносит приз, а проигравшие спокойненько расходятся по домам. И мне казалось почему-то, что рискую лишь я сама. Я впервые в жизни, а не в кино столкнулась лицом к лицу с людьми, которые способны убить за деньги — и это запустило внутри меня некий механизм. Что-то происходило во мне… что-то менялось. Я иначе смотрела на мир, на людскую суету, на тусовку безликих бомжиков, на продавщицу в белом передничке, старавшуюся налить мне кофе погорячее. Нет, человек не таков, каким я привыкла его представлять.

Это не было каким-то примитивным, детским осуждением «плохих мальчиков», поймите. Я приходила к выводу более серьезному и, на мой взгляд, заслуживающему внимания. Это был другой мир. Христианское «не возжелай ближнему того, чего не желаешь себе» здесь не годилось. Эти люди — они были согласны на то, что их могут убить, но за это хотели сами иметь право убивать. «Убей меня, если сможешь» — думаю, так мог бы звучать их девиз.

— Слушаю тебя… — вяло ответила я на Зинкин звонок.

— Нюська, это ты? — переспросила она. — Ну и голосок… задубела, что ли? Я на Московском вокзале торчу! Черная здесь! Купила билет до Нижнего Новгорода! Я рядом в кассе стояла, слышала! Поезд у нее через два часа, но она, кажись, никуда не собирается! Сидит в бистре, курицу наворачивает! А у меня в кармане шиш с маком! Может, я пойду, слышь? Жрать охота, да и замерзла! Триста рублей за такую работу мало!

— Жди, я сейчас приеду, — сказала я, собираясь с остатком сил. — Черт с тобой, получишь четыреста, только дождись меня. Я там похожу по вокзалу, если увидишь — подойди, не увидишь — позвони, скажи, где вы…

— Давай скорей… Кругом все пьют да жрут! Согреться хочется! Слушай, а ты чего такая убитая? Все у тебя в порядке?

— Я не убитая пока, — сказала я и отключила телефон.

Надо было ехать. Я должна была разобраться, что случилось, когда Света Самушкина выбралась из милиции и пришла домой. Да и красную сумку в руках Наташи Костеревой неплохо было бы проверить. Конечно, вряд ли кто-то поссорится с подругой и при этом оставит ей на хранение десять миллионов рублей, но для чистоты опыта надо было предусмотреть все, прежде чем уныло переходить на другую ветвь алгоритма, с кукишем вместо денег.

Я без происшествий добралась до Московского вокзала и по жуткому зеленому пальто легко нашла Зинку, с вожделением созерцающую огромный рекламный плакат с красочным изображением сочного чизбургера. Она с жадностью схватила деньги.

— Покажи, где девушка.

— Да вон, как в витрине! Журнальчик за столиком листает! Бить будешь?

Я с изумлением воззрилась на Зинаиду. В этой кутерьме событий и неприятностей я уже и забыла, что наплела ей с утра про любовника и молодую соперницу.

— Значит, та, другая… — с сожалением вздохнула Зинка, поняв, что зрелище не состоится. — Слышь, Нюська, куда тебе против них?! Им же лет по двадцать! Ты же рядом с такими — калоша старая!

— Ты деньги получила? — сурово спросила я. — Вали отсюда. Это мои дела. Завтра позвоню тебе с утра… а может, еще сегодня понадобишься, так что не напивайся, поняла?! Вычту из жалованья!

— Не было такого уговора! — разочарованно выпучила гляделки моя подруга детства. — А нафига тогда деньги, если согреться нельзя?!