Я остановился. Остановилась и она – тоже не зная, что делать. Какое-то время молча смотрели друг на друга.

– А что с ним случилось?

– Приступ амнезии. Федор Викторович историком здесь работал, лет тридцать, наверное, потом его выперли, какая-то скверная история. Заработал инфаркт и… словом, когда оклемался, у него начались провалы в памяти. После смерти жены, три года назад, вот такое и началось, – учитель покорно стоял рядом, слушал, иногда кивал головой. Каждый раз история оказывалась новой, сколько уж. Постепенно туман рассеивается, он вспоминает, сперва школу, потом учеников, жену, знакомых, всегда в одной последовательности. – Федор Викторович, вы меня помните? Тимур Ишкаев из восьмого «В».

Старик кивнул, как кивал на каждое мое слово. Девушка поежилась.

– И вы за ним приглядываете? – я смутился.

– Стараюсь. – никому он не нужен, ни сестре, ни соседке. Никого нет. Не то, что стакан воды поднести к одру. Вздрогнул, всегда представляю, что кончу вот так. Почему и боюсь старости. Сейчас особенно. Сорок лет, ржавая середина, как говорят. Хотя на мое работе мало рискует до нее дожить. – Вы удивительно похожи на мою однокашницу.

Девушка вспыхнула, не нашлась, что сказать.

– Просто удивительно, я как вас увидел, сразу ее вспоминал. Марина Сизарь, девичья фамилия, но я мы с ней в восьмом классе…

– Мою маму зовут Еленой, – и тут же почему-то: – Извините.

Отвернулась. Я кивнул и медленно повел старика учителя к автобусу.

– Вам не тяжело идти, может, присядем?

– Нет, благодарю сердечно, – наконец-то услышал знакомый голос. – Ноги еще ходят. Вот голова в тумане. Вы меня домой ведете, я правильно понимаю?

– Домой, Федор Викторович. Через час на месте будем. Тамара Евгеньевна, соседка ваша, обедом накормит.

– Вот спасибо ей. Знаете, молодой… простите, Тимур… я ведь и вправду проголодался. Неудобно сознавать, что так стесняю… у вас ведь дела, наверное…

– А мы на такси, быстро, – он снова заговорил о расходах, об отдаче, хлопотах; как зыбок человек – все вокруг осталось в памяти, а сам исчез. Какой там Тютчев.

– Тимур! – крикнула и осеклась. Мы обернулись. Это неловкое молчание, никак не решались сказать главного.

– Я когда увидела вашего соседа, очень переволновалась, знаете, со мной такое первый раз, – и еще дальше про встречу. Про его состояние здоровья, вспомнила, что у нее знакомая фармацевт. Только тогда, неловко, попросила номер телефона. Бледно-розовые ноготки застучали по серебристым кнопкам.

Ушла.

– Мне подумалось поначалу, будто это ваша родственница, Тимур, простите старика, что вмешиваюсь, – я стоял, провожая взглядом, смотря на одну, видя другую. – Но может будет удобнее, если я сам, без вашего стеснения…

Он всегда такой: тихий, спокойный, старающийся сделать все сам, и помогающий каждому. На его уроках мы, конечно, вольничали, но в меру. Знал, что его предмет отнюдь не первостепенный, проходной – и экзамена необязателен и в аттестате не посмотрят, – но все равно старался достучаться до каждого. Водил в походы, организовывал экскурсии, хлопотал о лагерях. Помогал, устраивал, разрешал. Чуть не единственная четверка у меня была по его предмету. Ну еще по физре, музыке и труду – а у кого иначе?

Ночью снилась Марина. Дурной сон: мы давно женаты, с вещами бежим вслед за толпой беженцев, стараемся перебраться через КПП на другую сторону, там хорошо, спокойно, там другая страна, куда обязательно нужно попасть. И тут меня хватают за руку – женщина, привидевшаяся как любовница, просит помощи в пересечении. Она с вещами не пройдет, может ты возьмешь ради старых отношений. Заговорил про жену, оглянулся. Не увидел Марины, – и тут сон смешался, вспыхнул, пропал.

По пути на работу заглянул к соседке, тоже ранняя пташка, спросить об учителе. Пока в тумане, но хоть поел, очень устал, заснул сразу, прямо у меня в кухне, и сейчас спит.

Поехал переговорить с ребятами, потом к шефу. Отчего она добрая, только когда неизбежное случается? И ухаживает все дни, пока в себя не придет, и врача вызывает чуть не через день, и в магазин бегает. А потом будто забывает. Да и я – тоже только спрашиваю, как и что. А потом вот езжу помогать. У меня денег достаточно на няньку, сестру, неважно, как это называется, соседка сама говорила, следует в собес подать заявление, за Федором Викторовичем закрепят приходящую сестру. И оба, поговорив, оставляем до следующего раза.

Ребята напортачили, пришлось исправлять, а вечером, созваниваться, объясняться. Шеф конечно, не в восторге, но главное сделано аккуратно, чисто, следов не осталось. Поблагодарил, но выручку срезал. Назавтра надо знакомиться с новым адресом и разрабатывать его – месяц минимум, адрес серьезный. Я запросил еще помощника, последующие дни пропадал на объекте. Выбрался только к началу следующей недели. Возвращаясь, в лифте встретился с мужем соседки, Федор Викторович чувствует себя получше, начал припоминать, в этот раз даже быстрее прежнего. Нас не узнает, но жену вспомнил, добрый знак. Может со временем совсем оклемается. Улыбнулся, показывая щербатый рот. Муж оптимист, ни во что не влезает, ничего не принимает близко, живет сегодняшним днем. Потому и счастлив.

Надо зайти, как дела освободят. Федор Викторович противоположность довольному пузану, встреченному в лифте, потому часто общаются – хоть и поговорить не о чем. Старику учителю не нравится этот дом, он не раз проговаривался, возвращаясь из тумана, устал от одиночества, от соседей. Наверное, поэтому и я, и соседка молча следим за его бегством, не делая попытки помешать. Ведь он, забывая себя, возвращается туда и тогда, где был нужен, любим, уважаем, без этого ему трудно. После смерти жены и подавно. Пойти некуда, только так и туда. Даже не помнит, как охаяв, выперли, и как пытаясь загладить, манили обратно. Поглядеть на стены, ничего не помня, улыбаясь беспамятству. Это уже определенное счастье.

Звонок. Неизвестный номер, я соединился не сразу.

– Тимур, это Лера, мы с вами… – могла не напоминать, сразу обожгло. – Простите, столько времени не решалась вас побеспокоить. Взяла телефон, а…. я насчет фармацевта для вашего учителя, я связалась на днях, – говорила долго, сбивчиво, как тогда, в конце нашей встречи. Неизреченная мысль билась, не в силах вырваться с уст. Но договорились о встрече следующим вечером. Оба пришли в тех же одеждах, будто иначе и не узнали б. Зашли в кафе.

– Сразу хотела сказать, но не решалась. Как вы помянули свою однокашницу.

– Вы действительно очень похожи с ней, если не верите…

– Нет, в том и дело, я… понимаете, я брошенка. Не знаю, как объяснить, не то, что мои родители… теперешние родители так уж попрекают меня, и… Я, как волнуюсь, все говорю и говорю, вы прерывайте, – она сделала попытку улыбнуться. Вышло очень схоже. – Вы как тогда сказали, мне вдруг захотелось встретиться с ней, поговорить. Сама не знаю, почему. Грех жаловаться, я в хороший вуз поступила, и… но раз вы знали мою маму, может вы найдете ее, ведь вам это не составит труда, остались телефоны, адреса, друзья…. Мне увидеться с ней хочется, не ругаться или еще что, просто. Все дни только и думаю о ней

Я кивнул. Лера облегчено улыбнулась, камень с души упал.

– Это не блажь какая, – зачем-то добавила она.

– Я понимаю, – что же в ней перевернулось от одного моего слова? Что вдруг так прорвало? Симпатичная девушка, наверное, есть поклонники, друзья, подруги. Неужели вот та давняя потеря так давит? Или еще что?

Зачем-то спросил год рождения – девяносто четвертый, я только пошел работать. Голодное время, крутился как мог, тогда все крутились. Торговал, перевозил, мастерил, помогал, был на подхвате. Нашему классу не слишком повезло, после выпуска каждый оказался сам за себя. Одного убили в те годы, двое спились, не дожив до тридцати.

Отцовство – какого это? Иной раз задавался подобный вопросом, но к ответу даже не подступал. Хоть спросить есть у кого. Но сам выбрал путь, не свернешь, да и притерся, не хочется. Еще работа не терпит забвения. Никого не терпит, как ревнивая жена. Разве любовницу – мое одиночество.