Я привык к ним, терплю одну, не выгоняю другую. Прежде даже нравилось, теперь просто живу. Как все: не жалуюсь, не ропщу, перебираясь изо дня в день. Это способствует уверенности и не отвлекает.

Мы еще говорили о чем-то, несущественном, неважном – главное уже сказано, я обещал, она ждет. Через час расстались, неловко пожав руки. Если б она была моей дочерью, как бы прощались тогда?

Вечером зашел к Федору Викторовичу. Старик заметно оправился, узнал. Вспомнил мою первую любовь, уж после техникума, жалел, что не осталась. «Она б тебя удержала». Я улыбался, не удержала, с нее и началось мое путешествие к нынешней опорной точке. Я всегда улыбался, когда говорил с ним. Как и он. Нравилось.

Просил еще заходить. Буду, конечно, как раньше, приходя, сравнивать. И его с вчерашним, и себя. Прежде восхищался, потом смеялся. Теперь жду. Каждый раз нового ухода и… мне хочется, чтоб он ушел именно так, в поиске давно ушедшего, на половине пути от себя к себе. Скорее всего, так уйду я, только безо всяких поисков, – не доеду до места назначения.

Сегодня спрашивал, как ему жилось с женой. Оба однолюбы, женаты первым браком. Жили душа в душу, любили, терпели, ссорились и прощали. Слушал, вспоминая Марину. Мог я хоть немного побыть с ней, – вместо ее первого, вместо моей первой. Нам было хорошо вместе, только ли оттого, что не понимали, что это? Или что-то чувствовали, о чем еще не догадывались и чего не понимали.

К чему эти вопросы. Все равно останусь прежним, бессемейным, – мне так удобней, проще. Попрощался, ушел к себе. Утром позвонила Лера. Спросила как дела, что нового. Я забыл, что мы перешли на «ты». Она рассмеялась. Снова попросила о встрече, вечерком или на выходных, как тебе удобней. Как только появятся свежие новости.

Поехал к шефу, адрес очень перспективный, но брать быка за рога не получается, все испробовали, не подкопаешься. Конечно, он разозлился. Потом отошел, попросил рассказать, что думаю. Никогда не самодурствует, за что уважаю. Предложил поймать на живца, да долго, месяца три-четыре, может, полгода уйдет, но того стоит. Обещал подумать.

Вечером позвонил последней знакомой, с которой что-то теплилось после школы. Спросил о Марине, да, история. Прям как у нас. Смех вышел натужным, видно, до сих пор не простила. Странно, что упорно продолжает общаться, будто чего-то ждет. В двадцать выскочила замуж, тут же разошлась, ребенка оставила в роддоме, еще и с родителями поцапалась, два года жила невесть где и как. Потом уже… А почему спрашиваешь? – как-то даже ревниво. Не про Леру же рассказывать, вспомнилось вот как в восьмом классе, она улыбнулась. Всегда бабником был, до седых волос дожил, а не унялся. И прок не нажил.

– Мне ж только сорок, – возмутился я, чуть улыбнувшись.

– А кому от этого легче? – мы помолчали. В новом браке Марина до сих пор, тебе-то зачем, прощения просить? Я неожиданно ухватился за эту ниточку.

– Дурак, – отрезала она и через пару минут отключилась. Можно было пойти в роддом и там все разузнать, в загс, в паспортный стол. Везде знакомые, той или иной степени зависимости или нужности. Пошел кружным путем. Будто намерено тянул с встречей.

Снова Лера. Новости? – двигаюсь, что-то нащупывается. Да, давай сегодня вечером.

Там же, в то же время. Сидели рядом, ничего не заказав, на веранде, говорила она, я молчал. О себе, о своих переживаниях, о том, что будет, когда увидит Марину. Еще не решила, как называть ее, если представится возможность. А ты как называл? Нет, Мариша плохо звучит, не думала, что ей нравилось. Мне бы не очень. Может не хотела возражать.

Может, не хотела, сердце неприятно стукнуло. В памяти только теплое пятно, без склок, без уточнений, одна фраза – мне было хорошо с ней. А ей? Наверное, ведь приходила, обнимала, обещая и следующий раз и еще. И так до самого моего ухода.

А почему ты ушел? Денежные проблемы, надо было работать, нет, Лера перебила, я о Марине, почему ушел?

Не знал, что ответить. Вот как-то разошлись. Не надоело, не устали, пошел в техникум, взялся за подсобную работу; она осталась в школе, не успевал бы на встречи… Во время летних каникул, мы договаривались поехать вместе, к ней на дачу. Никто не возражал, ничего не случилось. Рассказывать Лере не стал. Звонок, меня заторопили к шефу.

На прощание поцеловал руку, она кинулась на шею, крепко обняла, поцеловав в щеку, и убежала. Дурочка.

Взял такси и долго добирался по пробкам. Все равно не сосредотачивался – мысли блуждали, мутные, обрывочные. Шеф встряхнул и прямо потребовал показать, кого посылать в адрес. Назвал двоих, нет выбирай сам. Вот и выбрал.

Ночью не спалось, виделось странное: собаки попадающие под машины. Утром пришел к Федору Викторовичу, застал карету «скорой». Выходивший врач пожал плечами, сердце прихватило, погода меняется, а ваш сосед, да вы сами знаете. Не парализовало? – даже усмехнулся, иначе б забрали. Нет, и соседка и я не допустили бы. Больница в моей памяти – билет в один конец, туда ушли родители, родичи, приятели, нет, один из бывших друзей вернулся после черепно-мозговой, – но это другой человек.

В комнате Тамара Евгеньевна – суетилась, хлопотала, она неотложку и вызвала. Чего не врача? – не доверяю я им, специалисты только тут остались, сестра, светлой памяти, работала в бригаде. Да и что у нас за мурло терапевт, сами знаете. При этих словах Федор Викторович улыбнулся слабо. Пошевелился, попросил попить, слова ели шли, но улыбнулся.

– Все же стакан-то есть кому поднести, – соседка зашикала, я улыбнулся в ответ.

Днем вызвонила однокашница: нашла твою Марину, лови ссылку, любоваться. Долго не решался посмотреть. Потом тыкнул. Сперва подумал, ошиблась: Марина Кросс, замужем, двое детей, жительница Дрездена. Похудела до прозрачности, покрасилась в блондинку, тонкие губы, резкие складки в уголках. Конечно, четверть века прошло, но другой человек. Увеличил фото и долго вглядывался, пытаясь выискать знакомую в незнакомке. Что-то верно, осталось, но никак не удавалось углядеть.

Не выдержал, позвонил.

– А чем ты недоволен, ни даты рождения, ни города, ни даже школы не скрывает. И потом, она ведь ухаживает за собой, в отличие от некоторых. Тоже мне, герой-любовник из прошлого. По мне так очень привлекательная дама, мужики на такую вешаются.

– Уже повесился, – буркнул я, прерывая разговор. Стер сообщение со ссылкой, стер ссылку из истории. Самому себе мстил, вырезая, вычеркивая. Ночью она все же пришла. Та, другая, памятная. На вокзале покупали фрукты в дорогу, она долго выбирала безделушку, потом поехали домой. Высоченные дерева, метров по сорок, домики под ними в три-четыре этажа как игрушечные. Какой-то из них должен быть наш, Марина шла, чуть подотстав, будто предлагая мне угадать. Улыбалась. Я замедлял ход в растерянности, остановился.

Позвонил Гаяз. То, что я работаю на шефа девять лет и все еще жив и здоров, другим служит неким доказательством моего умения выкрутиться из любой ситуации. Особо из той, в которую они попали. Пришел, долго ругался, крутил пальцем у виска. Девушка лет восемнадцати-девятнадцати с приступом астмы, ну и кому такая невеста нужна в Махачкале? «Так что же, разбирать?», – растерянно пробормотал он. Я развел руками и вышел. По дороге позвонил Лере, начал рассказывать о Марине.

– Нет, погоди, не так, не так. Лучше лично, давай я подъеду, если тебе удобно. Или ты ко мне, лучше ты, давай.

Она снимала комнатку на окраине, в десяти минутах езды от старой школы. Вот так и вышла на Федора Викторовича. И на меня.

Обняла при встрече, целовала. Втащила в кухоньку, маленькую, грязную, захватила все свое и повела в комнату, с завесями, балдахином над софой и белоснежными обоями. Положила на колени ноутбук, связь то и дело рвалась, страница загрузилась с трудом. Лицо осветилось, едва Лера увидела фото.

– Ты прав, очень похожа. И выглядит на удивление.

– Она в Дрездене живет.

– Ну и что. Мы можем переписываться. Я не хочу свалиться ей как снег на голову. Я хочу…