Ее конек был Медицинский кабинет.

Помню, как она работает с маленьким толстеньким японцем. Он лежит на операционном столе, голый, похожий на резинового пупса, производства ГДР, о которых мы так мечтали в детстве, машет в воздухе толстыми ножками, а Эдна льет ему в пупок воск со стеариновой свечки. Потом вгоняет свечку в его желто-дынную японскую попу и говорит:

– Теперь, пой «HAPPY BIRTHDAY!».

Он поет.

– Теперь – то же самое – по-японски!

Японец поет по-японски. Ужасно, что смеяться, нельзя ни в коем случае. А я уже больше не могу не смеяться. Но тут на мое счастье, Эдна достает электрический вибратор огромного размера и говорит:

– А теперь, милый, пришло время для ЭТОГО. Выйди, госпожа Саша, это зрелище пока еще не для тебя.

Мне уже не смешно. Мне жалко японца. Я выхожу, и дикий вопль несется мне вслед…

ЭРИКА.

Эрика – «жертва». Остальные жертвы – маленькие лесбиянки-балеринки. (Одна из них даже училась у Барышникова.) У них хлюпающие красные носики и глаза вечно на мокром месте. При этом их не били и вообще не обижали, а только играли с ними в маленьких девочек и злых учителей, или в младенца, или в собачку. Их связывали, пугали, одевали в детское нижнее белье, водили на поводочке, заставляли без трусиков сидеть за партой, расставив ножки, или кормили из соски.

Балеринки все были хорошенькие, но вот если клиент-злодей заказывал битье жертвы – то ему выдавали Эрику и только ее.

Эрика страшней войны и смерти, но она настоящая мазохистка – физическая боль на самом деле доставляла ей радость и удовольствие, поэтому она и решила этим подрабатывать. Настоящая ее профессия была БУХГАЛТЕР.

Каждый день – с 9-и утра до 5-и вечера она сидела в какой-то затхлой конторе в Бруклине, а вечером ехала в «Пандору». Там ее каждый вечер лупили – изо всех сил – ягодицы у нее всегда были синие и исполосованные.

Она рассказывала, как сидит днем в конторе, вспоминает, как прошел вечерок и начинает хохотать.

– Представляешь, Джулия, какая скушная была бы у меня жизнь, если бы не садо-маза?

Эрика из тех людей, кого садо-маза сделала счастливыми.

ПРОФЕССОРША

Не помню ее имени. Она тоже была психолог или психиатр. Писала докторскую и в «Пандоре» собирала материал. Тоже довольно некрасивая – такой английский тип – почти совсем без носа. Ее главное блюдо было – «секретарша-злодейка». Она работала в английских бизнес костюмах, постепенно разоблачаясь до лифчика. Вся садо-маза заключалась в том, что ЭТУ секретаршу как раз ни за что нельзя было трахнуть.

Еще у профессорши был какой-то особый разговорный талант, который я не могла оценить в силу плохого английского.

РОЗАЛИ.

Это – грустная история. Розали для секс бизнеса – старуха. Она профессиональная доминиктриса, стоявшая у истоков садо-мазы, но за столько лет богатства и славы не нажила, и на пенсию не вышла. Внешне, она даже в свои, не слишком хорошие пятьдесят – была одной из самых прелестных женщин, которых мне доводилось видеть, но дела ее шли из рук вон плохо. Помню, как она шепчет Наташе:

– Умоляю, сделай мне сегодня хоть одну сессию, иначе меня выгонят с квартиры. Хоть одну!

Добрая Наташа начинала уговаривать клиента, объяснять, что Розали хоть и в возрасте, но зато опытнейшая, можно сказать ветеран и т.д., но чаще всего, клиент все это выслушивал, а потом твердым пальчиком тыкал в молодую гарлемскую испанку. Иногда ее все же брали пожилые люди.

Однажды Розали вызвала меня делать «золотой душ» одному своему постоянному клиенту – красивому старику, похожему на Жана Маре. При этом он был не пидар – «Пандора» – заведение для натуралов, а у пидаров – свои места.

Если клиент заказывает «золотой» или «коричневый душ», а сама садистка не может добыть из своих недр ничего «коричневого» или «золотого», то вызывают другую девушку, которая в данный момент на это способна. С «коричневым душем» – вообще большие проблемы – иногда никто не может! В общем, – тут уж нужны были специальные мастера, и мне – стажерке этого никогда не поручали. А на «золотой душ» – вызвали.

И вот я прихожу – в рабочей одежде – в сапогах на огромной платформе, чулках в сетку, мини-платье из черного пластика и пластиковой красной куртке, вижу на полу лежит старик – одетый в балетную пачку, в белокурый парик – этакая воздушная барышня в морщинах!

Розали говорит необходимый примитивный текст, (она не обладала особыми разговорными талантами

– Мери, ты плохая девочка, сколько раз я тебе говорила, что нельзя трогать свою пусси – когда лежишь вечером в кроватке. Признайся, ты опять делала ЭТО? Все, терпение мое лопнуло, и ты будешь наказана. Вот моя дочка Бетси – она хорошая девочка и никогда не трогает свою пусси, я велела ей тебя наказать. Сейчас она пописает тебе на голову.

Я становлюсь над бедным Жаном Маре, трусов на мне естественно нету, и прямо ему на голову льется «золотой душ».

А я впервые за все время в «Пандоре» думаю:

– Блин, за каким хером я здесь нахожусь и всей этой фигней маюсь? Нельзя ли мне отсюда как-нибудь исчезнуть?

К этому времени я уже около трех месяцев была там, но такая печальная мысль посетила меня впервые – до этого все было любопытно и интересно.

Вероятно, это был вопль в небеса – конешно неподходящая для небес форма, но там иногда и такую принимают – ровно через неделю меня оттуда и уволили. Но к этой истории мы еще вернемся. А пока – продолжаю описание работниц.

ДАЙАН.

Она была настоящая садистка. Кажется, ее изнасиловал в детстве собственный папаша – обычная история для американской «белой швали». В садистки Дайан подалась из ненависти к мужчинам и кастрировала собственного мужа. Правд, с полного его согласия – он был тоже настоящая жертва-раб.

Дайан – очень застенчивая, хорошенькая блондиночка, не похожая на Эдну – Эдна – жестковатая «пэтэушница», а Дайан, несмотря на простое происхождение – нежная голубка с виду. При этом натуральная садистка внутри – на этом несоответствии, она и выстраивала свой успех. При этом она не была ни артистичной, ни особо сексуальной – просто, замученная тяжелым детством сумашайка.

ДЖОВАННА.

Это было чудо, с бархатными глазами и сладким подбородочком. Итальянка лет тридцати пяти. Детская писательница, подавшаяся в садо-мазу от комплексов и бедности. Ее сексуальный опыт до «Пандоры» был, вероятно, невелик. Однажды она мне доверительно сказала:

– Ты знаешь, Джулия, я тут многое узнала о мужчинах, например, что у них задница – тоже чувствительная.

Джованна была инфантильная романтическая особа, и все время сочиняла сказки про какую-то обезьянку, которая научилась завязывать ботинки. Она искала художника и я попыталась свести ее с одной питерской барышней – воспитанницей Толи Белкина, которая тоже мечтала создать детскую книжку и ей как раз писателя не хватало, но ничего из их встречи не вышло.

Быть может бедная Джованна была в писательстве не более талантлива и успешна, чем в садо-мазе, а в садо-мазе она была полная двоешница, ну может чуть лучше меня, (я то наверное была коловичка), ее все время увольняли, но потом из жалости брали назад. Как она работала садисткой, я себе даже представить не могу – над ней все время все издевались – и клиенты, и товарки, особенно – сестры-испанки.