Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Ярмола меня вроде как не любил. То есть физически – он меня любил – со здоровым физиологическим интервалом в три-четыре дня, но душой он явно со мной не лег – это было по всему заметно – супом не угощал (он вообще был скуповат, как многие старые холостяки и ухаживанье его за дамами выражалось не в походах в ресторан, а в варке им грибного супа – мои предшественницы говорили, что суп был с песком и несоленый, но мне он и такого не предлагал). В гости не брал меня с собой и даже не любил, когда я оставалась ночевать. А я оставалась иногда и писала, сидя в ванной на полу поэму о двух наркоманах – питерцах, живущих в отеле для нищих «Вашингтон-Джефферсон». Поэма называлась «Сердце моряка» и рассказывала о моей любви к Ярмоле, то есть о тоске по Родине, о которой нельзя было говорить впрямую, потому что мы все сами себе Родину отменили – и хули ж теперь? Еще ТЕ из Ярмолиной волны могли тосковать – их выгнали из страны злое «КейДжиБи» и паганая «Софья Власьевна», а мы то, вроде как уехали, как раз от страха перед их отсутствием.

И теперь нужно было представить себе, что все КАК БУДТО нормально хорошо и правильно. Что у нас там КАК БУДТО не было еще одной МАЛЕНЬКОЙ РЕВОЛЮЦИИ, и сейчас там не происходит НЕБОЛЬШАЯ ГРАЖДАНСКАЯ ВОЙНА, а просто мы вот такие любители свободы и демократии, или мы невероятные любители американской культуры и языка, или мы просто любители путешествовать – ну вот ездить себе по свету, глядеть чужие страны – так когда-то во время «оттепели» – в неугомонных любителей путешествовать – этаких «тури-тура-туристов» превратились многие деятели русской культуры – в предисловиях шестидесятых писалось: «…в 1922-м году Бахтин переезжает с семьей в Саранск…» – НУ ТИПА – НАДОЕЛО ЧЕЛОВЕКУ В МОСКВО-ПИТЕРЕ – В САРАНСК ПОТЯНУЛО. Последний раз я обнаружила этот стиль у Вани Толстого в предисловии к Набокову: неутомимый путешественник Набоков, неизвестно по какой причине покинул в середине тридцатых Берлин, а в конце тридцатых – Париж, чего это он? Остальные жили спокойно – Лифарь, Бунин и т.д., а этот кузнечик – вишь скакать принялся. Это Ваня уже писал в свободные времена. По старой советской привычке, желая избежать неприятного слова «еврей», в случае Набокова совсем уж нелитературное «еврейка» – ну зачем об этом, это удел антисемитов – грязные инсинуации на тему приставания евреек к русским гениям, Ваня – чистый человек, но, знаете, «…ложки нашлись, а неприятный осадок остался…» – не нужно таких слов – они нервируют, а пусть лучше Набоков вот так ездит себе, путешествует, как Бахтин и прочие…

А тут нужно было самому себе стать Ваней – поставить в голове заслонки. Да – вот путешествуем по Австрии и Италии, да с бабушками и младенцами – а что? – бабушкам и младенцам тоже хочется мир увидеть. А эти чемоданы – подушки, запас мыла на пару лет вперед, альбомы с фотографиями, (книг, слава Богу, не видно – их отправили морем), а что? – мы любим русские подушки и всюду их возим с собой. И потом, когда приехали – самое главное быстро выстроить заново полностью укомплектованное светлое будущее. Должен быть определенный набор необходимых свершений.

Квартира – все показывают друг другу квартиры. Мебель.

– Ты ездила в Бруклин получать ортопедический матрас?

– Нет, зачем он мне?

– Все получают – нам положено.

– Ты ездила за ботинками?…

Работа. Очень важно если в Манхэттене. За мной идет по родному Квинсу кореец – кадрит меня:

– Я живу тут, а работаю в МАНХЭТТЕНЕ!

Машина, конешно, если ты семейный, а одиноким нужны обязательно домашние животные под названием «бойфренд» и «гелфренд». Они, как корова молоко, приносят в новое хозяйство важную составляющую американской мечты – СЕКС.

– У тебя есть бойфренд?

– Что ты не можешь себе никого завести?

– Не могу.

Любовь – не лошадь, корова, коза и кошка; она – вша, клоп и таракан – ее не заводят – она заводиться! (Когда санитарные условия души позволяют…)

БЕДНАЯ ДЕВУШКА - image1_5f061fc34edc470009ed03eb_jpg.jpeg

– ГДЕ ТВОЙ БОЙФРЕНД, ЮЛЯ? (это уже мама).

– Ты представляешь, сначала она долго выясняла у всех моих знакомых – не лесбиянка ли я, а вчера она сказала, что собрала мне три штуки баксов на пластическую операцию носа! Может сделать?…

– С ума сошла? Ты посмотри на мой нос!

Ирка прикасается пальцем к своему носу – американцы не верят, что он у нее с рождения – точно такой сделали всей семье Джексонов, и теперь такие носы носит весь Голливуд – Ирке даже немножко обидно.

БЕДНАЯ ДЕВУШКА - image2_5f061c0a4edc470009ed0227_jpg.jpeg

– А что у меня в личной жизни? Вот с этим моим носом? Шурик! К сорока пяти годам. Не нос нам с тобой мешает. Вот, что мешает, вот!

Ирка стучит себя пальцем по изумительной формы лбу.

– Мозги мешают! Они этого не любят. Им надо чтоб давала и слушала. Давать и слушать. А ты не можешь, ни слушать, ни давать! Тебе скучно. Это я отлично понимаю, только нос тут причем? Думаешь, с красивым носом тебя полюбит умный – что ж интересно меня – вот такую красивую до сорока лет никто не подобрал? Умные любят полных идиоток и притом – безответных. А у тебя еще и характер. Сама знаешь…

Нету бойфренда и все сторонятся меня – никуда не приглашают, как-то незаметно начинается репутация городской сумасшедшей. Бойфренд бы хоть защитил, а так – некому!

Сначала я сделала все правильно, после года в подвале у львовских хозяев – реставрация антикварного фарфора:

– Толя, скажи этой, пусть сходит на угол, возьмет мне в салат-баре немного риса, морковь и пулочку…

Через год я сделала портфолио и устроилась уж почти по специальности – по крайней мере, рисовать кисточкой по бумаге – в НАСТОЯЩУЮ американскую компанию, а вскорости и вовсе поступила разумно – вышла замуж. За НАСТОЯЩЕГО американца – русского князя – Рюриковича и профессора – слависта, да еще и исследователя Бахтина. Это был, конешно, пик моей американской жизни. И все мною гордились – друзья, родители.

А потом началось сползание вниз: на работе увидели, что я работаю в два раза быстрее всех остальных, и начальница быстренько уволила девицу, сидящую со мной рядом и стала каждый день давать мне двойное задание, а я только радовалась, любила эту работу. Через пять месяцев у меня вырубились глаза – вышли из фокуса, очень страшно стало – я ведь всю жизнь художник и этим зарабатываю.

Пришлось взять Полю и уехать к мужу в американскую жопу – Мид-вест Индиана. Там университет. Три года прожила. Летом было здорово – мы ездили в знаменитую Норвиджскую школу русского языка – Поля пела в ансамбле Покровского, а я гуляла по аллеям парка с разными гениями русской культуры – они туда приезжали на каникулы.

А потом взяла и развелась. Встретила своего питерского вечно любимого Гастона в Лаковых Сапожках – в доску женатого человека. Он тоже в Америку подался.

Первый раз я из-за него в Питере развелась, а тут уж во второй. Это понятно – роковая любовь называется, и описывать эту душевную болезнь в сто первый раз я не стану. Развелась в общем, а он ко мне и не вернулся. Зато я вернулась в Нью-Йорк. Нашла работу. Какой к черту бойфренд, когда каждую ночь вижу во сне своего ненаглядного Гастона. А в промежутках – город Питер – что снова мы идем белой ночью по мосту. Я такое правило завела – в пьяном виде, первым делом переходим на НАШУ сторону мостов и там уж выябывайся сколь душе угодно – хочешь песни пой, хочешь в канаве спать ложись…

Я жила на Петроградской – мир мой был абсолютно круглый и счастливый. Он состоял из ЯБЛОКА, КУРИЦЫ и ПУШКИНА. Помните такую детскую игру? Сначала пишешь на бумажке три слова:

ЯБЛОКО.
КУРИЦА.
ПУШКИН.
2
{"b":"37488","o":1}