Капитан одет словно на раут. Перстни на пальцах, массивная золотая цепь поверх камзола, лицо самоуверенного, знающего себе цену человека. От него слегка пахнет парфюмом.

– Что за груз? – привычно осведомляется у него Командор.

Мол, простите за излишнее беспокойство, но такая уж у меня работа.

Пока капитан собирается с ответом, я оказываюсь в числе тех флибустьеров, кто деловито лезет осматривать ближайший трюм.

Нет, я все понимаю, но интересно же!..

Интерес проходит мгновенно. Весь трюм представляет из себя подобие гигантской камеры с многоярусными нарами. Высота между ними едва достигает полуметра, а на них плотно, один к другому, лежат в позе младенцев черные человеческие фигуры. Лежат связанными так, что выпрямиться не могут. Зато и набито их, благодаря такой упаковке, столько, что не сосчитать.

О гигиене не может идти и речи. Все загажено, запах стоит такой, что я едва не теряю сознание. К тому же некоторые из негров, по-моему, уже умерли, и вонь разлагающихся трупов вплетается в вонь нечистот.

С трудом выбираюсь на палубу и пытаюсь отдышаться.

– Что с тобой, Юра? – Командор замечает мое состояние и немедленно покидает собирающегося с мыслями капитана.

– Там… – говорить дальше не могу.

Кабанов молча лезет навстречу выбирающимся из трюма флибустьерам.

Он возвращается практически сразу, бледный, словно укачанный хорошим штормом. В глазах его стоит лед.

– Так… – первое слово дается Командору с трудом, – всю команду… – И он направляет большой палец вниз тем самым жестом, который любили употреблять римские аристократы во время игрищ в Колизее.

Англичане ничего не понимают. Один капитан возмущенно переспрашивает:

– Что?

– Его – повесить, – добавляет Командор.

Несколько оказавшихся ближе флибустьеров немедленно хватают капитана, срывают с него перстни и цепь, заламывают руки…

Другие хладнокровно достают ножи. Бьют британцев в живот, некоторых ставят на колени и перерезают горло. Все это деловито, без спешки и суеты.

Мне становится не по себе от подобного зрелища, хотя никаких оправданий работорговцам я не вижу.

– Что с рабами делать? – спрашиваю, дабы хоть немного отвлечься.

– Вывести группами на палубу. Пусть разомнутся хоть немного. Собрать продукты и накормить. Только немного. Им наверняка ничего не давали.

– А вообще?

– Что – вообще? Если хочешь, вези назад, – раздраженно бросает Командор. Потом спохватывается и мягче добавляет: – Придется продать их на Гаити. Понимаю, но сами они тоже не выживут. Что вы возитесь?!

Это – тем, кто занят капитаном. Проходит минута, и тело работорговца рывком взмывает к рее. Последние конвульсии, и все.

Все.

Корзина была невероятно тяжела, но еще тяжелее были мысли. Подумать только, он, депутат, народный избранник, человек, так много сделавший для демократии, должен лично переть до дома всевозможные окорока, овощи, фрукты и прочие продукты! И ладно бы до своего дома!

Лудицкий сам согласился быть слугой у бывшего подчиненного, но не предполагал тогда, что подобная роль может быть настолько унизительной. То принеси, это сделай, как будто для таких дел нельзя прикупить парочку негров!

Но нет. Командор предпочитает иметь одного раба, да и того постоянно использует отнюдь не для домашних дел. Да еще нанял кухарку, толстую негритянку с французским именем Жаннет, одновременно играющую роль служанки при девушках.

За последние месяцы многое изменилось в жизни некрасовцев. Переселилась в дом по соседству Вика. Рядышком живут Флейшман с Ленкой, Ярцев с Женевьевой. Даже те, кто стал простым матросом, приобрели себе жилища, и теперь в Пор-де-Пэ возник крохотный поселок из современников и соплеменников. И пусть ни одно обиталище не идет ни в какое сравнение с тем особняком, который был у Лудицкого, но утешение-то это слабоватое! Мало ли что и у кого было в далеком будущем!

У того же Флейшмана, к примеру, домище был побогаче, чем у Петра Ильича. Не считая квартир, яхты и другого имущества, приличествующего преуспевающему бизнесмену.

Большинство женщин успело пристроиться. В основном они стали подругами пиратов. Поменяли социальный статус и были, как ни странно, довольны своей судьбой. Муж в наличии, если не в отсутствии, иными словами – в походе, деньги есть. Не те, прежние, так и времена другие, более суровые.

Женщины на всех островах оставались в меньшинстве, поэтому даже пожилые смогли найти себе пару. Про более молодых говорить не приходится. Разница была лишь в том, нашли ли они себе француза или сошлись с кем-нибудь из своих. Пассии появились у всех, включая Петровича, и лишь с Лудицким не захотела быть ни одна.

Это порождало дополнительную обиду. И пусть в данный момент Петр Ильич был слугой, но все ведь может измениться!

Лудицкий тайком пытался сходить к губернатору, предложить свои услуги в качестве советника по политическим вопросам, однако Дю Кас его даже не принял.

Или виною плохое знание языков? Но все равно, могли бы нанять переводчика. За плечами Лудицкого – опыт депутатской работы конца двадцатого и начала двадцать первого века. Нельзя отметать его, как нечто несущественное! И вообще, могли бы устроить парламентскую республику, вместо изживающей себя монархии, в которой порядочному человеку негде развернуться!

В соседней Англии уже давно более прогрессивный строй, да вот беда: не получается дружбы с Англией!

Идущая чуть впереди Наташа то и дело здоровается с попадающими навстречу жителями. Вернее, те стараются первыми приветствовать девушку. Галантно раскланиваются кавалеры, уважительно свидетельствуют почтение бывалые моряки, с оттенком зависти здороваются женщины.

Еще бы! Мало того, что Наташа выглядит превосходно. Она – подруга знаменитого флибустьера, чей авторитет бесспорен. Пор-де-Пэ невелик, как и все города в Вест-Индии. Жители знают друг друга, а уж не знать такую красавицу!..

А вот Лудицкого словно не видят в упор. Тащит человек корзину, ну и бог с ним! Помогать здесь никому не принято.

На самом деле путь от лавки до дому невелик. Долгим его делали непривычная тяжесть, неизменная жара да сознание униженности, не покидавшее Лудицкого все последнее время.

В душе в очередной раз зародилась злость. На Кабанова, на остальных людей, на судьбу, на этот остров, на весь мир, отдельно – на женщин.

– Спасибо, Петр Ильич. Поставьте корзину на кухне, – вежливо (черт бы ее побрал!) поблагодарила Наташа.

Платье на ней было длинное, до самой земли, однако с глубоким декольте. Девушка как раз наклонилась, поправляя скатерть на столе, и взор Лудицкого поневоле устремился на приоткрытую, приподнятую корсажем грудь.

Ощущение было как у мальчишки, впервые увидевшего дотоле запретное. Дыхание сперло, и возникло мучительное желание хотя бы дотронуться до этих прелестей, помять их, а там – будь что будет!

Да и Наташа, если подумать, давно живет без мужской ласки. Кабанов со своими кораблями исчез, как сгинул в море-океане. Может, и не вернется. А хоть и вернется – от нее не убудет.

В данный момент Лудицкому было на все наплевать. Он хотел эту женщину, и никаких посторонних мыслей в голове не было и быть не могло.

– Что с вами, Петр Ильич? – Наташа уловила перемену в слуге, но, не видя в нем мужчину, не поняла причины.

Экс-депутат дрожал от возбуждения. Мир сузился до прикрытого платьем женского тела. Или, может, ладная девичья фигурка неведомым образом смогла заслонить собой весь мир.

– На вас лица нет. Вы не заболели? – Наташа шагнула к депутату, тревожно вглядываясь в него.

Она была рядом, почти вплотную. Лудицкий уловил исходящий от девушки запах духов.

– У вас температура?

Нежная девичья ладонь легла Лудицкому на лоб проверить предположение. Это окончательно свело бывшего депутата с ума.

Одной рукой он ухватился за стройную девичью талию, а вторую запустил в декольте, ощутил упругие полушария и жестко сжал одно из них.