А если уж совсем повезет, можно встретить в коридоре старого старика с музыкой – Гармония Бояныча Кардионова. Посулишь ему свою пайку кирзы, он и споет тебе былину, а знает он их великое множество: «Кузьма Никитич едет с отчетом в стольный Киев-град», «Кузьма Никитич и старчище Гераклище», «Кузьма Никитич капитально ремонтирует тягу земную», «Кузьма Никитич трем китам пособляет Землю держати», «Бой на Коммунальном мосту» и еще штук восемьдесят пять. Жаль только, что былины, как и мифы, сплошь противоречат друг другу: в одних Гегемонов геройски гибнет в битве за качество, в других продолжает обкладывать данью и матом посрамленные народы. А одна былина даже клеветнически утверждала, что он сидел целых тридцать три года, но это уже полный бред.

А на самом деле (хотя слова эти – «на самом деле» – в Заведении ничего не значат и могут оказаться все той же брехней), а и на самом-то деле Кузьма Никитич был не мал человек. Каких только титулов не удостоился он при жизни! И центральный преобразователь, и успешный первооткрыватель, и ведущий основоположник, и достойный продолжатель, и верный ученик, и воинствующий материалист, и провозвестник всего прогрессивного, и творец совокупного общественного продукта, и организатор жизни, и начальник всего, и руководитель вроде Володи, и лицо колоссального мирового значения. Как начнут на праздники перечислять с утра, к отбою только и закончат величание. Но главный его титул – неустанный борец со смертью. Идею этой борьбы, говорят, подкинул ему на Савеловском опять-таки вокзале спившийся интеллигент, поклонник философа Федорова. До этого Кузьма Никитич был не больно просвещен, потому как искренне полагал, что гитлеровский фельдмаршал Паулюс, американский летчик-шпион Пауэрс и латышский композитор Паулс – один и тот же человек, только очень хитрый и живучий.

После интеллигентной беседы Кузьма Никитич мигом протрезвел и, не выходя за пределы вокзала, сделал все от него зависящее, чтобы идея овладела массами. Для этого ему пришлось временно стать не только коллективным пропагандистом и коллективным агитатором, но и коллективным организатором. Через некоторое время он явственно почувствовал, что учение его всесильно, потому что оно верно. «И верно, – подумал Кузьма Никитич, – как же я сам-то до этого не додумался?»

Вот как раз после этого Кузьма Никитич со своими многочисленными приверженцами и основал Заведение, в котором можно было не торопясь, со вкусом приступить к искоренению самого понятия смерти… А чтобы она, костлявая и безносая, своим видом не портила обитателям настроения, Гегемонов придумал Стальные ворота.

Ворота эти были высотой метров десять и метровой толщины, одна половина была снабжена острейшим лезвием, другая – пазом для него. Это лезвие, по идее, должно было расчленить насмелившуюся сунуться смерть. Но на деле механики все перепутали, поменяли где-то плюс на минус, и в результате войти-то через Стальные ворота мог любой и всякий, а вот выйти…

Поговаривали, впрочем, о красной кнопке, с помощью которой Кузьма Никитич выпускал отработавших свое каменщиков и транспорты, привозившие кирзовую крупу, но воочию этого никто не видел – приказывали всем принять усиленную дозу успокоительного. Конечно, открывались они для избранных, как же иначе? Ведь и комиссии приезжали, и лекторы из общества «Знание». Женщин вот только, жаль, не было. Медицинский консилиум решил, что организм, лишенный перспективы естественного продолжения рода, неволею станет стремиться к бессмертию, широко используя невскрытые внутренние резервы.

Попервости, говорят, водили к Кузьме Никитичу одну лихую бабенку, замаскированную для всех под инструктора по стендовой стрельбе, но потом перестали за ненадобностью. Санитары же и консилиум регулярно ходили в увольнение, но куда – никто не знал. Рядовых обитателей утешали слухами о том, что где-то в мире существует аналогичное женское Заведение, возглавляемое давней подругой Кузьмы Никитича по имени Виктория Викторовна Перемога. Кузьма Никитич был в свое время вынужден расстаться с ней во имя торжества идей кузьмизма-никитизма, а остальным и бог велел. К тому же им, остальным, в кирзу добавляли специальное такое лекарство, чтобы человек на этот счет не шибко беспокоился.

С легенд что возьмешь? Лишь фольклор, и только. Впрочем, считалось, что именно Кузьма Никитич сумел придать фольклору подлинно народный характер. Это случилось якобы в тот момент, когда он впервые в жизни пожалел покойников, что они умерли, и сложил о своих чувствах псалом на мотив песенки про чибиса:

Заведения сам Кузьма Никитич не покидал никогда. По этому поводу тоже ходили слухи, но вредительские, особенно среди интеллигенции. То ли он боялся партийной ответственности за создание принципиально нового учения, то ли уходил от ответственности уголовной, потому что прихватил на Савеловском вокзале в тот же раз и чужой чемодан с деньгами, – иначе на какие бы шиши оборудовали Заведение?

Не один философ Федоров в перевранном изложении забулдыги подвигнул Гегемонова на его борьбу. Он и сам по мере продвижения вверх по служебной лестнице, получая все новые и новые блага и прикрепительные талоны разных цветов, с каждым днем все сильнее и сильнее возмущался мыслью о том, что рано или поздно уравняется в правах со всеми.

Из медицины он выжал все, что мог. Члены консилиума вежливо отмалчивались в ответ на его настойчивые требования дать хотя бы краткосрочный прогноз вечной жизни. «Два века никто не живет…» – пискнул было один старорежимный профессор-недобиток, но был тут же, едва покинув кабинет, добит тогдашним руководителем санитарной службы Нафиком Героевым.

Какой два века! Вечности и той не хватило бы Кузьме Никитичу для воплощения его бессмертной идеи. Идея-то была бессмертной, он это знал твердо, а вот тело, несмотря на диету и процедуру, потихоньку стало сдавать. В те же времена по всей стране прошел слух, что в городе Кременчуге живет специальный врач-шарлатан. Санитарная служба выкрала шарлатана и привезла в Заведение. Шарлатан поглядел в зубы Кузьме Никитичу и вдруг предложил ему ампутировать органы старения. Он тут же на ушко сообщил пациенту, какие именно. Кузьма Никитич в ужасе схватился за названные органы обеими руками, так что потом с трудом удалось разжать пальцы, а шарлатану велел продолжать творческий поиск в другом направлении. В первую же ночь шарлатан кинулся в побег и был перерезан Стальными воротами. Думается, и к лучшему. А то бы он еще посоветовал Кузьме Никитичу для бессмертия поедать живых младенцев. И ведь поедал бы! И младенцев бы ему поставляли! И некоторые матери за честь бы считали – такое всегда бывает, когда идея вплотную овладевает массами. Отрубленная часть шарлатана долгое время использовалась в качестве наглядной агитации.

И тогда, разочаровавшись в науке, Кузьма Никитич решил уничтожить и самое Время.

Для начала он придумал распространить свое существование в глубины прошлого. Так и возникли легенды о витании над бездной. Но легенды рождались в темном народе. Для научного же обоснования референтам следовало сначала как бы невзначай, а потом все более настойчиво отыскивать имя Кузьмы Никитича в старых книгах и документах.

Первая находка была сделана в списке народников, проходивших по процессу 193-х, который отныне в исторической науке было велено называть процессом 194-х. Историю это мало потревожило.

Потом пушкиновед Рогозулин с необычайной убедительностью доказал, что стихотворение Александра Сергеевича «Для берегов отчизны дальней» посвящено вовсе не ветреной шпионке Амалии Ризнич, но Кузьме Никитичу, оказавшему на поэта в период южной ссылки самое благотворное влияние. Рогозулин подсчитал, что в стихотворении за редким исключением имеются все буквы, входящие в состав имени, отчества и фамилии руководителя, – вольнолюбивый бард таким образом зашифровал крамольный адресат.