– Что, соколики, Чехова почитать захотелось? – приветствовал их Шалва Евсеевич Потрошилов. Ни одной строчки Чехова он в жизни не читал, но крепко ненавидел его за пенсне. – А вы знаете, что нынче за Чехова полагается?

– За Чехова? – удивился дядя Саня.

– За Чехова, за Чехова! Тут сейчас политинформация была. Прожил бы ваш Чехов еще лет десяток, так в каком бы стане оказался? То-то! Ты, Тихон, его не слушай! Ты по народу поспрошай! Он все знает, народ: откуда что пошло и где всему начало. Вот сегодня после ужина выходи во двор да послушай. Там сказки сказывают, мифы народов мира излагают в доступной форме. Там, правда, и вредное сказывают, когда санитар ослабит бдительность, но я тебе помогу отличить зерна от плевел!

Оговоримся сразу: ни единому слову, произнесенному в пределах Заведения, верить было нельзя. Ни одна анкета, ни одна биография действительности не соответствовала. Потому что все рассматривалось в свете идей кузьмизма-никитизма, а свет этот был ой как переменчив.

Словом, говорили так: там, за кирпичными стенами и неизмеримыми годами, и вправду служил Шалва Евсеевич Потрошилов наркомом часовой промышленности. Как-то раз он решил пойти навстречу 20-летнему юбилею РККА. И придумал замечательные командирские часы. По задумке в случае войны циферблат на этих часах должен был незамедлительно покраснеть и тем подать сигнал тревоги. Была у Шалвы Евсеевича и другая задумка. Подлецам командирам в те времена веры не было, они в Испании много чего напортачили. И чтобы они, мерзавцы, не вздумали сдаться в плен в случае чего, в часы вмонтировали специальное устройство. Подымет человек руки, а из часов выскочит ядовитая иголочка и ужалит.

По всей стране в один и тот же день всем командирам РККА вручили такие часы. Но ведь любой человек, даже хотя бы и маршал, ну раз в день руки-то воздвигнет! Один хотел на скрипочке поиграть, другой «солнце» на турнике покрутить, третий на шкаф за коньяком полез… Сколько их в тот день полегло!

Так подвел нарком Потрошилов своего любимого вождя. А вождь решил: лучше прослыть злодеем, чем идиотом. И всех покойных командиров задним числом объявили врагами народа, задним же числом провели заседания трибуналов, а уж родню пришлось пересажать для убедительности и неразглашения.

Тут его и бросили в Заведение… Хотя он еще, бывало, и такое рассказывал:

– Забросили меня как-то в тыл врага, в самый Берлин, в смысле логово. Иду я по Унтер-ден-Линден, выхожу на Адольфгитлерштрассе. На мне полушубок, тулуп, шлем-маска – все новье! Смотрю, навстречу мне нахально идет в запретку фельдмаршал Кейтель – тот самый, который потом капитуляцию подписывал. Я кричу три раза быстро: «Стой! Стой, кто идет! Стой! Стрелять буду!» Произвел предупредительный выстрел в голову, он и повалился. Ну, тут набежали, акт составили, гестаповскую охрану по шапке, а мне десять суток отпуска…

Рассказ Шалвы Евсеевича об этих десяти сутках привести невозможно по причине полной неприличности.

Если сильно придираться к этим историям, можно найти в них массу несоответствий и нелепостей. А если не придираться вовсе, то и сойдет за правду, потому что за правду, если вспомнить, и не такое сходило.

Сидел дядя Саня не первый раз. Он сам говорил как-то:

– Сколько я сроков ни мотал, а помиловки ни разу не писывал. Нет, вру. Однажды было. Только очень давно. Теперь эта помиловка называется «Моление Даниила Заточника».

Дяде Сане было в последний раз предъявлено обвинение в передаче врагу важной военной тайны. Я ее вам тоже выдам, раз такое дело. Тайна заключается вот в чем. Как известно, воинские звания у нас идут таким путем:

лейтенант;

старший лейтенант;

капитан;

майор;

подполковник;

полковник.

А дальше? Не догадываетесь? Дальше идет генерал-майор, а еще дальше… Думаете, генерал-подполковник? Нет, дудки, дальше идет генерал-лейтенант, а уж потом генерал-полковник, а никакого генерала-подполковника не существует ни одного.

Все это, понятно, было задумано с целью дезориентировать противника. А когда противник через несколько лет все-таки допер, что тут нечисто, во всем обвинили дядю Саню, так как он однажды сослепу назвал полковника лейтенантом, не разглядел, что звезды-то большие.

На самом деле эту великую тайну выдал врагу в свое время известный шпион Лев Пеньковский. И была это, увы, еще не самая главная тайна. Шпиона разоблачили, дядю Саню отправили в Заведение. Подозревали, и не без оснований, что он и впрямь был бессмертный.

У нас еще любят поворчать: свободы нет, свободы нет! Да какой вам еще свободы надо, какого рожна? В Заведении выходи в любой коридор, на любой населенный этаж, в любую палату зайди, вниз, во двор спустись – и всякий обитатель по первому требованию запросто может рассказать, откуда что взялось и куда есть пошло. Да и так, возле постоять, послушать тоже полезно, потому что разговоры ведутся возвышенные, конструктивные и в обстановке, максимально приближенной к дружеской. Небось не о прахе земном толкуют, не уравнивают вчерашнюю кирзовую крупу с завтрашней – нет, воспаряют мыслию к истокам, глубинам, светлое имечко Кузьмы Никитича так и порхает из уст в уста, будто райская птичка колибри. Пораскинешь ушами и ужаснешься, узнав, в каком непотребстве и поганстве прозябало человечество до появления Кузьмы Никитича. Да что человечество! Вселенная-то сама ладом устроиться не могла! Жаль только, что обитатели трактуют этот вопрос всяк по-своему.

Один объяснит, что родился Кузьма Никитич Гегемонов в городе Симбирске в семье небогатого пропойцы. (Кто-нибудь непременно добавит при этом: сапожника, так как археологи-де нашли на голове Кузьмы Никитича вмятину точно в форме сапожной колодки.) Родившись же, совершенно самостоятельно открыл три правила диалектики, а заодно, пожалев отца, и закон всемирного похмеления. Раньше-то все люди наутро головой мучались – не знали, что похмелиться-то надо.

Став подростком, Кузьма Никитич принял живейшее участие в броуновском движении и возглавил его, добившись окончательной победы над демоном второго рода, в результате чего образовалась солидная бездна. Некоторое время Кузьма Никитич лично витал над бездной, но ему это скоро надоело, и он обнародовал два постановления кряду: об отделении света от тьмы и воды от суши. И стало так.

Другой растолкует, что у Кузьмы Никитича только мать была простая женщина, заведующая отделом в магазине «Березка». Однажды в День работника торговли тысячи людей совершали обильные возлияния своим языческим богам Орсу, Минторгу и Госкомцену. Устав от принесения жертв, женщина прилегла отдохнуть тут же, на Пьяной Поляне. В верхах разразилась сухая гроза, тут молния взяла и ударила прямо в раскинувшуюся торговку. От удара женщина проснулась и почувствовала, что понесла. Кузьма Никитич непосредственно из чрева начал давать ценные указания по вынашиванию себя: требовал то огурцов, то селедки, то простой штукатурки. Благодаря его чуткому руководству удалось резко сократить сроки беременности и решительно поломать составленный невеждами-врачами график. Далее следовало опять-таки витание над бездной и отделение вод.

Третий поведает, что отцом Кузьмы Никитича был не сапожник и не молния, а механизатор совхоза «Зареченский». Во время жаркой уборочной страды он день и ночь не покидал комбайна и вдруг внезапно сморился и заснул. Молодого механизатора увидела Луна и влюбилась в него. Плодом любви и стал как раз Кузьма Никитич – механизатора звали Никита.

А еще можно услышать, что был у Кузьмы Никитича брат-близнец Ариман Никитич и они с этим братцем стали пластаться еще в материнской утробе по идейным разногласиям, а подросши, тилискались велосипедными цепями, а потом Аримана Никитича по личному заявлению Кузьмы Никитича в 24 часа выслали в город Мюнхен, но и оттуда он продолжал пакостить родному брату и всем оставшимся в живых людям доброй воли.