– На цыганах. Как они выручали нас, как лечили… Только смотрю я на тебя, Зелень, и думаю: совсем ты рехнулся.

– Да. – Старик отмахнулся от приятеля. – И выручали, и лечили. Многих детей спасли, даже наверх забирали, где-то в квартирах пристраивали. А когда от цыган долго ничего не перепадало, приходилось наружу за жратвой лезть, пустые кварталы искать или еще что. Облавы, да… Я сам по молодости четыре раза был в приемнике. Таблетки, порошки в компоте, лекции. Но охрана там ленивая, по крайней мере раньше была. Сбежать просто, для нашего-то брата бомжа небрезгливого! Но теперь многое изменилось… Стебель – первый, кто вернулся за последние годы. Ну, да это уже не важно.

Тильзиты, когда только появились, жили тихонечко, нам старались на глаза не попадаться. Но очень скоро попробовали мясца, тут и началось. То один пропадет, то другой… Откуда тильзиты пошли, мне не ведомо. Сунулись мы с облавой, все племена наши сговорились, да поздно. Помяни мое слово, Унылая, когда вы наверху договоритесь тильзитов перебить, тоже поздно окажется. Впрочем, ты этого не увидишь, да и я тоже.

В общем, устроили нам мясорубку – успели тильзиты размножиться. Тут только мы смекнули, что не случайно так много трепетов видели, что… Кстати, слово «тильзит» придумали давно, у нас про них сказки были. Только в сказках они по-другому выглядели. А все-таки, как ни крути, древнее пророчество! – Зелень хрипло посмеялся, ему вторил Сучок. – Побежали мы к цыганам огневого боя просить. Те раз послали помощь, два…

А никто не вернулся. Дальше что рассказывать – не стало очень скоро настоящих племен бомжовых, а вскоре и таборам очередь подошла.

Я еще раньше к тильзитам угодил. Странная у них привычка – любят стариков. То ли мясо у нас плохонькое, то ли знаем много, а может, пахнем по-особенному, но любят. Не убивают, если сами не нападаем и не провинимся. К работам мы быстро приспособились, они ведь, твари лохматые, ничего делать не умеют и не хотят уметь. Здесь скучно просто так сидеть, а сбежать невозможно – не хотят тильзиты нас отпускать. Вот и забрались в схроны цыганские, кое-что там осталось. Но огненный бой тильзитам неинтересен, им только ножи нравятся да еще арбалеты. И конечно, взрывчатка, как рванет – по три дня ухают. Но сами учиться ремеслу не хотят, нет… Им это не нужно.

– Почему вас только трое? – спросила Наташа, которой удалось наконец остановить кровь, сочившуюся из раны на руке. – Если тильзиты так любят стариков, то почему вас только трое? И где старушки?

– Старушки померли, – сообщил Сучок. – Не нравилось им здесь, нервничали очень. А когда человек нервничает, то того и гляди помрет. Несколько вот, как ты, уйти хотели… Ну и хорошо, что померли, стонали только! А вообще-то нас взрывчатка убивает. Вот Арон, какой был умный мужик… Он бы тебе побольше нашего рассказал, да руки ему оторвало, сразу обе. Помер.

– Ты тоже пришел сюда сверху?

– Нет! – Сучок засмеялся, потом закашлялся. – Я в глаза не видел ни Сетей ваших, ни всякого такого. Тут родился, тут и жил, тут и умру. Девять раз в приемник попадал, но возвращался. Ни о чем не жалею! А Тощий… Тощий!

Тощий не ответил, лишь приподнял слабую руку. Что-то случилось с ним за время короткого отсутствия Даниловой. Еще недавно бодрый, он без движения лежал на спине, не участвуя в разговорах.

– Видать, отходить собрался, – тихо предположил Зелень.

– Ну, тогда… – Сучок покашлял, – тогда скоро узнаем. Вот тут Данилова и увидела, как из темноты появился тильзит с ножом в руке. Это был Ушастик. Не обращая ни на кого внимания, он подошел к Тощему и перерезал ему горло одним широким взмахом. Старик еще изгибался в агонии, а тильзит затерялся между свай, будто и в самом деле был призраком.

– Надо его перевернуть, – сказал Сучок, покосившись на Данилову.

– Сейчас, ложе доточу… – Зелень, щурясь, снимал стружку. – Вот так мы и умираем, Унылая. Тильзиты чуют, когда пора. Теперь мы кровь выпустим, а потом…

– Да вы что?! – Наташа забыла про больную лодыжку. – Люди вы или звери?!

После попытки побега ее опять били и насиловали, потом притащили в зал. Долгие часы Данилова пролежала у костра, стараясь набраться сил. Но ужас сковывал волю, примитивный страх перед болью. Но едва она поняла, что два грязных, мерзких, не достойных права называться людьми существа собираются сожрать своего погибшего собрата, она тут же вскочила на ноги.

– Люди – это и есть звери, – спокойно сказал Зелень, продолжая вытачивать ложе к арбалету, из которого тильзиты скоро убьют еще несколько человек. – А когда зверство уходит, то не остается и ничего человеческого. Может, я тебе тут и неправильно что-то раньше сказал, зато в этих словах уверен. Жизнь прошла, пока выучил… Теперь и умирать не жалко. И не жалко, что вы там наверху скоро все передохнете. Не важно, завтра от тильзитов или послезавтра сами по себе. Давай, Сучок, свяжи пока ему ноги, и попробуем на старый крюк подвесить.

– Ага… – Сучок послушно расстегнул на себе пояс, и Наташа не выдержала.

Что было силы она толкнула Зелень прямо в костер, где он молча и неуклюже заворочался, точно перевернутый жук. Сучок неожиданно быстро выхватил нож, но Наташа легко выкрутила ему руку, а потом не спеша, одними пальцами, задушила. Когда старик перестал дергаться, его товарищ уже кричал, катаясь по земле, – из костра он выбрался, но хорошо просаленные тряпки сразу занялись.

Данилова подобрала выроненный Сучком нож, встала над Зеленью. Он видел ее и уже ни на что не надеялся, но собирался побороться. Оскалив от злости зубы, старик встал на четвереньки.

– Постой-ка… – хрипло прошептал он. – Я сейчас, сука. Я сейчас тебе объясню, что значит бомж!

Прежняя капитан Данилова, может, помедлила бы, но теперь будто кто-то другой вселился в ее тело. Она схватила старика за длинные седые волосы, запрокинула ему голову и медленно перерезала глотку. Зелень умер быстро… И все же Наташа не остановилась, пока в широкую прорезь не вывалился синюшный старческий язык. – Умри, падаль, нарядным!

Ее сшибли с ног, и осталось только съежиться, постараться закрыться хотя бы от некоторых ударов. Тильзиты ухали, им, наверное, совершенно не было жаль стариков и их арбалетов. Невелика потеря для существ, способных становиться невидимыми, быстро передвигаться в темноте и общаться мысленно. Зато есть повод для веселья! Кривонос Косматый опять разрешил друзьям попользоваться его самой глупой самкой.

Утром Живец понял, что сны закончились. Он уже увидел все, что хотел Зеленый Человек, и теперь, наверное, должен воспользоваться этим знанием. Как именно – Живец не знал, но облегчение, которое он испытывал, было сильнее, нежели желание размышлять над ситуацией. Весело насвистывая, он растолкал Шацкого, эмбрионом свернувшегося в спальне на не разобранной кровати.

– Сколько времени? – Майор явно злоупотребил спиртным, на полу валялась пустая бутылка водки.

– Пора! – усмехнулся Живец. – Пора ехать к Отилю. Обещаю больше не засыпать. У тебя есть лишний ствол?

Прежде чем ответить, Шацкий сбросил на пол подушку – под ней оказался «галкин».

– Не надо мне с самого утра таких вопросов задавать, – попросил энбэшник. – Нервничаю… Нет у меня ничего лишнего. Сейчас мне надо под душ, а по дороге купим каких-нибудь таблеток.

– Есть таблетки! – Живец прошел с ним в ванную и высыпал на столик содержимое аптечки. – Кушай на здоровье, у нас хозяйка запасливая.

– А ты освоился…

– Еще бы! – Живец закрыл дверь, сварил себе кофе.

Первый раз в жизни! А еще он теперь мог печь пирожные, мешать коктейли и зачитывать права задержанным – последнее умение вряд ли пригодится, но ведь и далось без труда. Мысленно пожелав Даниловой удачи, он присел на подоконник, как любила она, и уставился на Пойму. Паруса, паруса… Неужели всем ветра хватает? Старичье на берегу повзводно занимается китайской гимнастикой, многие плещутся, словно малыши, на мелководье.