Пространство в буквальном смысле кипело, оно извергалось, будто внезапно проснувшийся вулкан, некоторые попадания отрывали огромные надстройки, взламывали бронеплиты, разряды плазмы и потоки когерентного излучения выжигали кубометры брони, но что потрясло Андрея даже больше чем картины тотальных разрушений, – это тишина в эфире. Никто не отдавал команд, не звал на помощь, титаны, под руководством кибернетических систем и модулей «Одиночка» бились и погибали молча, но еще страшнее становилось от вида изувеченных кораблей, которые продолжали сражаться… Ни один человек в таких условиях не смог бы сохранить необходимой степени здравомыслия и презрения к смерти, чтобы выдержав произведенные в упор залпы, продолжать выполнение поставленной задачи, но корабли с огромными пробоинами в бортах, окруженные обломками брони и уничтоженных надстроек, снова и снова разворачивались, маневрируя уцелевшими двигательными секциями, чтобы опять ринуться навстречу друг другу или занять позицию для беглого огня, благо целей вокруг хватало в избытке.
Битва машин разгоралась с небывалой, холодной яростью…
Прошло всего три минуты…
Андрей принимал доклады, что-то машинально отвечал, отдавал приказы, а взгляд, как и рассудок, не мог оторваться от данных, транслируемых на голографические мониторы.
«Одиссей» включив маршевую тягу, прорывался сквозь поле мелких обломков, оставшихся после первого ракетного залпа, уничтожившего сотни фантом-генераторов, имитировавших ложную атаку Флота Колоний.
Пусть кружившие в космосе фрагменты металла и невелики по размеру, но они препятствовали немедленному включению гиперпривода, – часть из них неизбежно была бы захвачена полем высокой частоты, сопровождая фрегат во время прыжка, и создавая реальную угрозу при всплытии.
– Еще две минуты командир. Мы уже преодолели центр облака, плотность частиц уменьшается.
– Включаем гипердрайв. Старт командных последовательностей. Ольга у тебя две минуты на все операции.
– Успею.
– Командир, мы в боевом режиме. – Напомнил Хорошев. – Мне не хватит времени свернуть установки главного калибра.
– Мы же не в атмосферу намереваемся входить. – Ответил Андрей. – Боевые системы свернем в аномалии. Илья такой вариант допустим?
– Нормально. – Пришел ответ Захарова. – Гиперсфера одинаково воздействует на все составные корабля. Для аномалии мы – единый материальный объект.
Андрей перевел взгляд на хронометр.
Сто секунд. Программные последовательности включения гипердрайва уже запущены.
Девяносто секунд…
Полторы минуты до новой жизни?
Кем нам уготовано стать? Крохотным осколком фактически истребившей себя цивилизации?
Разве об этом нужно думать сейчас?
А о чем? Что делать? Смотреть, как бездушные машины отыгрывают последний акт драмы, начатой людьми? Молиться о чуде? Верить в успех?
Шестьдесят секунд…
Сколько же мыслей может вместить обыкновенная минута? Генераторы высокой частоты гиперпривода начали набирать мощность. Теперь уже обратного пути нет. Все предопределено…
Оказалось не все… не только мысли уместила в себе последняя минута, проведенная в околоземном пространстве, но и роковые события, – война все же настигла их, предательски, как пуля, на излете ударившая в спину.
Не все сигнатуры всплывавшего тут флота оказались ложными.
Два фрегата Свободных Колоний, изуродованные множеством ракетных попаданий, потерявшие способность к атакующему броску, все время скрывались среди скопления мелких обломков.
Сканирующие комплексы не видели их до последнего мгновенья, пока из облака металлизированных частиц по «Одиссею» не ударили лазеры главного калибра, сопровождаемые близкими, частыми и ослепительно яркими сполохами массированного ракетного залпа…
Боевые подсистемы отреагировали, но поздно и слабо, – часть зенитных комплексов уже была свернута, большинство диафрагменных портов закрыты, гипердрайв показывал семьдесят процентов расчетной мощности, когда серия чудовищных ударов сотрясла корабль от носа до кормы.
Андрей не мог ничего сделать.
«Одиссей» получил критические повреждения всего за десять секунд до перехода в аномалию космоса; на боевом мостике моргнули, погасли, а затем включились вновь тактические и информационные экраны, а когда после паузы осветились секции телескопического обзора, он увидел вместо звезд черную хмарь гиперсферы, и на фоне Великого Ничто страшно, беззвучно извергались гейзеры декомпрессии, бьющие из недр пораженных ракетно-лазерными попаданиями отсеков.
Внутренняя связь не работала. Единая сеть корабля распалась на отдельные узлы, – подсистемы, сохранившие работоспособность, перешли в автономный режим функционирования, суспензорное поле[4] , которое должно было герметизировать пробоины, предотвращая мгновенную декомпрессию, не сработало, – фрегат окружали облака кристаллизовавшегося газа, обломки брони, части надстроек, отсеченные лазерными лучами, на информационных экранах, вместо отчета по статусу систем, появлялись лишь многочисленные сообщения об ошибках…
Андрей испытал шок глубину которого трудно постичь.
Первая мысль, касавшаяся экипажа, резанула болью, холодом в груди, но разум сумел на миг подавить эмоции: поражены внешние отсеки, а навигационная и ходовая рубки, равно как отсек управления двигателями и вычислительный центр фрегата находятся внутри «второго» корпуса, под защитой внешнего слоя надстроек, ангаров, вакуум-доков, боевых постов и прочих коммуникаций, принявших на себя ракетные попадания и лазерные разряды.
Ребята живы… С ними просто нет связи. Но что с гипердрайвом?
Андрей оказался в том положении, когда мог лишь предполагать и надеяться.
Любое его действие либо блокировалось нарушением работы внутренней сети фрегата, либо являлось бессмысленным, – гиперпривод был запрограммирован на короткий прыжок, если подсистема нормально отработает в автономном режиме, то менее чем через минуту искалеченный «Одиссей» должен совершить обратный переход, вернувшись в метрику трехмерного космоса.
