И на Миньке уже кровь. Чья? Хорошо бы монгольская, хотя какая разница — через минуту все равно польется своя. А у Славки она уже ручьем, все лицо залила, но вроде вскользь, раз рукой еще машет.

«Все, дотумкали скоты, в обход пошли, — понял Константин, почувствовав, что напор врага ослаб. — Еще секунд десять, и сзади стрелами. Ох, нехорошо, когда царь умирает от ран в спине. Да и нечестно — бежал! Сейчас начнется».

Однако ничего не начиналось. Напротив, напор ослаб еще больше. Всадники испуганно визжали, показывая на небо, и один за другим разворачивали коней.

— Мать честная! — ахнул Константин, краем глаза глянув туда же, да так и застыл с полуоткрытым ртом.

— Ну, батя!.. — по-щенячьи завизжал Минька, а воевода истошно завопил:

— Местный поп, отец Василий — бывший прапор КГБ…[207] Давай, отче!..

И тут же снова затянул что есть мочи:

Зрелище было и впрямь еще то — прямо какая-то фантасмагория, да и только. Со стороны Переяславля летел воздушный шар с намалеванной на полотнище страшной красной рожей, раскрывшей пасть с огромными клыками. А в корзине стоял… владыка Мефодий и с ним Слан и еще один монах. Слан закрывал патриарха щитом, а монах…. Словом, ему было плохо.

Сам же патриарх, все время отодвигая мешающий ему щит, громогласно басил:

— Вот я вас ужо, бармалеи, брандыхлысты! Ах вы, шпана драная! Гоги и магоги! — и все в том же духе.

Эффект не был бы так силен, если бы шар летел повыше, как ему и положено. Но он чуть ли не стелился над землей буквально метрах в пятнадцати-двадцати от поверхности.

От ветра шар слегка подавался вперед, а более тяжелая корзина оставалась несколько позади, и создавалось впечатление, будто все эти угрозы выкрикивает страшная образина, нарисованная на шелку. Выкрикивает и хищно выискивает, кого бы первого ей схватить и сожрать.

В рядах монголов царила уже самая настоящая паника. Между тем полк воеводы уверенно вцепился в загривок бегущих, медленно, но уверенно вгрызаясь в него. Да иначе и быть не могло. Монгольская низкорослая лошадка всегда проигрывала в скорости русским коням. Ей бы дальнюю дистанцию, тогда за счет выносливости она бы уравняла шансы, но какое там…

Константин, счастливо улыбаясь, сделал пару шагов назад, наткнулся спиной на шероховатый и почему-то ощутимо теплый выступ синь-камня и замер.

Он не потерял сознания, просто выключился из этого мира, свалившись в иной, зачарованно вглядываясь в чудные видения, проплывающие у него перед глазами.

Картинки были размытые и какие-то сероватые, но постепенно начали приобретать четкость и яркость, а затем и цвет. Более того, из двухмерных, плоских, они начинали на глазах превращаться в трехмерные…

Очнулся он оттого, что кто-то испуганно тряс его за плечи, а еще через миг ему в уши ворвался истошный вопль насмерть перепуганного Славки, причем с середины фразы:

— …проглотил? Да не молчи ты! Где хоть ранили — ответь! Блин, ни черта не понимаю! — И в самое ухо: — Государь!

Константин вздрогнул и отшатнулся.

— Ну, слава богу, — всплеснул руками воевода. — А то у меня аж сердце зашлось. Разве ж можно так народ пугать?

Внезапно толпа дружинников, тесно сгрудившихся перед Константином, раздвинулась, и перед ним появился лекарь-булгарин. Присев на корточки, он некоторое время пытливо вглядывался в лицо царя, сидящего перед ним, затем кивнул, удовлетворившись осмотром, и вынес диагноз:

— Все хорошо.

Дважды повторив эту фразу, он извлек из узелка кусочек чего-то румяно-желтого и приятно пахнущего и бесцеремонно ткнул его прямо в рот Константина.

— На, съешь. Жуй-жуй, а то на ноги не встанешь, — и хитро погрозил пальцем. — Думай в следующий раз, куда можно заглядывать, а где и поостеречься не мешало бы.

Константин попытался встать, но у него ничего не вышло. Тело словно налилось свинцом, и ватные ноги наотрез отказывались держать эту непомерную тяжесть. Кое-как он все же приподнялся, оперся рукой о камень, но тут же, вспомнив, испуганно отдернул ее, хотя ничего похожего на то, что с ним было в первый раз, не случилось. Собственно говоря, с ним вообще ничего не случилось.

— Трогай-трогай, — раздался знакомый голос за его спиной. — Теперь можно. Он не жадный. Что не жует, то и не глотает.

Константин обернулся. Ну, так и есть — Градимир.

— Ты чего ж не предупредил про монголов-то?

Ругаться ему не хотелось, точнее, попросту не было сил. Эх, его бы сюда на пять-десять минут раньше, под свист татарских стрел, под монгольские кривые сабли — иное бы запел, старый козел.

Тот виновато развел руками:

— Я и сам не ожидал. Поверь, что когда мы его решили забрать, то боялись совсем иного. Да и не ведали мы, что Фардух еще жив. Думали, что он давным-давно у Озема с Сумерлой[208] пребывает, которые его Нияну[209] головой выдали, что его уже Злебог[210] терзает вовсю, а он… Ну да ладно. Я смотрю, ты и без нас управился неплохо.

— Управился, — усмехнулся Константин. — Война только начинается.

— Это все так, — согласился Градимир. — Будут еще и боль, и горе, и раны, и смерть. Но ты запомни одно, государь. Самое важное сражение ты уже выиграл. Теперь, что бы ни случилось, пускай даже враги побьют все твои полки, самого страшного уже не произойдет.

— Да куда уж страшнее, — вздохнул Константин. — Это вам, в пещерах уральских, издали наблюдая, рабство родной страны пустяком кажется, а мне так вот нет.

— Не пустяком, — возразил Градимир. — Но и не самым страшным, что могло бы приключиться.

— А что же, по-твоему, самое страшное? — мрачно спросил Константин, потихоньку разминая ладонь правой руки и прикидывая, хватит ли у него сил, чтобы размахнуться и приложиться хоть раз.

Жрец улыбнулся одними губами и заметил:

— Опять выпытываешь, государь? Нехорошо это.

— Ну хоть кусочек будущего ты предсказать можешь?

— Тебе — нет, — сразу же и без малейших колебаний ответил тот. — Меняется оно у тебя все время. Ты из тех редких, кто сам пишет свою судьбу. Да и твои друзья тоже.

— Ну а чем война закончится? — не унимался Константин. — Ты же волхв?

— Да какое там, — пренебрежительно отмахнулся тот. — Вот у тебя настоящий волхв — не чета мне. Даже по небу летает, — заметил он без тени насмешки. — А я так только — глаза людям отвести, чтоб прийти и уйти незаметно, ну и еще кое-что. Пустое все. И вообще, вовремя напомнил ты мне о будущем. Пора. Да, чуть не забыл, — хлопнул он себя по лбу. — Ты же про Мстиславу вопрошал. Или оно тебе уже не надобно?

— Ну почему же, — как можно спокойнее, а то подумает еще невесть чего этот зловредный старикашка, произнес Константин. — Хотелось бы узнать, как там Хозяюшка медной горы поживает.

— Да-а, — протянул неторопливо Градимир, растягивая паузу. — Если бы ты сегодня ее встретил, то разве что по лицу и признал бы, — наконец-то выдал волхв и тут же пояснил: — Поправилась она сильно… после родов.

— Замужем, стало быть, — сделал вывод Константин и нарочито веселым голосом одобрил: — Хорошее дело. Пускай счастлива будет.

Он и вправду был рад за нее. Всем сердцем. Лишь у самого его краешка проступила какая-то грусть, не до конца понятная даже ему самому. С чего бы это?

— Не до замужества ей, — проворчал Градимир, продолжая ласково оглаживать шероховатую поверхность камня. — Сына она растит. — Он немного подумал, пожевал губами, но потом решился и брякнул: — Твоего сына. Святовидом нарекли. А вот с крещением извини, государь, — развел он руками и тут же заторопился. — Пойду я, Константин Володимерович. Ты про должок не забудь, — напомнил напоследок. — А туда больше не лезь, — посоветовал строго, почти приказным тоном. — А то еще раз тронешь не в тот час и не в том месте, так и вовсе туда перешагнешь, даже не заметишь. Обратно же возврата не будет, — и мгновенно исчез.