— Вот же я! Стою тут живой, а должен был помереть по меньшей мере трижды.

— Да какое трижды, — возмущенно перебил его один из дружинников. — А как в тебя крестоносец немецкий копье воткнуть не смог — не считаешь.

— А в самом Царьграде, когда тебя ножом пытались убить, а тут откуда ни возьмись прямо из воздуха другой нож появился и убивцу в руку впился — забыл? — напоминал тот самый Родион, которому лучше других было известно, что нож, остановивший убийцу, взялся вовсе не из воздуха, а из его собственных ножен.

Такие убедительные аргументы крыть было нечем. Уже к вечеру народ согласился повернуть обратно, но при условии, что государь наложит на них благословляющую длань, как в свое время на Николку, и заговорит их от происков нечистого и его поганых слуг.

Причем настаивали на этом не только православные русские рудознатцы, но и булгарские мусульмане.

В этом их убедил все тот же Торопыга, невинно заявив:

— И по вашей вере, и по христианской, бог все равно един, просто именуют его по-разному. Благословение нашего государя никому повредить не может.

— А аллах не разгневается? — опасливо спросил его кто-то из мусульманских мастеров.

— А за что?! — изумлялся Николка. — Веру вы не меняете. Вот если бы наговор над вами читал наш священник, тогда, может, и поворчал бы он малость с небес, а так — нет!

— Твоя работа? — хмуро спросил Константин Панина, когда, уже ближе к концу следующего дня, узнал о необходимости провести обряд заговора.

Тот в ответ лишь смущенно передернул плечами, шмыгнул носом и, в свою очередь, невинно поинтересовался:

— Разве это так тяжело, государь? Народ-то хороший, но уж больно запуган. Иначе люди никак возвращаться не хотят.

— Я же не волхв, — с упреком произнес Константин.

— Верно, — кивнул нимало не смутившийся Торопыга. — Тебе этакое умение даровано самим небом и владыкой всего сущего, а не какими-нибудь бесами.

— А если с ними все равно что-нибудь случится? Потом же мне и вовсе веры не будет.

— Как же случится, если ты их заговоришь?! — искренне удивился Торопыга и порекомендовал: — Только ты уж самый сильный заговор на них наложи, вот как на меня в тот раз. Не поскупись.

Ритуальный костер люди развели довольно-таки быстро. Любопытно, что кривая ветка, изогнутая и перекрученная так, чтоб на нее и смотреть было жутковато, почти в точности напоминала ту, которой он лупил по рукам самого Николки, провожая его в воинский стан Мстислава Удатного.

В круг встали все, кто только был в лагере. По такому случаю сняли даже караульных. Константин еще раз внимательно посмотрел на полусотню людей, стоящих перед ним с вытянутыми руками и зажмуренными глазами.

— Заклинаю вас всех от злата, — начал он, тут же успев по ходу изменить кое-что[95], и продолжил:

Лились строки, изуродованная невесть кем ветка без устали хлестала по заскорузлым ладоням в тяжелых мозолях — у кого от кайла, у кого от меча и лука. Лица людей, собравшихся в кругу, были серьезными и сосредоточенными.

Произнеся последние слова, Константин вытер со лба пот и хмуро заявил:

— Все!

Народ разошелся по своим кострам и принялся обсуждать действенность заговора. Дальнейшие разговоры напоминали болтовню в очереди на приеме у врача — поможет лекарство, которое прописали, или нет. Смысл речей сводился к тому, что сам заговор — вещь, конечно, сильная, вот только знают ли об этом призраки? А если не побоятся и все равно нападут?

Но тут Константину в немалой степени помогла природа. Среди ночи вдруг раздался испуганный вопль. Орал караульный, на которого из темных кустов выползло что-то огромное и мохнатое. Когда его товарищи прибежали на шум, с медведем, вышедшим на лагерь по вкусному запаху и решившим втихаря поживиться, было уже покончено.

Жданко, дежуривший в ту ночь, все-таки не растерялся до конца. В самый последний момент он сумел-таки инстинктивно приставить широкое лезвие охотничьего копья прямо к груди зверя, наседавшего на него.

Дальнейшее было делом самого косолапого, который взревел и инстинктивно рванулся вперед, на это двуногое, которое осмелилось причинить ему боль. То есть, попросту говоря, зверь сам полез на рожон[96], который пропорол его насквозь, да так удачно, что прошел через сердце, так что топтыгин был уже мертв, когда валился всей своей тушей на часового. У Жданко просто не было сил, чтобы вылезти самостоятельно из-под огромного звериного тела, вот он и звал на помощь.

При ближайшем рассмотрении выяснилось, что Жданко, которого товарищи быстро вытащили из-под туши потапыча, не имеет ни одной царапины на теле даже на тех его участках, которые не были защищены стальной кольчугой. Мало того, так ведь могучие медвежьи когти и одежду на нем порвать не успели.

Первым, кому пришла в голову идея связать оба факта — царский заговор и удивительную пассивность медведя — в единое целое, оказался все тот же Торопыга. Уже через полчаса, от силы час, все уверились в том, что если бы не сильнейшее заклинание, наложенное всего несколько часов назад царем, часового в живых уже не было.

В крепость все рудознатцы и прочие работяги возвращались по-прежнему с опаской, но и с уверенностью в том, что государь защитит и пропасть никому не даст.

А уж после того как одного из мастеров, когда они ближе к вечеру только-только остановились на ночлег, тяпнула змея и тот не просто выжил, но еще и смог на следующий день идти самостоятельно, хотя легкое недомогание, разумеется, все равно испытывал, в эффективность заговора окончательно поверили даже самые прожженные скептики.

Никто даже не стал задумываться о том, что сама гадюка была относительно мелкой — полметра от силы, что почти сразу после укуса почти всю отравленную кровь из ранки на ноге вместе с ядом у пострадавшего тщательно отсосал его товарищ, а один из дружинников еще и перетянул жгутом ногу на бедре, перекрыв яду дорогу. Все были уверены, что если бы не заговор, то бедняга неминуемо скончался бы.

Кстати, узнав обо всем, что произошло на пути к ним, даже сам Минька, откинув в сторону весь свой хваленый атеизм, смущенно попросил друга провести эту процедуру с заклятьем и для всех тех, кто еще оставался в их маленьком поселении.

Напоровшись взглядом на ироничную улыбку Константина, он только досадливо отмахнулся и заявил:

— Да знаю я, что это суеверия, но ты хотя бы уверенности людям прибавишь, а то и оставшиеся засобирались бежать куда глаза глядят. К тому же призраков я сам видел, — добавил он хмуро. — И объяснить их появление с научной точки зрения не могу. Пока что не могу, — поправился он быстро.

Царю-батюшке пришлось повторить процедуру еще раз.

— Торопыга — он и есть Торопыга, — вздохнул Константин. — Трепло то еще.

— Ну это ты напрасно, — протянул задумчиво Вячеслав. — От такой рекламы никакого вреда, а одна польза. И насчет трепла ты тоже погорячился. Когда нужно молчать — из него слова неосторожного не выдавишь. Да ты и сам это прекрасно знаешь. Не зря же он у тебя КГБ возглавляет. Небось, настоящего трепача ты на такую должность не поставил бы. — Вдруг его голос осекся, и он изумленно протянул: — А это еще что за явление?

— Здрав будь, государь, — неожиданно раздался за спиной Константина незнакомый голос.

Царь вздрогнул, резко обернулся и увидел старика с посохом. В своем черном бесформенном балахоне, доходившем ему чуть ли не до пят и в точности повторяющем покрой обычной рясы, старик явно походил на какого-нибудь монаха-отшельника, если бы не одно отличие. Не было и не могло быть на настоящей рясе такой красивой цветной окантовки, шедшей по всему подолу и тремя волнами — спереди и по бокам — поднимающейся вверх, до рукавов и глухого ворота.