– Вы совсем уходите?

– Совсем, – не оборачиваясь, ответил я.

Я взялся за ручку, но выход на улицу был занят. Невысокий, мне по плечо, молодой мужчина в спортивной куртке сделал какое-то движение рукой перед лицом охранника, будто хотел схватить его за нос, да в последний момент передумал, сильно распахнул первую дверь и маленьким танком попер на нас. Он был плохо воспитан и не пропустил Анну, вынуждая ее попятиться назад.

– Секундочку! – коротко сказал он, напряженно улыбаясь. – Вернитесь на свое место!

Он стоял спиной к двери, широко расставив свои короткие ножки, и быстро двигал зрачками влево-вправо.

Я, насколько это можно было сделать вежливо, попытался оттолкнуть его от двери, но мужчина, как и охраннику, молниеносным движением сунул мне под нос красную «корочку».

– Федеральная служба безопасности, – сквозь зубы произнес он. – Вернитесь на свое место.

«Дождались», – подумал я. Люди, стоящие в очереди, еще ничего не успели понять, и все, кроме женщины, которая стояла у кассового окна и пересчитывала доллары, испуганно посмотрели на нас. Необычное поведение людей в непосредственной близости от денежных сейфов всегда пугает, как курение на бензоколонке.

Я отвел Анну к ближайшей пальме и на всякий случай закрыл ее собой.

– Не волнуйся, – шепнул я ей. – Сейчас сюда вломится Нефедов, и нас выпустят на улицу.

Анна кивнула. Ей хотелось этому верить. Девушка-кассирша перестала отсчитывать деньги, привстала со стула, глядя на человека в спортивной куртке, и, кажется, незаметно нажала кнопку вызова. Через щель между лепестками жалюзи я увидел, как напротив входа в банк остановился автобус. Окна его были завешены, в салоне – темно. Распахнулись обе двери. На одном окне шторка колыхнулась, и мне показалось, что за ней мелькнула голова в каске и черной маске, закрывающей все, кроме глаз.

Из красной двери вышел Моргун. Он был уже без куртки, в пиджаке, в одной руке нес кожаную папку, а другой что-то доставал из нагрудного кармана.

– В чем дело? Я администратор банка! Кто вы такой? – громко говорил он, приближаясь к маленькому мужчине.

– Ничего страшного! – ответил ему человек из службы безопасности. – Маленькая формальность…

То, что произошло потом, трудно было расставить в последовательности. Кажется, сначала в зале погас свет, затем раздался пистолетный выстрел, а следом за этим – оглушительный визг женщин, стоящих в очереди.

Я схватил Анну в охапку и вместе с ней упал на кожаный диван.

– Стоять! – раздался чей-то крик, кажется, это был голос Моргуна. – Всем оставаться на своих местах.

Топот ног, короткие выкрики:

– Дверь на засов!

– Они пошли! Готовь первую голову!..

– Не подниматься на ноги!

– Заткнись!

Где-то рядом с жутким звоном разбилось большое витринное стекло.

– Пожалуйста! Пожалуйста!.. – нечеловеческим голосом визжала какая-то женщина. Левее главного входа прозвучала короткая автоматная очередь, визг оборвался, и на мгновение стало тихо.

Я приподнял голову. По сумрачному залу, пробиваясь сквозь жалюзи, бегали полосатые световые пятна. По углам, на полу, за пальмами замерли фигуры людей. Те, кто минуту назад стоял в очереди у кассового окна, сейчас сидели на корточках, сбившись в кучу, словно стадо овец. С улицы доносился душераздирающий вой сирены. Несколько легковых машин с зажженными фарами стояли напротив окон банка, разбрызгивая «мигалками» красные и синие снопы света. Присев на одно колено, по всей длине тротуара выстроилась цепочка омоновцев в бронежилетах, касках и масках на лицах. Омоновцы смотрели в окна банка через автоматные прицелы.

Кто-то, низко пригибаясь, пробежал мимо дивана, на котором мы лежали, схватил за волосы парня, что стоял за нами в очереди, и рывком поднял его на ноги.

– Иди-ка сюда, тинейджер! На всех окнах опусти шторы! Быстро, все делать быстро! И чтоб не было щелей!

Парня ударили прикладом в спину. Оцепенев, он медленно брел по залу, не зная, с какого окна начать и с какой стороны его прошьет автоматная очередь. Один наушник у него вывалился и болтался на груди, как амулет. Едва слышно пищала ритмичная музыка. Парень подошел на слабых ногах к центральному окну, внешнее стекло которого было выбито омоновцами, потянул за веревку, опуская объемные французские шторы.

– Быстрей! – орал из темноты его палач.

Медленно, чтобы не привлечь внимания, я сел на диван. Анна стала поправлять волосы. Этого лучше было не делать. Мы еще не до конца поняли, что произошло.

– Руки! – закричал ей из-за кассовой стойки человек с квадратной фигурой. – Не двигаться!

С треском распахнулась короткая дверца стойки, и к нам подлетело что-то темное, тяжело дышащее, пахнущее потом. Я попытался вскочить на ноги, но сильный удар прикладом в лицо свалил меня опять на диван. Перед глазами словно разорвалась световая бомба. Ослепленный болью, я ничего не видел. В голове шумело, будто я опустился под воду.

Когда я отнял ладони от лица, они были липкие от крови. За моей спиной возился со шторами парень, закрывая последнее окно.

– Врубай! – крикнул кто-то из глубины зала.

Вспыхнул свет. Мне стало больно, будто меня ударили снова. Щурясь и вытирая с разбитой брови кровь, я стал искать глазами Анну.

У выхода лицом вниз в темно-вишневой луже лежал маленький мужчина, который представился сотрудником службы безопасности. В нескольких шагах от него, у самого окна – женщина в синем плаще. Глаза ее были открыты, правая рука с сумочкой прикрывала рот, будто женщина боялась закричать. В левой руке, откинутой в сторону, она все еще сжимала несколько долларовых купюр, которые так и не успела пересчитать.

Все окна в зале уже были закрыты белыми волнистыми шторами. На противоположной стороне кассовой стойки, рассредоточившись на всю длину зала, стояли боевики с автоматами.

Анна была в группе заложников. Крупнотелый парень, ударивший меня прикладом, стоял перед ними, широко расставив ноги, и водил из стороны в сторону стволом автомата.

– Руки всем опустить! – визгливо кричал он. – Не двигаться! А то, бля, всех сейчас на пол положу! Кому жизнь, к ебеням собачьим, надоела, спрашиваю?!

Анна стояла, опершись о стойку, и спокойно смотрела на меня. Опустила голову, раскрыла сумочку, вынула из нее платок и, отстранив стоящего впереди себя мужчину, пошла ко мне. Крупнотелый и я отреагировали на это одновременно и почти одинаково – оба кинулись к Анне.

– Стоять, сука! – завизжал он Анне, замахиваясь на нее прикладом.

Я прыгнул на крупнотелого, обрушился на него, отталкивая в сторону, замахнулся кулаком, но ударить не успел – тот въехал коленкой мне в живот. Я согнулся пополам, сдерживая стон и ожидая выстрела в голову, но кто-то властно остановил крупнотелого:

– Отставить, Секач! Не распускай руки!

Я почувствовал близость Анны. Она пыталась поднять меня.

– Ты можешь встать? – спросила она. – Обопрись о мое плечо.

Я тяжело выдохнул, с трудом распрямился и схватился руками о стойку.

– А-а, иуда! – произнесла Анна.

Я поднял голову. Перед нами стоял Леша. Он смотрел на нас из-под тяжелых надбровных дуг. Глаза были глубоко спрятаны, я их не видел.

– Вы сами виноваты, – сказал он.

– Жаль, что я не пристрелил тебя в Судаке, – сказал я, прижимая платок к глазу.

– Чем тише вы себя будете вести, тем лучше, – негромко произнес Леша.

– Пошел в зад, советчик, – вздохнула Анна и отвернулась.

Леша перевел взгляд на Секача.

– Этих двоих – в дальний угол, – приказал он. – Остальных поставь вдоль окна лицом к стеклу… Господа! – обратился он ко всем заложникам. – Мы не причиним вам вреда, если вы будете выполнять наши требования. А с ОМОНом мы договоримся.

– Хлопцы, родненькие! – неожиданно громко завыла молодая дебелая женщина в спортивных брюках с лампасами, в босоножках и кожаной куртке. – Договоритесь с ними, пожалуйста! Не губите нас, бога ради! У меня в Жмеринке трое детей!