– Конечно. При минимуме информации…
– И отсутствии успехов в моей работе по делу, а? – усмехнулся Кацуба. – Это ты подразумеваешь в подтексте?
– Подразумевать – еще не значит упрекать, – сказал Мазур. – Я же понимаю, вы только начали…
– Ну, спасибо, что не упрекаешь, – крайне серьезно сказал Кацуба. – Положеньице у нас деликатное, хоть газетки помоев на нас льют вдесятеро меньше, чем в незабвенные времена угара перестройки, но все равно внутри страны приходится работать деликатненько, так, словно нас вовсе и нету… Вот, кстати. Тебя на завтра в РУОП вызывают. Повесточку привезли в штаб. Сам понимаешь, пришлось им передать чуток препарированные материалы по… – он помолчал, – по убийству в поезде. Вопросы у них, конечно, имеются, проще ответить, чем давить нашим авторитетам на ихних авторитетов…
– Понимаю, – тусклым голосом сказал Мазур.
– Съездишь, поговоришь, вряд ли они тебе что пришьют, ты же в любом случае – сторона пострадавшая…
– У тебя все? – спросил Мазур. Никакого желания продолжать разговор в этом направлении не было.
– Да вроде бы. – Кацуба задумчиво уставился в потолок. – Значит, к каким выводам мы пришли? Про иностранных шпионов не стоит думать даже в шутку. То, что у них оказался твой паспорт прикрытия, ясности не вносит – с равным успехом они могут оказаться и мафией, и государственной структурой… либо причудливой помесью того и другого: мафия плюс государственная структура в лице ее худших представителей, весьма нечестным образом подрабатывающих на стороне. Прецедентов хватает… – Он вновь принялся созерцать потолок. – Вот только при любом раскладе возникает сакраментальный вопрос: мотивы… Какие мотивы у них возникли, подвигнувшие столь бесцеремонно, столь нагло перехватывать вас всех прямо по дороге в аэропорт?
– А тесть с тещей что говорят? – спросил Мазур.
– Тесть уже ничего не говорит, с ним что-то вроде легкого микроинфаркта приключилось от всех переживаний, в нашу больничку увезли, в город… Теща покрепче, волевая женщина, Лобанов ее в пятом коттедже устроил, подождем, пока тесть оклемается, отправим в Питер военным бортом для надежности… – Кацуба играл авторучкой. – Так вот, выясняли у них одно: кто ты есть такой. Где трудишься, чем трудишься. Судя по записи, тесть твой в непритворном страхе за здоровье супруги успел выложить все, что знал: военный инженер, в данный момент находишься в рядах славного флота, поехал в отпуск с женой. Когда спросили про пресловутый паспорт на фамилию Минаева, он им сказал, что ты, насколько ему известно, инженер шибко секретный, с новой техникой дело имеешь постоянно, вот оттого-то, должно быть, фамилий у тебя больше, чем нормальному инженеру, даже военному, положено. Ну, за то, что пел соловьем, винить его трудно – попади-ка посторонний человек в такие игры… Ладно, вернемся к мотивам.
– А что – мотивы? – сказал Мазур. – Хотят меня нейтрализовать, как крайне неуместного свидетеля. Возможно, сели на хвост тогда, на перроне. Вели до базы… Не удивлюсь, если и на похоронах кто-то наблюдал.
– И узнав, что ты – военный, все равно решили подержать за адамово яблочко… В общем-то, и это меня не удивляет – нынче никто никого не уважает, нет прежнего трепета. Вот только… – Он замолчал и какое-то время таращился на Мазура с простецким видом. – Ты им, случайно, на хвост не наступал уже здесь, по возвращении?
– Каким образом? – пожал плечами Мазур.
– Любишь ты плечами пожимать, я уж заметил. Ладно, я сам не без вредных привычек – авторучку вон грызу, что твой хомяк… Степаныч, Прохора Петровича, то бишь Сергея Суховцева, не ты мочканул?
Мазур, сжав зубы, смотрел в пол. Плюха была неожиданной.
– Ну, что молчишь?
– А какие доказательства? – спросил Мазур, все еще не поднимая глаз.
Кацуба хохотнул:
– Доказательства в том, что нет никаких доказательств… Так чистенько и культурно положить кучу народу, не привлекая ни малейшего внимания и благополучно растворившись в ночной тиши, мог исключительно толковый специалист…
– Мало их нынче от мафиозников кормится?
– Многовато, – согласился Кацуба. – Только у тебя, в отличие от многих, еще и мотив есть… Был, вернее. А? И кре-епкий мотив-то. Я в свое время был малость южнее Панамского канала… ну, турпоездка такая выпала. Насмотрелся на тамошние нравы – народ горячий, такая вендетта из-за любого пустяка закрутиться может, а если не из-за пустяка, так вообще святых вон выноси, туши свет и лезь в бомбоубежище… Ты не ерзай, Степаныч, – сказал он резко. – Я, во-первых, не военный прокурор, а во-вторых, прекрасно понимаю, что улик против тебя нет никаких. Не те вы мальчики. А если уж предельно откровенно, то я на твоем месте сделал бы то же самое, точно тебе говорю. Еще и дом бы с землей сровнял… после всего пережитого. Не мое это дело – тебе мораль читать. Пусть читает тот, кто уличит, – а уличить тебя не смогут до двадцать второго столетия… Но если уж вокруг тебя – и вокруг серьезного объекта, кстати – начались такие странности, знать я просто обязан. Посмотри на меня и кивни буйной головушкой – самую малость. Ну? Тебя это ни к чему не обязывает, а мне нужна полная определенность… Да ты не стесняйся, я на суше видел не меньше, чем ты на воде. В обморок не упаду и стучать не побегу. Альзо?
Мазур поднял глаза – Кацуба таращился на него зорко, с благожелательной подначкой – и чуть заметно кивнул, криво усмехнулся:
– Мой грех…
– Ну вот, а ты кобенился, – крайне буднично сказал Кацуба. – Неуемный вы все-таки народ, водоплавающие: мало вам, что за рубежами многострадального отечества жмуриков штабелями кладете, вам еще непременно надо и в отпуске кого-нибудь зарезать. Как дети малые, честное слово. Работнички ножа и топора… Ну, я тебе обещал мораль не читать, значит, не буду. Я только себе позволю обратить внимание на крохотный нюанс… Ваша будущая операция, о которой мне и знать не полагается, все, конечно, спишет. Но не дай бог окажется, что вся эта катавасия связана как раз с вашим ночным рейдом в район крайне престижных коттеджиков… Вот тогда для тебя есть определенный риск нахватать неприятностей – в сугубо неофициальном порядке. Не пугает?
– А меня сейчас ничего уже не пугает, – вяло сказал Мазур.
– Ну ладно, шагай уж. Появится что новое – скажу.
Мазур спустился с невысокого крыльца. Уже смеркалось, и повсюду зажигались окна – в серых панельных двухэтажках, протянувшихся в несколько рядов, в коттеджах вспыхнули желтые фонари, и вдалеке, на вертолетной площадке, вертикальной гроздью ярко-малиновых огней светилась решетчатая вышка. Этакий маленький городок – база была довольно приличных размеров, бог ее знает, что здесь крутили за десять прежних лет ее существования. Мазур, естественно, не лез с расспросами, знал лишь, что из здешних обитателей форма и содержание полностью соответствуют друг другу только у охраны и обмундированной части поселка. А все остальные могут оказаться кем угодно.
Из-за ближайшего угла почти бесшумно показалась здоровенная овчарка – согласно регламенту выпустили сторожевых псов. Мазур под ее внимательным взглядом невольно опустил глаза к поясу, где должна была висеть короткая полоска материи. На месте. То же самое констатировала и овчарка – не приближаясь, потянула ноздрями воздух, лениво шевельнула хвостом и исчезла за углом. Неизвестно, чем была материя пропитана, Мазур специально нюхал и совершенно никаких ароматов, ни плохих, ни приятных, не уловил, но его настрого предупредили, что собаки, в отличие от человека, запах чуют прекрасно и любому, рискнувшему щеголять на территории базы без магического ключика, в горло вцепятся без всякого предупреждения.
На сопке прилежно крутились локаторы. Цепочка огней, по параболе опоясывающих лодочный причал, отражалась в воде длинными зыбкими языками. Поразмыслив, Мазур свернул к пятому коттеджу. Постучал в дверь. Изнутри довольно настороженно откликнулись:
– Да?
Он вошел, метко бросил на крючок фуражку, одернул дурацкий пехотный кителек с капитанскими полевыми погонами. Ирина сидела в крохотной гостиной, откинувшись на спинку кресла, все в тех же летних брюках и белой блузке (Мазур запоздало вспомнил, что в том клятом магазинчике чемодан с тещиными вещами вытащили из машины, для скрупулезного изучения должно быть, а они, прорываясь, ни о каком чемодане, конечно, не думали).
