Остальные шестеро бесшумной вереницей скользнули дальше, по обочине узкой тропинки, держась возле крайних деревьев, так, чтобы луна осталась слева, и тени идущих слились со сплошной стеной леса, скользили по стволам, изламываясь. Мазур назад не оглянулся ни разу – четверых с майором во главе хватит за глаза. Если пленный не соврал, там только двое, а если и соврал, во что, вспоминая глаголевских орлов, плохо верится, все пройдет точно также…
Он двигался последним, критически наблюдая за неузнаваемой в покрытом «лохматками» комбинезоне помощницей прокурора. Правда, поневоле приходилось признать, что пока что никаких хлопот она не доставляла и не давала поводов для критики. Шла довольно тихо, не наступая на частенько попадавшиеся сухие ветки, – быть может, и не врала насчет безмятежного детства, проведенного близ мичиганских лесов. Впрочем, спотыкаться и сослепу ломиться сквозь кусты было бы мудрено: луна светила, словно спятивший прожектор, так, что злость брала, тени казались аккуратно вырезанными из черной фотобумаги, все вокруг напоминало старинную гравюру без малейших переходов-полутонов меж черным и белым, желтый круг, покрытый темными пятнами сухих морей, пробуждал в крови, честное слово, древнее желание выть долго и протяжно, захлебываясь звериным ликованием. В диком несоответствии с моментом Мазур отчего-то вспомнил, как капитан-лейтенант Рудницкий, хлебнувший в операции «Оркан» столько, что хватило бы на четверых, сошел с ума и зациклился на одном-единственном страхе: панически боялся, что на ровном месте, средь бела дня, вдруг провалится в далекое прошлое, и это неимоверно обострялось как раз в лунные ночи, как ни завешивали окна в палате, как ни подбирали палату так, чтобы лунный свет в нее не проникал, бедолага неведомым шестым чувством угадывал наступавшее полнолуние – и начиналось…
Позади, несомненно, уже расставались с жизнью радист и его напарник, согласно здешнему штатному расписанию обитавшие по соседству с медведем. Уже на берегу, сразу после того, как они оттащили в тайгу черные резиновые лодки, майор Прагин вполне будничным тоном сообщил Мазуру, что наверху мудро порешили свидетелей, за исключением языков, не оставлять. Шутник со страстью к каламбурам мог бы заметить, что свидетелей порешили порешить. У Мазура эта новость не вызвала ни внутреннего сопротивления, ни приступов гуманизма – всех мало-мальски непричастных обитателей отсюда уже убрали, остались откровенные холуи, хоть краешком, да замешанные в охотничьих играх, сами выбирали судьбу, нечего о них и плакать…
Шагавший впереди поднял руку, и вереница враз застыла на месте. Мазур рысцой выдвинулся в авангард. Тяжело болтавшийся на шее ночной бинокль не понадобился – впереди, на огромной прогалине, чуть призрачно белело длинное строение из рифленых листов оцинкованного железа, крайне напоминавшее коробку из-под обуви. Два окна, обращенные к опушке, где стоял Мазур, были темными. Поблизости красовался самый прозаический деревянный сортир, сработанный, правда, аккуратно, из тесаных досок, – а подальше темной обтекаемой глыбой стоял вертолет с обвисшими лопастями, со знакомым номером. Посадочная площадка, выложенная дырчатыми железными листами, вполне могла вместить еще парочку таких же. У самых деревьев на противоположной стороне прогалины – огромный резервуар с различимыми даже отсюда красными буквами ОГНЕОПАСНО. Все оборудовано по-хозяйски, с расчетом на долгую и спокойную жизнь. У входа в домик на гнутом кронштейне горит яркая лампа, свечей на двести пятьдесят, – ну да, в избе рядом с радиостанцией работает дизель, кабели проложены под землей, все удобства…
Мазур все-таки поднял к глазам бинокль, разглядывая большую конуру, куда уходила толстая цепь, – собачка безмятежно дрыхла. Послюнил безымянный палец, оттопырил его, повернул вправо-влево. Слабенький ветерок, едва заметное колыхание воздуха все же присутствовало, – но, облегчая задачу, ночной зефир струился от домика к засевшим на опушке диверсантам.
Все было расписано заранее, как по нотам. Но Мазур, памятуя, что повторенье – мать ученья, придвинулся к Джен, показал ей на усыпанную сухими иглами землю под ближайшей сосной, погрозил пальцем. В серебряном лунном сиянии ее лицо было совсем юным и азартным. Без дальнейших понуканий опустилась на землю, села, обхватив руками колени, положив рядом кургузенький короткоствольный револьвер. Кивнув на него, Мазур погрозил уже кулаком. Она заверила размашистыми жестами, что все прекрасно понимает и в ковбоев играть не будет. Для вящего душевного спокойствия револьвер следовало бы отобрать вовсе, но Мазур опасался, что девчонка начнет барахтаться – страшновато ей в компании бывших членов КПСС, понимаете ли…
Как заправский дирижер, Мазур принялся управлять своей командой. Указательным пальцем ткнул в грудь одного из «красных беретов», показал на вертолет – мало ли что, вдруг кто-то в нем устроился на ночлег… Приложил к голове ладони, сделав из двух пальцев каждой руки подобие ушей, вручил одному из глаголевских орлов пластиковый пакетик, кивнул на конуру. Вряд ли здешних собачек обучали не подбирать с земли жратву – не было такой нужды. Можно, конечно, упокоить и из бесшумки – но палить придется наугад, может завизжать…
Еще несколько скупых жестов – и роли распределены получше, чем в Большом театре. По телу в одно неуловимое мгновение пробежал привычный, неописуемый словами холодок – ощущение последней секунды перед ударом, когда остановиться уже нельзя, как нельзя задержать рушащуюся на берег волну прибоя, когда закончились все расчеты и начался бой… А бой бывает самым разным, вовсе не обязательно шумным.
Тот, кому поручили собаку, бесшумно перемещался, перебегая от дерева к дереву. Оказавшись напротив конуры, метрах в тридцати, развернул пакетик и положил кусок мяса в широкую черную резинку большой металлической рогатки. Опустился на одно колено, оттянув резинку до предела. Отпустил.
Над прогалиной мелькнула словно бы смазанная полоса – кусок мяса, для пущей привлекательности аромата пропитанный вкусовой добавкой (и кое-чем не столь приятным), влетел прямо в широкое полукруглое отверстие будки. Явственно слышно было, как потревоженный пес, звякнув цепью, вскочил, рыкнул спросонья. Несколько секунд тишины – и он показался из будки, лег башкой наружу, зажав меж передними лапами нежданный подарок, обнюхал. И в три глотка разделался с коварным угощением.
Отрава подействовала почти сразу же. Послышался короткий придушенный визг, и пес, чуть подавшись наружу, свалился набок, немного подергался, застыл. Следовало бы его пожалеть, чуть ли не единственного здесь, кто ни в чем не виноват, но не было времени на лирику. Понаблюдав и убедившись, что глаголевская фармакология сбоев не дает, Мазур дал отмашку ладонью.
Все происходило в совершеннейшей тишине. Фигуры в лохматых комбинезонах с разных сторон короткими продуманными зигзагами кинулись к домику, держась так, чтобы их не видно было из окон. Кроме одной, быстро приближавшейся к вертолету. Еще несколько секунд – и двое заняли позиции у боковых стен, а Мазур, одним прыжком преодолев круг света у крылечка, встал вплотную к двери. Двумя пальцами левой руки попробовал ручку. Когда она послушно подалась, осторожненько потянул дверь на себя. Отошла, самую чуточку. Ага, крючок, и не более того…
Просунул в щель лезвие ножа – зазубренным обушком вверх. В две секунды приподнял крючок, аккуратненько опустил его, чтобы не звякнул. Потянул дверь так осторожно, словно вывинчивал взрыватель мины, стоя на полусогнутых, готовый в любой момент в прыжке уйти в сторону. Возле самого его уха замаячила широкая черная трубка глушителя – напарник подстраховывал.
Тишина. Из распахнутой двери пахнуло устоявшимся теплом жилища: несвежие постели, тушенка, лук, оружейная смазка… На цыпочках Мазур скользнул внутрь, быстро и бесшумно перемещаясь по методу ниндзя – подошва ставится за подошву, при сноровке словно на роликовых коньках катишься…
Судя по жизнерадостному храпу, все трое обреченных дрыхли здоровым сном, и это походило на казарму в том далеком городке с заковыристым названием, но там Мазур не испытывал ничего, кроме инстинктивного стремления сделать работу хорошо, а здесь в висках горячо, блаженно пульсировало предвкушение мести… Он переместился вдоль стены, все еще сжимая в руке нож, не прикоснувшись к висевшему за спиной автомату. Поднял указательный палец – и в окно за его спиной ударил луч мощного фонарика, а в руке тенью скользившего за ним напарника вспыхнул второй.
