Выйдя из рощицы голых еще деревьев, он увидел ангары, пяток бараков и чуть в стороне полетную вышку, над которой бессильным мешком висел ветровой конус. Мотор гоняли на одиноком, крохотном на таком поле самолетике, который то елозил себе по земле, то замирал, но взлететь не мог.

Приглядываясь к самолетику, Ростик перебрался через дощатый, полуобглоданный саранчой забор и зашагал было к полетной вышке, как вдруг откуда-то появились солдатики. Их было трое. Один из них очень воинственно крикнул:

– Стой! Стрелять буду.

– Я из города, – Ростик остановился. – Разведчик, иду к Киму, чтобы узнать возможность воздушной разведки.

Троих постовых раздвинул кто-то чуть более решительный. Это оказалась девушка в гимнастерке и с короткой, мальчишеской стрижкой, ее лицо показалось Ростику смутно знакомым. Девушка хмуро кивнула:

– А, Гринев, проходи. – Она обернулась к постовым. – Это Гринев…

Больше Ростик ничего не расслышал. Он благодарно улыбнулся девушке, но той его благодарность была как сапогу горчичник, и ему осталось только шагать дальше.

На краю поля расположились техники. Их было легко узнать по замасленным, как в кино, комбинезонам. Они о чем-то сдержанно переговаривались. Впереди всех стоял невысокий мужичок на деревянном протезе. Вместо комбинезона на нем был старый, лоснящийся на рукавах пиджак. Он курил какой-то зверский самосад, ядовитые клубы которого долетали даже до остальных.

Ростик подошел к ним незамеченным.

– Здравствуйте, – произнес он погромче. – Где я могу найти Кима?

Кто-то из техников оглянулся, но ничего не ответил. Ростик подождал, ничего не происходило. Все смотрели на бессильные старания маленького самолетика подняться в воздух. Наконец одноногий не выдержал:

– Хрен он взлетит с такой заправкой. Говорил же я, чтобы баки облегчил.

– Плохому танцору всегда… – начал было один из техников помоложе.

– Чушь, парень. С такой тягой даже я не взлетел бы.

– Ты, Серегин, – проговорил тот, которому не дали рассказать знаменитую байку про танцора, – свое уже отлетал. Ты бы вот их поучил.

– А я зачем тут второй месяц обретаюсь? – грозно спросил одноногий. Потом поднял голову и прокричал, надсаживаясь, в сторону полетной вышки: – Антон, скажи ему, пусть кончает это безобразие!

В окошке полетной вышки Ростик, к своему удивлению и радости, узнал Антона Бурскина. Тот был в чем-то черном на голове. Он кивнул и стал что-то делать перед собой.

Одноногий Серегин подошел к Ростику.

– Тебе кого?

– Я к Киму, – сказал Ростик. – Где я могу его найти?

– Сейчас он сам к нам приедет.

Самолетик развернулся на дальнем конце поля и покатил, уже, кажется, не надеясь взлететь, к ожидавшим его техникам. Когда он добрался, мотор пару раз чихнул и заглох окончательно. Кабина отодвинулась назад, и из нее стал выбираться Ким в летном шлеме. Был он зол до крайности.

Когда он спрыгнул с крыла на землю, Ростик позвал его:

– Ким, привет!

Ким заулыбался, слегка оттаяв, пошел к нему навстречу.

– Рост, Ростище! Какими судьбами?

– Да вот, проверить решил. Давно собирался. – Он с уважением посмотрел на самолетик. – Как тут у вас?

Ким похлопывал Ростика по плечу, но после последнего вопроса его губы напряглись, улыбка исчезла. Он оглянулся и с почти откровенной ненавистью взглянул на свой летательный аппарат.

– Да нет тут у нас никаких дел. Моторы пересобрали с трех машин. Бензин чуть не в лабораторных колбах отогнали… – Он опустил голову и уже потише произнес: – А эта зараза не поднимается в воздух, и все тут.

– Может, в сборке что-то не так? – спросил тот самый парень, который только что хотел Кима сравнить с плохим танцором и к которому одноногий Серегин обращался, даже не называя фамилии.

– Быть такого не может, – высказался Серегин. – Просто земная техника тут не летает. Не хочет.

Ростик вспомнил утреннее совещание у Рымолова. Тот тоже считал, что многое придется менять. И этот вот самолет, который смотрел на Ростика широким, украшенным винтом носом, был лучшим тому подтверждением. Если раньше у Ростика и оставались какие-то сомнения, теперь они окончательно растаяли.

– Что же делать?

– Что делать? – переспросил Ким. И тут же ответил: – Искать что-то такое, что тут будет работать. Искать и искать. – И снова, уже потише, но с огромной, невероятной убежденностью договорил: – И не успокаиваться, пока не найдем. Иначе нас, – он помолчал, – просто сожрут.

Что же, подумал Ростик, будем искать. На то я и разведчик.

Ростик привстал на стременах и осмотрел холмы, открывшиеся перед ними. Это были пологие, похожие на валы бесконечного моря складки, уходящие прямо в серое, безвоздушное небо Полдневья. Иногда между ними росли кусты, полные треска и щебетания странных птиц и насекомых. Еще в низинках звенели ручьи, битком набитые мальками и всякой ручейной живностью.

Мир вокруг был прекрасен. Даже давящее, угрюмое небо не портило этой красоты, а наоборот, как начинало казаться Ростику, придавало Полдневью особый свет, может, даже особое очарование.

Старшина Квадратный, мерно покачиваясь в седле, направлял своего жеребца на один из самых высоких холмов. Жеребец его приседал на задние ноги, потому что был нагружен так, что даже спина Квадратного не казалась чрезмерно большой. Ростик нагнал спутника.

– Я начинаю привыкать, – сказал он. – Мне здесь все больше нравится.

– Даже эти железяки на голове и вокруг всего тела?

В самом деле, доспехи, которые они волокли на себе, давили нещадно. Кроме того, балахоны цвета хаки, пошитые, чтобы человек в доспехах не перегрелся до беспамятства и чтобы сталь не блестела на всю округу, шелестели от каждого движения, как ноябрьские транспаранты на ветру. И все-таки приказ был однозначным – на время похода эти штуковины не снимать, для того они и были сконструированы. Всякие гигиенические потребности можно было удовлетворять, не снимая щитков и кирас, просто отодвигая хитроумные заслонки в сторону. Сначала эти заслонки вызвали у всех окружающих, включая Ростика с Квадратным, массу шуток и не вполне аппетитных замечаний. Но уже спустя два дня оба перестали их замечать, словно всю жизнь провели именно за таким вот «рыцарственном» свершении некоторых ритуалов.

– Нам-то что? Вот лошадок жаль.

Жеребцы у них в самом деле выглядели не лучшим образом. От веса доспехов и поклажи первое время они вообще проходили километров двадцать, что не укладывалось ни в какие нормы суточного конного перехода. И за эти километры лошадки успевали растереть себе спину до ощутимых гнойников, которые уже через день начали отвратительно вонять.

Пытаясь избавить животных от страдания, в первый же вечер Ростик со старшиной сгрузил поклажу, загнал их в ручей и вымыл, вычистил чуть не каждый волосок, но это все равно не помогало. Лошадям приходилось туго, они с большим трудом привыкали к новым нагрузкам, и раны их затягивались плохо.

– Ничего, крепче будут, – ответил старшина. – Да и не так уж мы тяжелы, я полагаю, доспехи не больше тридцати килограммов весят.

Это было правдой. То ли более современная технология стала, то ли умелая ковка – но что-то позволило облегчить стальную скорлупу до приемлемой величины. О том, чтобы, как писали в школьном учебнике истории, невозможно было подняться в этих панцирях с земли без помощи, не было и речи. Что касается Квадратного, так тот даже иные упражнения делал в панцире, например, кувыркался.

– Знаешь, в этих доспехах на лошади ехать приятней, – проговорил Рост. – Не так некоторые места болят.

Старшина хмыкнул и ничего не ответил.

– Интересно, – снова подумал вслух Ростик, – эти доспехи пулю из «калашника» держат?

– Ребята на заводе пробовали, – тут же повернулся к нему старшина. – Нагрудный щиток и шлем, как правило, держат. А вот то, что у нас на ногах и руках – пробивается навылет. Но доспех на доспех, конечно, не приходится.