Можно сказать, что классические москали - это военно-торговый народ, ориентированный на внешнюю экспансию, в которой они видят основной источник выгод.

Другое дело, что этим свойствам так и не дали развернуться по-настоящему. В отличие, скажем, от тех же англичан, которые сумели сполна самореализоваться именно в подобном качестве, москали, увы, не натешились по-настоящему богатством и властью, а теперь, кажется, уже поздно. Ну что ж, не всем везет. Русская история вообще не особо везучая. Впрочем, бывает и хуже…

Чтобы завершить тему «старинной Москвы». К концу шестнадцатого века, население города насчитывало около ста тысяч человек. Примерно столько же было в тогдашнем Лондоне, в Париже - вдвое больше. Прочие русские города имели численность от пары тысяч до восьми, то есть оставались, по сути, большими деревнями. Можно себе представить масштаб московского успеха.

Что было дальше?

После сверхуспешного правления Ивана Третьего дела пошли хуже. Начались государственные эксперименты Ивана Четвертого, более известного как Грозный. Интересно, что они начались с его бегства в Александровскую слободу (ныне город Александров), то есть с удаления из Москвы как таковой.

Интересно еще и вот что. Лозунгом опричнины было «наведение порядка», по тогдашнему - «истребление крамолы». Крамола, скорее всего, и в самом деле была. Но вот опричнина запомнилась не самым лучшим образом. И не столько из-за жестоких казней - вообще-то на европейском фоне гибель нескольких сотен человек (реальное число жертв опричнины) смотрится не столь авантажно - сколько экономическим кризисом, знаменитой Порухой восьмидесятых годов шестнадцатого века, закономерно продолжившейся Смутой.

Опять же, все это запечатлелось и отложилось в коллективной памяти. С тех самых пор москвичи твердо усвоили: любые попытки «навести правильный государственный строй» кончаются опричниной, голодовками и смутой, чреватой потерей суверенитета и поляками в Кремле. Заметим, что российская история это неизменно подтверждает. Мы, нынешние, помним ту же самую последовательность - сначала «укрепление трудовой дисциплины», потом экономический кризис наших восьмидесятых, потом смута. Все знакомо, ага-ага.

Недоверие к любым усилиям власти по наведению законности и правопорядка - коренное, врожденное свойство истинно московского менталитета. В сочетании с претензией на личное благосостояние оно привило терпимость к поборам и взяткам. Москаль в глубине души считает, что правильный порядок - это не когда городские стражники не берут взяток, а когда у него в кармане достаточно денег, чтобы стражникам эти взятки платить. «И все довольны». Кстати, эту москальскую черту переняли и нынешние москвичи - увы, с понижением и опошлением темы, поскольку они смирились со своей бедностью, а коренной природный москаль не смиряется с ней никогда.

Смута, кончившаяся польской интервенцией, оставила свой след в москальских душах. В частности, пресловутый «великодержавный шовинизм», то есть глубокое недоверие к иностранцам - при искренней любви к западным вещичкам, штукам и придумкам - ведет свое начало именно с этих времен. Поляки оставили по себе настолько недобрую память, что все последующие злоключения этого народа настоящему москалю всегда кажутся заслуженными, а то и недостаточными. Достоевский, родившийся в Первопрестольной, хоть и «петербургский писатель», показал себя настоящим природным москалем, когда написал в «Дневнике писателя»: «Все спасутся, кроме поляков». Отказать историческому врагу Москвы в вечном спасении - это очень по-москальски.

Окончание Смуты совершилось, опять же, в лучших москальских традициях. В отличие от первого, неудачного, ополчения под руководством Ляпунова и Заруцкого, нижегородская инициатива посадского старосты Козьмы Минина началась со сбора денег. Инвестиции в национальное освобождение собирались не без обычной москальской принудиловки: «заложим жен и детей наших» - знаете ли, лозунг, которому трудно следовать совсем уж добровольно и с песнями.

Зато результат был достигнут. Ярославский Совет всея земли оказался вполне дееспособным, и летом ополчение было уже у московских ворот. Город был осажден и в конце концов сдался.

Интересно, что памятник Минину и Пожарскому в 1818 году был поставлен на народные средства. Благодарные потомки москалей почтили рублем - истинной своею святынею - самую успешную политическую инвестицию народа в свою историю.

Вложения в независимость окупились стократ, несмотря на все слезы, которые довелось пролить и до и после того. Впрочем, слезам, как уже было сказано, москаль не верит, даже своим.

Петр, как известно, столицу перенес - прямо по американской логике: сделать технический город, где размещались бы «учреждения». Но не нужно думать, что Москва была совсем уж обижена. Тем же Петром в Москве были основаны первые светские учебные заведения: например, Школа математических и навигационных наук, Артиллерийская, Инженерная, Медицинская, Школа канцелярских служащих и так далее. Увенчалось все это при Екатерине - Университетом. Москва с тех пор стала «столицей русской образованности», опять же в грубом, приземленном смысле: стишков тут не писали, а учили делу. С тех пор так оно и осталось: московское образование всегда имело практическую направленность.

В дальнейшем Государство Российское Москву не обижало - а уж после наполеоновской эпопеи и вовсе согласилось с тем, что она, Москва, была и остается «историческим сердцем страны», что было жестко зафиксировано в важнейшем государственном ритуале - коронации: русские цари венчались на царство только в Успенском соборе. Впоследствии отставленный Питер попытался создать аналогичную легенду - но претензия была не на историю, а на культуру, то есть на что-то заведомо внеисторическое. Это, конечно, труба пониже и дым пожиже. «Культурка» какая-то, хе-хе.

Но мы опять забежали вперед. Так или иначе, Первопрестольная была похожа не на горемычную брошенную мамочку, а скорее на неглупую жесткую тещу, которая хоть и отпустила свое дитятко - Государство Российское - за Питер замуж, но к зятьку относится неприязненно и умеет в случае чего стоять на своем. Свои права Москва всегда знала и при случае ими пользовалась.

И еще одно. Традиционная Москва, несмотря на свое хлебосольство и гостеприимство - как правило, небескорыстное - оставалась очень закрытым городом. Несмотря на распространенность москальского типа, самые коренные москали обитали именно в Москве. Поэтому «общечеловеческим» городом-гостиницей она не становилась. Может быть, при другой версии русской истории чем-то таким стал бы Новгород - не случайно он назывался так, как обычно называются такие города, как Карфаген («новый город») и Нью-Йорк.

Но Москва - это центр земельной и ресурсной интеграции, а не человеческой. Толпа прибывала и убывала, а коренные москали крепко сидели на своих местах.

Что касается развития, Москва и москали всегда тянули одеяло на себя. В частности, Москва удержала за собой центральное положение связующего узла пространства империи. Все знают, что первая - Николаевская - железная дорога в России связала Москву и Петербург. Но и в дальнейшем основные железнодорожные линии упирались в Москву. И не только потому, что она-де оставалась «естественным транспортным центром». Ничего естественного в мире вообще не бывает. Тут действовал именно интерес, и частный и казенный, но завязанный на все ту же москальскую логику: переть вовне, чтобы что-то получить и привезти к себе домой битком набитый воз.

О революционности москалей мы уже говорили. В какой-то момент москали - как московские, так и «по всей стране», - сочли свержение самодержавия выгодным и перспективным делом. Не надо забывать, что монархизм москаля всегда был довольно-таки условным. Царя почитали не как «священного правителя», а как собственное творение. Москали никогда по-настоящему не забывали, что трон Романовых воздвигнут на народные средства. И когда им показалось, что вложения не оправдываются, они заинтересовались республиканским проектом.