Мы потихоньку, вразвалочку, пошли к углу Богатырского и Серебристого, зашли в книжный магазин — не затем, чтоб приобрести Коран или подписаться на собрание сочинений Д. Юма, а с целью взглянуть через стеклянные двери на наших преследователей… и если повезет, попытаться выскочить через служебный выход во двор углового дома. Белая «пятера» медленно проследовала за нами до самых дверей магазина — прямо по тротуару! — презрительно урча, остановилась. Из нее вылез один из соглядатаев и зашел в магазин с таким видом, будто находиться так близко от мудрых источников знаний для него было привычным делом.

Мы едва успели сделать вид, что увлечены каким-то отрывным календарем на 1966 год.

— У него на глазах сваливать через черный ход тупо! — не преминул вставить свое любимое словечко Гаррик. И повторил, перелистывая странички с памятными партийными датами: — Да-да, тупо!

Я согласился, но ничего не ответил, пораженный удивительным делом: мне показалось, что мои извилины пришли в движение… Честное слово, я стоял и шевелил ими! Поп-ривыкнув к необычному состоянию и окинув еще разик безразличным взглядом книжные полки, я решил вернуться к насущным проблемам.

— Нам нужно избавиться от хвоста, так?

— Конечно! Если они засекут, куда мы направляемся, уверен, нас остановят! И не дадут поболтать с их наводчицей!

— Пообещай меня слушаться, бэби! И все будет о'кей!

Гаррик злобно хрюкнул, но, сдержавшись, скандала устраивать не стал. И только по-свински взвизгнул приглушенно:

— И-и как?

— Сейчас поедем обедать. На тачке. В «Эг-ног». Но там придется сыграть небольшую сценку, миниатюру в одном акте.

Все необходимые инструкции я успел нашептать Гаррику в такси. Он пришел в восторг, но отметил, что процент риска слишком велик, чтоб заранее праздновать победу. Однако согласился слушаться меня, как «бэби». Я вновь попросил таксиста ехать с толком и расстановкой, то бишь не слишком быстро. Белой «пятере» не составляло труда следовать за нами — думаю, если ее шофер дорожил рабочим временем, то наша черепашья скорость успела его разозлить. Ни Ахиллу, ни Ахиллесу не догнать черепахи — думаю, он был слишком нерадивым учеником, чтоб знать об этом парадоксе.

Жители Петербурга и взволнованные туристы! Не ищите и даже не пытайтесь вспомнить ресторанчик на Петроградской под названием «Эг-ног»! Такое слово существует, правда, я не сообщу вам, что конкретно оно обозначает, поскольку во всей этой истории должна быть хоть одна загадка, но кабак с таким названием «прожил» всего пару месяцев. Его открыли благодаря новой экономической политике демократической правящей партии и лично г-ну Шамилю, а закрыли во многом из-за того, что двум насмерть перепутанным журналистам пришлось зайти в него для того, чтоб избавиться от «хвоста».

Ведь как бы мы ни бравировали, ни рассуждали об античных героях, об их сухожилиях и пятках, нам было очень не по себе. Даже по задумчивой улыбке пьяноватого Гаррика любой Кашпировский мог бы догадаться, что ему очень-очень не хочется оказаться «огорченным до безобразия» кастетами «ас-тратуровских» боевиков, а на удивление трезвый Дм. Осокин (это я) не очень-то жаждал встречи с милицейскими для тривиальных бесед на скучную тему «Почему убили Михалыча?».

Кроме того, во мне бурлила праведная обида за преданную дружбу. «Каким бы крутым миллионщиком ни стал мой бывший сокурсник Игорь, какие бы силы ни оказались у него в подчинении, стоит ему показать, что старых друзей предавать нельзя. Тем более покушаться на их приятелей и убивать их знакомых!» — думал я приблизительно так, потому что, как ни стыдно признаться, проблемы новой капиталистической законности волновали меня не больше, чем проблемы законности тоталитарной. То бишь социалистической, то бишь не волновали вовсе Ежов, Хрущев, Горбачев и Ельцин, безусловные герои в соответствии с законами их времени. Но стоит этим законам потерять актуальность, законодатели сразу же объявляются преступниками. Меня всегда больше волновали законы вечные по типу «не убий!», «не Дай еды псам, пока дети не насытились», «смотрите, но не ужасайтесь, ибо надлежит всему тому быть» и «увидев же в те дни погибающих, не вздумай помочь, но отстранись, ибо не в твоей воле препятствовать замыслу Господнему»*.

Но не ужасаться я уже не мог. Хрен с ним, с Василиванычем, здесь людей Корнева можно было еще оправдать, они с ним поговорили дружески, предостерегли, а он назло сделал то, чего его просили не делать… Хоть бы поимел мужество объявить им прямо: «Ваши просьбы не ассоциируются с моим субъективным мироощущением», — ан нет! Небось при встрече с Тарановым кивал: «Сделаем, шеф, бу спок!» — а затем тиснул в газетке отчетец. Ладно! Главное, что даже за это даже Василиваныч и никто другой не заслуживает пули в руку. Ладно, господин Корнев… разберемся!

Я попросил таксиста тормознуть за сто метров до ресторана «Эг-ног», вытащил из машины протрезвевшего с испуга Гаррика. Следуя разработанному мной макиавеллиевс-кому плану, мы, мирно беседуя, пошли по Большой Пушкарской. Мимо проходили сим-потные девушки, некоторые даже оглядывались на нас — таких красивых, обаятельных и интеллектуальных с виду, но я пресекал все попытки Алферова спросить у них номера телефонов. «Пятерка», резко тормознув в тот

* Первые три фразы представляют собой аллюзии на библейские темы, а последняя — довольно точная цитата из изречений св. Ефрема Сирина. момент, когда мы остановили такси, продолжила движение, но уже по ближайшей к тротуару полосе и на черепашьей скорости.

— Неквалифицированное наружное… — пробормотал Гаррик.

Второй машины «Астратура», «девятки» с тонированными стеклами, я не заметил.

Мне было уже недосуг раздумывать над смыслом слов Алферова. Все той же неторопливой походкой мы миновали дверь ресторана «Эг-ног», я закурил сигарету. Вы не ослышались… не обчитались, верней! Именно сигарету, не «беломорину»! Сигарету «Мальборо», из той пачки, которую мне так и не удалось позабыть у Корнева. В бумаге, в которую оборачивают табак «вирджиния блонд» американцы, достаточно селитры, чтоб сигарета продолжала гореть даже тогда, когда ее отбрасываешь в сторону. Еще метров десять волшебной прогулки… Пора! Я отшвырнул прикуренную сигарету через плечо к дверям ресторанчика и крепко сжал локоть Гаррика. Сигнал, о котором мы договаривались. Заранее обусловленный.

Гаррик дернулся, как убийца на электрическом стуле (никогда не видели? Я как-то смотрел на видео: мозги вскипают в момент, глаза вытекают сквозь повязку смертника, а тело безобразно вздрагивает). Растопырив руки-ноги, Алферов в ужасе присел, затем метнулся назад. Я, застыв на какое-то мгновение, Повторил его маневр. Мы бежали, словно за нами гнались Эринии или питбультерьеры. Я с предсмертным восторгом успел отметить, что белая «пятерка» резко остановилась, дверцы хлопнули… Некогда! Сигаретка «Мальборо» еще тлела, когда мы с Гарриком влетели в двери «Эг-нога». Три бойца из «астратуров-ской» тачки преследовали нас по пятам. Нашим, не ахиллесовым! Они умели быстро бегать, эти ребята! Но мы с Алферовым бежали быстрей.

Я оттолкнул в сторону швейцара-вышибалу и влетел в зал. Гаррик метнулся за мной.

Мой план был построен на одном допущении: информация Атаса верна, и в этом кабаке действительно сидят горячие южные парни, прибывшие в Питер со знойной родины Шамиля и успевшие предъявить ультиматум «Астратуру». Больше всего меня страшило то, что гордые и смелые южане могли уйти на обеденный перерыв.

Но нет, влетев в зал, я не заметил ни одного блондина. Точней, пара светлоголовых все же была: девушки. И еще одна пара, по виду неожиданно разбогатевший торговец с подругой, испуганно дожевывала лангеты, косясь на остальных посетителей. И он, и она, оба косились на своих соседей лиловыми от ужаса глазами. Зайди я случайно в этот кабачок, я б тоже испугался. В зале сидели, сдвинув столы, человек восемь загорелых спортивных парней. Из тех, кого в свое время великий М. Ю. Лермонтов охарактеризовал следующим образом: «Злой чечен ползет на берег». Они не ползали, спокойно сидели. Спиртного на их импровизированном банкетном столе было немного, минимум, и так же нельзя было сказать, что эти парни обжира-лись. Так, ерунда: салатики-закусочки, кофе, соки… И решительные, гордые лица.