— Глеб, у нас сенсация! Объект так и не появлялся, но к нему зашли те два друга, к которым у лидеров повышенное внимание, что с ними?

— Вы где?

— На месте.

— Перезвоню вам в тачку…

— … ребята, это Глеб.

— Салют, диспетчер!

— Парочка давно у объекта?

— Да они вошли, мы сразу позвонили. Считай, минут де… нет, меньше, минут пять-шесть.

— Пасите их. Скорее всего они тоже ищут объект. Ищут объект. Тьфу! Короче, к дому сейчас вам на смену люди подъедут, а вы — за парочкой. И будьте на связи. К вам тоже подкрепление подошлем.

— Они что, крутые?

— Их нельзя отпускать.

— А дырявить, если вдруг заморочка?

— Сейчас уточню.

Мы не успели выйти из подъезда, когда Гаррик резко меня тормознул и сообщил трагическим шепотом:

— Есть идея! Тоже мне, трагедия.

— Какая?

— Посуди сам: по нашей рабочей версии, нас пасли вчера от «Розы ветров». Значит, затаиться от «Астратура» нам не удалось. Значит… слушай, когда мы шли сюда от «Чернышевской», ты по сторонам смотрел, оглядывался?

Я покачал головой.

— Думаешь…

— Да! Это тренирует извилины!

— И что же?

— Голова для того и расположена на шее, чтоб ею вертеть можно было! Сейчас пойдем и будем вертеть! Наверняка есть хвост! Твой сукин Корнев с нами, как с мышками, играет.

— У всех мышек должны быть хвосты… — мрачно подтвердил я алферовскую гипотезу. — Значит, к Марине-Свете мы сегодня точно не вернемся, да? А определим «хвост», попытаемся его сбросить и отвалим еще куда-нибудь, так?

— Верно. Но еще попытаемся все же найти твою любовь.

— Ах, если бы знать, как она выглядит…

— Не юродствуй! Настю! И она узнает, чем дело пахнет!

Гаррик против воли покосился на свои кроссовки, и его разговорный штамп сразу превратился в омерзительную угрозу. Он был готов уже вылезти из подъезда, но теперь уже я придержал его за рукав.

— Стой. Там же может быть хвост. А прежде чем вертеть головой, следует все же ею немного подумать. Ну скажи мне, беспризорное дитя логического познания, Спиноза сутулый, как нам теперь искать Настю?

— И правда… А у тебя автоответчик с АОНом?

Безнадежный тупица!

— Да я об этом странном номере, который там высветился, давно уже думаю… — попытался оправдаться я, с трудом изобразив на лице подобие саркастической ухмылки. — Но дело в том, бедный мой коллега, что твоя мысль несколько дисгармонирует с тем, что с данной нам в ощущениях объективной реальностью принято называть разумным и рациональным. С милицейскими нам сейчас контачить нельзя, так?

— Так!

— Готов спорить на Эйфелеву башню, что в наши времена вооруженных риэлтеров и частных объявлений никто тебе без милицейских по телефонному номеру адрес не даст, Эйфелева башня является национальным достоянием Пятой республики и не приносит никаких дивидендов Г. Алферову, но спорить на это, по сути, бесполезное для него сооружение он все равно не захотел. Однако тоже быстро нашелся:

— А твой друг… ну, этот, Шухер, что ли…не милицейский, из другой конторы — разве не поможет?

Если б я действительно «давно уже думал» о том номере, что высветился на индикаторе моего телефона, то сейчас мне стало бы мучительно стыдно за бесцельно продуманные часы. А так оставалось признать только, что Гаррик действительно нашел выход из тупика.

— Его зовут Атас… но только те, кому он разрешает так себя называть. К тому же захочет ли он помочь? Не знаю…

Я знал: захочет. Как-то так вышло, что мне не удалось в свое время познакомить Атаса с Корневым, а затем их взгляды на жизнь настолько разошлись, что оба, прекрасно знавшие друг друга по наслышке, теперь, мягко говоря, не мечтали подружиться.

— Остается выработать алгоритм.

— Чего тут думать! Сейчас звоним из телефона-пулемета, если вдруг хвост… верней, в любом случае, я встаю так, чтоб никто не заметил, какой ты номер набираешь, затем — пехом обратно к «Чернышевской» через Таврический, там на нехоженых дорожках проще будет заметить «хвост», от «Черныша» еще раз звоним, за это время, думаю, он успеет твой адрес… не твой, нужный нам, в смысле, установить… потом едем и грубо познаем обнаженную истину. Или голую правду.

— Лучше правду. Истина — это ведь всего лишь адекватное отражение субъектом действительности, причем, прошу заметить, «вне и независимо от сознания». Так считают философы. Лучше бы, чтоб Настя сказала правду сознательно.

— Ты опять начинаешь? Кстати, хотел спросить… что ты там утром про стригулярность завернул?

— Неужели не понял? Элементарный софизм о генетической связи понятий внебытийного уровня.

Мне показалось, что Гаррик вновь был готов или задуматься, или впасть в истерику, поэтому я быстро продолжил:

— В твоем алгоритме одна ошибка. Номер телефона-то у меня дома, в памяти аппарата. Так что мы сейчас, словно и не подозреваем о хвосте, едем ко мне, на Комендань — кстати, это же поможет нам установить, действительно ли за нами следят, — а затем телефонируем от меня Атасу. Я не думаю, чтоб «Астратур» прослушивал мой телефон.

Мы наконец-то вышли из Настиного подъезда, тормознули на Тверской тачку, и все завертелось.

Чудесный солнечный денек, уже который по счету — нынче погоду делают лукавые синоптики, а им все равно нет дела до летальных заморочек, — сухой асфальт, приятный во всех отношениях водитель, согласившийся ехать не слишком быстро… все это могло показаться чудесным! Если б за нами и впрямь не следили.

Аккуратненькую белую «пятерку» мы обнаружили еще на набережной. И грустно замолчали.

И не нарушали предпохоронной тишины до самого моего дома. Даже траурный хит новорусской эстрады, «Плачет девочка с автоматом…», из приемника в машине не мог поднять нам настроения. Когда такси подкатило к моему подъезду, а белая «пятерка» от большого ума въехала следом во двор и лишь в последний момент успела тормознуть якобы совсем в другом месте, мы с Гарриком сумели собраться и выйти из машины спокойно, с достоинством, неторопливо подняться по лестнице… Только когда за нами захлопнулась дверь парадной, мой друг, коллега и соучастник не выдержал.

— Быстрей! Быстрей!

— По-моему, глупо торопить бездушный агрегат типа лифта. Он тебя не услышит.

— Но какие козлы! Какие козлы! — возбужденно продолжал подпрыгивать Гаррик. — Какая тупая слежка! Как мы их вычислили!

— Если ты будешь прыгать в лифте, мы застрянем, — предостерег я его печально.

Есть причины для кручины, как говорится! Он был прав. Действительно, за нами следили настолько бездарно, что я начинал верить, что и у киллеров «Астратура» столько же профессионализма. Такие… хорошие люди… вполне могли и не выбросить ствол, и недо-стрелить Василиваныча, и промазать по мне… хотя меня, может быть, все же был приказ только испугать и подставить для сговорчивости, чтоб меня «не мучали этические моменты». Эх, Игорь, Игорь! Моя наивность объясняется только инфантильной верой в силу старой дружбы…

Атас узнал меня сразу, и оказалось, что он уже в курсе основных перипетий дела.

— Слыхал я, понаехали в город горячие южные парни. Сидят в «Эг-ноге» с самого открытия. И уже предъявили твоим дружкам-мафиози ультиматум, а с тобой вроде бы очень хотят поговорить милицейские!

Мне подвернулась шальная мысль, и я оседлал ее, словно ежа. И подскочил, естественно.

— Гаррик! — закрывая ладонью трубку, с жутким свистом шепнул я дорвавшемуся до моих запасов «Русского принца» журналисту. — Взгляни на улицу, во двор, там, у подъезда, никого не маячит? Чтоб больше смахивал не на «астратуровца», а на милицейского?

— Да что ты, Якубовский, что ли, чтоб за твоей квартирой слежку следить? Не мешай мне твою водку бодяжить… и бодягу керосинить!

Он нуждался в успокоительном!

— Посмотри, — со злодейскими интонациями в голосе приказал я тихо. И продолжил в трубку: — Что там о милицейских, а, Атас?