Граф Лавастин перекрестился, будто от злого глаза или дурного знамения.

— Прошу меня простить, — тут же извинился Жоффрей. — Я не…

— Ничего.

Колено Алана затекло и стало болеть. Он попытался поменять позу… Взгляд Лавастина как молния переместился на него.

— Мастер Родлин, это тот самый юноша? Как его имя?

— Алан, господин.

Лавастин пристально осмотрел Алана. Вблизи и без доспехов граф казался еще более хрупким. У него было узкое лицо и темно-русые волосы, но глаза ярко-голубого цвета.

— Кто твои родители? — спросил он. — Из какой ты деревни?

— Сын Генриха, ваше высочество. — Алан едва не задыхался. Он с трудом мог поверить, что говорит с самим графом. — Матери я никогда не знал. Я из деревни Осна, что на Драконьем…

— Да. Тамошний монастырь сожгли ранней весной. Королевское владение. — Он молчал довольно долго, и Алан успел подумать, что неизвестно, огорчен он или наоборот рад тому, что сожжен монастырь, получивший земли и средства от короля Генриха. — И еще там, помнится, довольно большой порт. Знаешь что-нибудь об этом?

— Мой отец был купцом, господин. А тетя — уважаемая домовладелица. Она распоряжается товарами, которые отец привозит из-за моря, и содержит свою каменотесную мастерскую.

— Обращался раньше с собаками?

— Нет, господин.

— Ты ходил к старым развалинам перед Ивановым днем. Видел там что-нибудь?

Казалось бы, случайный вопрос. Алан не осмеливался отвести взор от графа и одновременно боялся заглянуть в его глаза. Он долго пытался собраться с мыслями и решить, что же следует ответить.

— Ну? — настаивал Лавастин, очевидно не имея привычки ждать.

Должен ли он рассказать о своем видении? В чем его тогда могут обвинить? Он чувствовал на себе испытующий взгляд брата Агиуса. Черная магия? Запрещенное колдовство? Примесь бесовской крови? Или он должен все отрицать и запятнать свою душу ложью?

— Так ты что-то там видел. — Граф подошел к распахнутому окну и стал смотреть на лес и отдаленные холмы. — Мастер Родлин, возьмешь молодого человека под свою опеку. Он поможет тебе заботиться о собаках.

Разочарованный, Алан вновь преклонил колено. Родлин повернулся, чтобы уйти.

Граф отошел от окна и на мгновение остановил Алана, пристально глядя на него:

— Подойдешь к сержанту Феллу, он займется твоей военной подготовкой.

Пока Алан, изумленный, приходил в себя, чтобы ответить, как полагалось, граф вернулся к столу и сел.

— Брат Агиус, передайте диаконисе Вальдраде, что я буду говорить с ней перед ужином.

Священник кивнул и, пронзив Алана взглядом, вышел.

— Капитан! — Лавастин говорил так, будто Алана уже не было в комнате. — На побережье Венну этой осенью мы начнем строительство укреплений. Если установим их вот таким способом… На эти работы проведем дополнительный набор рекрутов.

Родлин тронул Алана за запястье:

— Пойдем.

Алан направился к двери, но взгляд его упал на два гобелена, висящих на ее внутренней стороне. Один изображал герб Лаваса: два черных пса на серебряном поле. Другой заинтересовал его больше: рыцарь со свитой ехал через темный лес. Вдали виднелась высокая гора, вершина которой была подернута серой дымкой. К его седлу был пристегнут щит с изображением красной розы.

Родлин крепко взял Алана за руку и вывел из комнаты, пока граф с капитаном, родней и вассалами обсуждал планы осенне-зимнего строительства и устройство нового, утяжеленного плуга для обработки полей, пока еще покрытых лесом.

Красная роза на щите. Вот он ее и увидел. Надо было лишь набраться терпения.

Сквозь одежду юноша почувствовал, что его роза стала теплой, будто довольная тем, что он станет воином. Он и сам был счастлив, понимая, что сбывается его мечта.

Взгляд брата Хью вызывал ненависть. Этот человек ждал малейшей ее оплошности. Утомительное глубокое молчание и постоянная осторожность были теперь ее поверенными. Так продолжалось каждый день и каждую секунду. Но он ждал, надеясь, что рано или поздно Лиат выдаст себя.

Особенно она ненавидела этот взгляд по вечерам, после окончания работы, когда перед сном устраивала свою постель на соломе в свинарнике. Оставь он ее одну, она могла бы наблюдать небеса — это связывало ее с прошлой жизнью, жизнью с отцом. Но Хью допоздна сидел на крыльце и наблюдал за ней в ожидании того, что ее выдаст.

Единственной защитой было притворство: дескать, отец не научил ее ничему. Никаких тайн небес или чего-то сверхъестественного. Она ничего не говорила, когда Хью сидел на улице с астролябией в руках, поворачивая ее, крутя угломер, выводя пальцами линии на металлических пластинах и… не зная, как пользоваться прибором, не умея даже определить время.

Хью, образованный человек, не знал, что происходит сейчас в созвездии Дракона, излучавшего теперь свет не меньше, чем четверть луны. И так пугавшего ее… Она никогда раньше не задумывалась над тем, насколько запретным должно быть знание небес. Знание, которое она получила, сидя у отца на коленях, — беспомощная, как утенок, впервые познавший воду.

«Волшебники и мореходы, — говорил всегда отец, — должны изучать небеса».

Понимая, что осталась одна, она снова и снова внимательно всматривалась в бескрайнюю высь. Отец записывал наблюдения на полях «Книги тайн» аккуратным и тонким почерком. Ей приходилось заносить их в свою память.

«Как гласит Хроника Алисы Яррийской, „разум твой — сокровищница, а сердце — главный в ней сундук“. В памяти своей создай, Лиат, великий город, порядок улиц запомни, как будто по ним ходишь каждый день. Твой, только твой тайный город. В нем будет жить все то, что хочешь сохранить в себе. Вещь всякая пускай получит там свой образ, по нему потом ее ты распознаешь. Вещь всякая иметь там будет свое место и свой порядок, и будешь ты богаче королей. И Знание — сокровище нетленное — не потеряет ценности вовек».

И так с годами путем концентрации она превратила память в воображаемый город, карту которого она нарисовала в уме так четко, что, закрыв глаза, могла прогуливаться по нему, будто он существовал на самом деле.

Среди водной глади великого озера покоится остров, совершенно круглый, крутые берега его плавно переходят в ровное, возвышенное плато. Город находится на острове, в нем семь частей, разграниченных семью стенами, каждая из которых выкрашена в свой неповторимый цвет. В центре, на плато, находится рыночная площадь, по сторонам которой четыре больших здания, по четырем концам света. Там же стоит каменная башня. Обсерватория была построена из мрамора и повернута по оси север — юг, на северную звезду и созвездие, известное как Стражник.

Когда летними ночами Лиат стояла на улице во дворе между часовней и свинарником и смотрела в небо, она в уме рисовала обсерваторию, ее резные стены, ниши, колонны. Она вообразила двенадцать арок, представлявших двенадцать домов зодиака, известных как Дома Ночи, и тело мирового дракона.

В Доме Дракона она изобразила шестиконечную звезду, которую однажды видела во время прилива на Андаланском побережье. Звезда мерцала ярким белым светом. Лиат расположила ее внутри искривленной арки Дракона на пятнадцати градусах, так, чтобы помнить, в каком градусе она находилась в созвездии. Вокруг нее она расположила воображаемые печати, чтобы помнить, где были Солнце, Луна и другие планеты, каждая в своем Доме. Через пять или через двадцать лет, если доживет, она покажет это другому математику, другому волшебнику, владеющему знанием звезд. Точно покажет, где и когда появилось странное знамение.

Но лето кончалось, три с половиной месяца минуло после того, как все началось, и звезда померкла. Она могла еще видеть ее в сочетании с созвездием Дракона, но теперь это была обычная звезда. Наверное, так рождаются ангелы: свет звезд возвещает их рождество, рождество посланников Господа нашего и Владычицы. А может, это просто была комета — так математики называют звезды, имеющие хвосты и иногда пересекающие сферы Солнца.