На свисток вошел офицер.

— Любезный де Молоз, — распорядился герцог, — задержите этого человека; но пусть с ним обходятся хорошо и не отказывают ему ни в чем необходимом.

— Будьте спокойны, монсеньор, мы за ним присмотрим.

— Ступайте за этим офицером, — приказал герцог дю Тальи, — я вскоре вас извещу.

Герцог прочел письмо, отданное ему дю Тальи, перечитал его и спрятал в портфель с ключом, который всегда имел при себе. Капитан Ватан заметил, что у него при этом хмурились брови и лицо приняло озабоченное выражение.

— Я думаю, капитан, мы сделали выгодную поимку.

— В каком смысле, монсеньор? Этого плута повесят?

— Напротив; он ничего не солгал.

— Так вы считаете его честным человеком?

— Да.

— Это меня удивляет, монсеньор; у него на лице написано: петля.

— Это правда, милый капитан, но ведь для такого ремесла святых нельзя брать.

Поговорив с ним еще некоторое время, де Роган предложил ему вместе позавтракать, но капитан попросил позволения съездить к графу дю Люку, чтобы пригласить его через три часа быть на совете.

Капитан ушел.

В назначенный час собрался совет под председательством герцога де Рогана. Секретарем был де Лектур.

— Господа, — объявил герцог, — я буду иметь честь сообщить вам содержание письма, присланного мне господином Делафорсом, так как предметом нашего сегодняшнего собрания будет именно обсуждение фактов, указанных в этом письме.

Герцог Делафорс писал, что им пришлось выдержать атаку роялистов со стороны Вилль-Бурбона; но что они отбили ее, не потеряв ни одной позиции; что королевская армия сильно терпит от заразы вследствие гниения непогребенных трупов, и солдаты мрут там, как мухи; но что и положение протестантов в Монтобане нехорошо; если герцог де Роган не пришлет им подкрепления из восьми или десяти отрядов пехоты, им придется броситься на роялистов и погибнуть, не принеся никакой пользы интересам религии.

— Как вы думаете поступить в этом случае, господа? — спросил де Роган. — Я бы хотел знать ваше мнение.

Граф дю Люк отвечал, что не только честь, но и интересы религии приказывают немедленно послать помощь протестантам.

Остальные члены совета подтвердили мнение графа. Оливье прибавил, что теперь остается только решить, как велико может быть подкрепление, которое надо послать протестантам, а это решить может только герцог де Роган, так как ему известно, какими силами он располагает. Герцог поблагодарил членов совета и отвечал, что в Монтобан отправятся одиннадцать отрядов под начальством де Бофора, адъютантом которого он назначает графа дю Люка.

— Туда ведут две дороги из Сент-Антонена, — прибавил герцог, — через Грезинский лес, представляющий хорошие прикрытия и места для засады; но эта дорога немного дальше; другая же, прямее и короче, вся открыта.

Де Бофор выбрал последнюю.

— Королевские войска, узнав о посланном вами подкреплении, наверняка пойдут Грезинским лесом, — пояснил он, — чтобы засесть там и напасть на нас. Им не придет в голову, что мы решились идти открытой дорогой.

Совет разошелся.

В тот же вечер дю Тальи был отправлен в Монтобан с письмом, извещавшим герцога Делафорса и губернатора, что им идет подкрепление.

Бывший слуга графа де Сент-Ирема украл лошадь и помчался в Сент-Антонен, но, не доезжая Кастра, свернул в сторону, вправо, и скрылся в лесу. Остановившись через четверть часа у полуразрушенной хижины угольщика, он свистнул. Из дверей показалась стройная фигура Клода Обрио.

— Ну что? — воскликнул паж, не дав ему сойти с лошади.

— Возвращаюсь с письмом в Монтобан, — сообщил запыхавшийся дю Тальи.

— От кого письмо?

— От герцога де Рогана к господину Делафорсу, кажется, очень важное; герцог наказывал мне беречь его.

— А! Давай!

— Но я чувствую веревку на шее.

— И еще сильнее почувствуешь, если не будешь мне повиноваться.

— Но…

— Давай, дурак! Получишь десять пистолей, и я отдам тебе письмо в целости.

Паж презрительно бросил ему деньги. Дю Тальи подал письмо. Обрио ушел в хижину и через четверть часа вышел оттуда.

— Бери твое письмо, — сказал он, — не стоило платить за него, оно самое пустое.

— Ну, уж в этом я не виноват! Теперь мне можно ехать, мад… милый друг Клод Обрио?

— Нет, постой! Вместе поедем.

— А ваш господин-то?

— Он послал меня с поручением, которое должно меня задержать три дня. Впрочем, тебе выгоднее ехать со мной; у меня есть бумага на свободный проезд через линии королевских войск.

— О, так я не отказываюсь!

— Знаешь ты прямую дорогу отсюда в Монтобан?

— А вы спешите?

— Очень.

— Не беспокойтесь; если у вас надежная лошадь и может безостановочно делать большие расстояния, мы завтра вечером будем на месте.

— Так едем!

Паж вскочил на лошадь, которую прятал в кустах, и на другой день после заката солнца они подъехали к линии королевских войск. Благодаря бумаге Клода Обрио их пропустили.

— Теперь слушай! — проговорил паж, когда они остановились на расстоянии ружейного выстрела от заставы Сент-Антонена. — Очень может быть, что тебе дадут еще письмо к герцогу де Рогану; не вози его туда, пока не покажешь мне, а то плохо тебе придется!

— О, не беспокойтесь! Все это слишком выгодно для меня; если война протянется месяца три, я сделаюсь богатым и вернусь к своему очагу с состоянием, нажитым в поте лица.

— Значит, решено?

— Клянусь честью!

Паж пожал плечами и отвернулся от Лабрюйера. Тот поехал в Монтобан, а Клод Обрио вернулся в лагерь и отправился прямо в Пикеко, где была главная квартира короля.

Отыскав дом епископа Люсонского, он постучался и спросил отца Жозефа, сделав при этом, вероятно, условный знак, потому что слуга почтительно поклонился и пропустил его.

Отец Жозеф писал, когда к нему вошел Клод Обрио. Сейчас же оставив перо, он лукаво посмотрел на молодого человека.

— А! Это вы, дитя мое! Очень рад. Я не верил, когда мне о вас доложили.

— Отчего же, отец мой? — поинтересовался паж, слегка нахмурив брови.

— Да я и сам не знаю, почему… мы ведь давно с вами не виделись.

— Ведь мы условились видеться только при крайней необходимости, для сообщения чего-нибудь особенно важного, отец мой.

— Так, так, дитя мое! — продолжал тем же насмешливым тоном монах. — Следовательно, вы пришли сообщить мне особенно важное известие?

— Да, отец мой, если только вы расположены выслушать меня, в чем я сильно сомневаюсь по тому, как вы меня принимаете.

Монах вдруг выпрямился, точно ужаленный.

— Извините, дитя мое, — сказал он, — я очень занят. Вам неизвестно, может быть, что дела короля очень плохи.

— А если я пришел говорить с вами именно по этому поводу?

— О, в таком случае говорите скорей, дитя мое!

— Вы говорите, что дела короля плохи, отец мой? А я вам скажу, что дела протестантов еще хуже.

— Что вы!

— Да; у осажденных нет никаких припасов, нет войска; они просят помощи у единоверцев.

— Вы можете подтвердить это доказательствами?

— Да. Я их купил у человека, которому поручено было доставить их по назначению. Они мне дорого достались. Вот копия с подлинного письма герцога Делафорса к герцогу де Рогану.

Монах стал буквально пожирать письмо глазами.

— А! И им тоже очень плохо, — произнес он с непередаваемым выражением лица.

— Это еще не все, — прибавил паж. — Для одного этого я бы не загнал так свою лошадь.

— Что же еще?

— Прочтите вот это, другое письмо.

— Ого! — воскликнул монах, сверкая глазами. — Это что такое? Сознаюсь, я был неправ, говоря с вами так небрежно. Это очень важные известия. Вы действительно преданный подданный короля.

— Нет, ошибаетесь, отец мой! — вскричал паж, и лицо его исказилось. — Я только… существо, которое мстит за себя!

— Э, что нам до этого за дело, если ваша месть приносит пользу государству! — заключил со зловещей радостью монах. — Вы теперь можете просить у меня все что пожелаете.