В. Ш. Когда человек хочет сам, наедине с собой верить в какого-то „своего” Бога, он верит в того бога, которого сам придумал и в которого ему удобней верить. Он создает бога по образу и подобию своему, наделяя его своими личными человеческими слабостями. Это не Бог, а в лучшем случае плод сентиментального воображения и система этических норм данного времени. Но я верю в реального, живого Бога, Которого я сам не могу вообразить и знание о Котором сохранила только Церковь.

— Но в храме всегда столько народу… Не тяжеловато ли художнику, привыкшему к творческому уединению?

В. Ш. „А кабак далеко — но легко”. Ценные вещи вообще „тяжеловаты”, а легки только кабаки да журналы „Гламур”. Да и не так уж тяжело в церкви.

Обычно люди, общаясь, просто заполняют время каким-то пустым гулом. И именно такого общения человек, ценящий уединение, склонен избегать.

Одна из самых ценных вещей в жизни, которые я знаю, — это одиночество. Но еще более ценно межличностное слияние, которое происходит в любви, дружбе. А самая высшая его степень — это церковное слияние с людьми, вместе предстоящими перед Богом”.

Н. Н. Ефимов, В. С. Фролов. Карибский кризис 1962 года (новые данные). — “Вопросы истории”, 2005, № 10.

Преподаватели МГУ (кстати, генерал-лейтенант и полковник в отставке) выводят, что события того года были поставлены под контроль в основном благодаря СССР. “Заслуга же президента Кеннеди состояла в том, что он в конце концов устоял перед давлением „ястребов” из Пентагона, призывавших к немедленному началу боевых действий”.

Приводится “краткая” (по числам, однако) хроника событий. В финале расследования читаем и такое: “Карибский кризис наглядно продемонстрировал „неповоротливость” и даже архаичность традиционных каналов связи между руководителями супердержав, когда мир в буквальном смысле „висел на волоске”. В апогей кризиса последнее личное послание Хрущева президенту Кеннеди пришлось передавать по московскому радио, минуя обычные процессы шифровки и дешифровки официальных сообщений. Все это затем привело к созданию и поныне функционирующего так называемого „красного телефона”, или „горячей линии” (прямой связи между Кремлем и Белым домом)”.

Сергей Жарков. Стихи. — “Арион”, 2005, № 3.

Печатается в разделе “Листки” (обычно одно-два стихотворения). Называется “Имя”:

На стволе сухого дуба

Я вырезал имя свое.

В Латвии оно осталось.

Анна Иванова. Театр простодушных. — “Фома”, 2005, № 8 (31).

Об опыте уникального театра, созданного в 1999 году артистом театра и кино Игорем Неупокоевым. Актеры театра — носители синдрома Дауна, генетической аномалии, которая в России до сих пор окружена массой заблуждений и предрассудков. В развитых странах таких людей уже много лет называют “альтернативно одаренными”.

“…„В начале работы я (Игорь Неупокоев. — П. К. ) наслушался многого. Мне говорили: а зачем вы это делаете, спасительно ли это для их душ, нет ли в этом кощунства. Это, кстати, мне одна православная женщина говорила. Но я сам православный, и я ничего такого в этом не видел. Наоборот, я хотел поднять этих людей на сцену, чтобы они оказались в волшебном пространстве, сами стали объектами искусства. А кроме того, мне хотелось обострить проблему. Люди с синдромом Дауна зачастую просто сидят в четырех стенах, вне мира, вне общества. Я понимал, что сцена — это уникальное место встречи этих людей и зрителей. Я хотел, чтобы все их увидели. Не в болезни, не в убожестве, не в слабости, а преображенными силой искусства, очень красивыми. В пространстве художественного образа. Так все и случилось”.

Действительно, все, кто хоть раз видел спектакль „Театра простодушных”, сходятся в одном — на сцене происходит чудо. Сначала возникает ощущение какого-то странного цирка, паноптикума или балагана, но буквально через несколько минут вы видите, как на сцене начинается реальная жизнь . Люди с синдромом Дауна — это большие дети, ранимые, чистые и искренние в проявлении своих чувств. Все, что они делают, — они делают всерьез. Они стопроцентно работают по системе Станиславского. Многие зрители, выходя со спектакля, плачут. Просто потому, что прикоснулись к чему-то настоящему.

Впрочем, находятся и совершенно равнодушные люди”.

Константин Кедров. “Пушкин — это наше ничто!”. — “Футурум АРТ”, 2005, № 2 (10) <http://www.futurum-art.ru>.

Печатается в разделе “Интервью”.

“ — Как Вы оцениваете в целом развитие поэзии в современной России?

— Такого стремительного прорыва русская поэзия еще не знала. Могу назвать десятки имен, дойду до сотни. И это все открыватели, первооткровения.

— Какие издания печатают настоящих поэтов?

— „Журнал Поэтов”, „Футурум АРТ”, „Дети Ра”. Не претендую на всеохват.

— Спасибо за упоминание наших изданий. <…> Нет ли у Вас ощущения, что культ Александра Сергеевича Пушкина, явно существующий в России, принес огромный вред русской поэзии, которая многие века идет путем прозы, т. е. что-то рассказывает читателю, а не является для него божественным откровением? У меня, например, такое ощущение есть.

— В 1983 году я написал: „Пушкин — это вор времени / Поэзия Пушкина — время вора”. Пушкин — гений банальности, если гениальность и банальность в чем-нибудь совместимы. Он все время ломится в открытую дверь. Я не понимаю, „что в вымени тебе моем”. Так и не осилил „Евгения Онегина” до конца, только помню, что „она любила на балконе”. Почему бы и нет? Помню „Кончаю. Страшно перечесть…”. Тоже неплохо. Еще какие-то глупости, что „гений и злодейство — две вещи несовместные”. Гоголь Пушкина в Хлестакове блестяще отобразил: „Легкость в мыслях необыкновенная”. Кабы в мыслях, а то ведь просто „Перо упало. Пушкин пролетел”.

В открытую дверь за Пушкиным вломились Тютчев, Фет, Некрасов, Надсон, Брюсов, Блок. Благо в открытую дверь ломиться легко. Слава Богу, пришли футуристы, и дверь захлопнулась, больно ударив по носу легкописцев. Потом понадобилось вмешательство государства, чтобы открытую дверь снова взломать и впустить туда „2515 поэтов наших федераций”.

— Какая же альтернатива пушкинской традиции?

— Футуризм, неофутуризм, дадаизм, сюр, метаметафора, концепт, да мало ли всего еще не открытого. Что угодно, только не Пушкин. Пушкин — это наше ничто.

— Ваше поэтическое кредо?

— „Поэзия — вершина бытия” („Бесконечная”, 1960)”.

Читая эту трогательную ахинею, я с удивлением отметил, что наш “номинант на Нобелевскую премию” (само собой, напомнено в справке) не чужд и пошлятинки. Ему, кстати, наверное, кажется, что он — эпатирует в маяковско-синявском духе, преемственно “сбрасывает с парохода” и ножкой ножку бьет — в квазифутуристической позиции. Выходит, увы, как-то импотентно.

Светлана Кекова. Больное золото. Стихи. — “Знамя”, 2005, № 10 <http://magazines.russ.ru/znamia>.

Снова звук золотой из молчанья возник

и звенит в тишине, опасаясь повтора.

Я не слышу его — потому что должник

избегает дверей своего кредитора.

Как блестят куполов золотые холмы

и качается колокол звуков протяжных!

Сколько слов я брала у пространства взаймы,

сколько рифм у воды, по-русалочьи влажных!

А теперь я молчу, потому что вокруг

мной любимые души проходят мытарства…

Как долги отдавать, если к старости вдруг

опустела казна моего государства?

Ирина Кнорринг. “ Эта жизнь мучительно прекрасна”. Публикация Светланы Соложенкиной. — “Встречи” (США), № 29 (2005).