Между прочим, эта фраза с упоминанием самого знаменитого стихотворения Петровых отсутствует в буклете, приложенном к CD. Отсутствует, думаю, потому, что запись его не включена ни в винил, ни в компакт.

Скажите мне, почему?!

“…Через несколько лет после смерти Марии Петровых я увидел в архиве ее письмо к близкой подруге, в котором она сообщала о нашей записи не без некоторого удивления: „…Он как-то сумел настоять, чтобы я у него ‘записалась‘. Читала я ужасно — скандируя, чего никогда не делаю”. Дальше Мария Сергеевна писала о том, что мы с ней договорились считать эту не слишком удачную запись как бы предварительной, черновой, что она начитает на пленку все заново, как только будет чувствовать себя получше… Но этого уже не произошло”.

На виниле 1986-го, который нам еще понадобится, в оформлении использована картина — портрет Марии Петровых работы Мартироса Сарьяна: молодая Мария Сергеевна в красном платье, а за ней — синее, в облаках — небо.

На компакте этот портрет вынесен на оборот вкладыша, а на лицевую Шилов поставил сарьяновский карандашный набросок 1948 года, хранящийся в собрании А. В. Головачевой.

Мария Петровых. Стихотворения читают автор и ее друзья. [Государственный Литературный музей]. Составитель Л. Шилов. Сувенирное издание.

© Студия ИСКУССТВО, фонограмма, 2003.

© М. С. Петровых. (Наследница — А. Головачева). 2003.

P Издательство ЮПАПС.

Общее время 55.31. Звукорежиссер проекта С. Филиппов. Звукооператор (запись вечера памяти Марии Петровых в ЦДЛ 22 октября 1979 года) Л. Абрамзон. Дизайн В. Лазутин.

Очевидно, вечер памяти Марии Сергеевны в ЦДЛ был первым таким вечером. В своей переписке с Давидом Самойловым Л. Чуковская упоминает о подобном собрании в день рождения М. П. — в университете, на котором она была6, — 26 марта 1980 года.

Итак, кроме двенадцати треков записей авторского чтения Марии Петровых, общий объем времени звучания которых занимает примерно четверть диска, мы слушаем выступления с вечера памяти. Его ведет переводчица Елена Николаевская. И ведущая вечера, и Наум Гребнев, и Вильгельм Левик (он-то и читает “Назначь мне свиданье на этом свете…”), и Юлия Нейман вдохновенно декламируют стихи Марии Сергеевны. Руководитель литературного объединения “Магистраль” Григорий Левин, поэты и переводчики Аркадий Штейнберг, Семен Липкин и Арсений Тарковский вспоминают о той, которой еще предстояло через 15 лет запечатлеться в липкинской “Квадриге”:

…А третья нам была сестрой.

Дочь пошехонского священства,

Объединяя страсть и строй,

Она искала совершенства.

Муж-юноша погиб в тюрьме.

Дитя свое одна растила.

За робостью в ее уме

Упрямая таилась сила.

Как будто на похоронах,

Шла по дороге безымянной,

Но в то же время был размах,

Воспетый Осипом и Анной.

На кладбище Немецком — прах.

Душа — в юдоли богоданной.

Семен Липкин — единственный, кого после объявления ведущей встречают аплодисментами (нарастающая канонада после скандала с альманахом “Метрополь”?)7.

Мне представляется очень важным и символичным, что именно на этом вечере оказались три поэта и переводчика из дружеской “квадриги”, о естественном сложении которой рассказывали они сами. В Гослитиздате в редакции литератур народов СССР работал Георгий Шенгели, он-то пригласил сотрудничать Тарковского, Петровых, Липкина, Штейнберга. Был приглашен и Владимир Державин, с которым дружила Мария Сергеевна. “Оттуда все и пошло”, — вспоминала она впоследствии. А “в народ” ушла фраза Арсения Тарковского: “Заткнули поэтам рты и радуются, что у нас возникла первоклассная переводческая школа!”

…Судя по всему, тогда, в октябре 1979 года, Арсений Тарковский еще не написал своей статьи “Тайна Марии Петровых”, которая открывала книгу Петровых “Предназначение” 1983 года издания, а сегодня открывает наиболее полное из ранее изданных собрание стихотворений Марии Петровых (“Домолчаться до стихов”, М., “Эксмо-Пресс”, 1999; составление А. Головачевой). Теперь мы знаем, что в 1983 году Самойлов и Чуковская обменялись сдержанными впечатлениями об этой статье (“Вы правы, — пишет Л. Ч., — много мыслей и мало любви…”).

А на вечере, запечатленном этим CD, Тарковский говорил — завершая свое трехминутное выступление — удивительные вещи:

“Она была одна из первых трех русских поэтесс, вероятно, двадцатого века. Ну я не знаю, кто: Ахматова, Цветаева — может быть (курсив мой. — П. К. ) и Мария Петровых… А кто еще? Больше вы не увидите никого. Ее значение непреложно, потому что это поэзия очень высокая, это поэзия свободного, гордого, вольного и независимого духа, и она всегда останется с людьми, сколько бы ее ни издавали: в количестве пяти экземпляров, пятидесяти экземпляров, пятидесяти тысяч — это совершенно безразлично. Все ли стихи ее опубликованы или нет — это тоже совершенно безразлично, потому что стихи пишутся для того, чтобы их написать, а не для того, чтобы их читать или печатать. Это все уже пришло потом. Самое важное, что стихи написаны, и написаны они для того, чтобы их написать. Вот для этого существует поэзия…

<…> Я ясно представляю себе величину этого очень большого поэта, который был признан, любим и чтим Пастернаком, Анной Андреевной Ахматовой, Мандельштамом. Вот такими поэтами, поэтами такого ранга. Мне кажется, что этого тоже вполне достаточно. Бессмертие ей обеспечено автоматически, понимаете? Поэтам хорошим, выдающимся поэтам — бессмертие обеспечивается автоматически, — самим фактом написания ими стихов”.

В конце июня 1979 года, то есть через месяц после кончины Марии Петровых, Давид Самойлов прислал Лидии Чуковской поминальные “Три стихотворения”: “…как стихи они сырые”. 1 июля 1979 года Лидия Корнеевна ответила: “Судить о стихах я как-то еще не могу. Пока мне кажется, что 2-е и 3-е больнее, т. е. вернее — чем первое. Личнее…” И добавила спустя две с небольшим недели: “Какая-то ее благоуханность, самоотреченность там передана. Если говорить не о „качестве стихов”, а о схожести портрета, то в портрете для полноты сходства не хватает — ее страстности. Она ведь была не только тиха, скромна, тверда, горда, но и страстна, полна любвей и ненавистей. (Это я не к тому, что Вы это должны отразить, — а просто так — о ней — Вам.)”

В окончательном варианте этот триптих был напечатан в самойловском двухтомнике 1989 года8, а здесь, на нашем CD, переводчик Морис Ваксмахер читает именно тот, обсуждаемый в переписке с Чуковской, старый вариант, где первым стоит “Этот нежный чистый голос, / Голос ясный, как родник…”.

Тема голоса продолжалась и во втором стихотворении, которого, как и третьего, Самойлов позднее не изменил: “Во сне мне послышался голос…” Кстати, дочь Марии Сергеевны — Арина Витальевна Головачева — включила в собрание 1999 года старый вариант.

Однако на “гиганте” 1986 года Давид Самойлов читал стихи памяти Марии Петровых в последней редакции.

Думаю, Шилов взял для этого CD-альманаха именно тот вечер 1979 года потому, что все вспоминающие, рассуждающие, читающие стихи М. П. участники собрания были охвачены — и это отчетливо слышно! — каким-то единым духоподъемным порывом.

…Слушая нежный и строгий голос Марии Сергеевны, я не сумел твердо понять, где записи шиловские, где те, что делала Ника Глен. Всего здесь звучит девять стихотворений:

1. “Пожалейте пропавший ручей!..” (1967)

2. “— Черный ворон, черный вран…” (1967)

3. “Черта горизонта” (1957)

4. “Судьба за мной присматривала в оба…” (1967)

5. “Что делать! Душа у меня обнищала…” (1967)

6. “Дальнее дерево” (“От зноя воздух недвижим…”) (1959)