— А это вышка. Буровая. Компании «Глобал ойл». Из-за нее был большой скандал, опасались, что зимой — тут же льды — будет авария, разлив нефти на границе с заповедником. Но оказалось, ничего — пять лет уже. Видно, что на буровой сидит, отдыхая, множество птиц.
Брайан отходит от других, садится на бревно, слушает. Николай Иванович, желая, видимо, продолжить разговор и не очень-то интересуясь разгрузкой лодки, приближается к нему:
— Брайан… Кстати, почему вас называют Брайан? Это ваше настоящее имя? — Чувствует себя неловко. — Извините…
— Да нет, я люблю рассказывать о Брайане. Был такой музыкант — Брайан Джонс. Настоящий денди эпохи битников! Когда в Европу стали приезжать первые рок-банды из Америки, он ездил с ними из страны в страну и в точности снял их манеру играть. А потом создал группу «Роллинг Стоунз», которая стала играть ритм-энд-блюз по-настоящему, как это делают черные. А еще он ездил по миру и собирал звуки. Короче, для меня музыка началась с одной пластинки, где он представляет марокканских трубачей из Джуджуки. Вот поэтому я и Брайан…
— Вот как… А я, признаться, до вас не имел дело с музыкантами…
А теперь — у меня в голове не укладывается, как за всю мою жизнь, слушая птиц, я ни разу не подумал о музыке? Наверно, музыка была не нужна. Птиц хватало. Но то, что вы придумали, меня просто ошеломляет, потому что… Ведь это разные уровни сознания… И нужно обладать редким чувством гармонии мира… Вы понимаете?
— Думаю, да.
— А я не пойму, пока не услышу… — признается Николай Иванович.
— Услышите.
— Но гармония мира?
— Она офигительна.
— Тогда я скажу: на самом деле эта буровая не должна торчать здесь! Она все портит! Вы согласны? Такой вид не стоило бы портить и за миллион долларов. В конце концов, нефти много — а такая картинка, — он обводит рукой горизонт, — одна. И Волга одна.
— Можно и так подумать обо всем этом, — соглашается Брайан.
Некоторое время все топчутся на косе.
— Ну, палатку мы здесь поставим, — говорит Алексей. — А вот дров на костер не наберем. Если только вон то, — показывает белое, как кость, давно прибитое к берегу дерево, — не распилим. Я топор взял, а пилу — нет.
— А зачем пила? — аккуратно интересуется Николай Иванович.
— Да вон какой ствол лежит — а распилить нечем.
— Вы знаете, Алексей…— говорит Николай Иванович. — Здесь каждое дерево обычно облюбовано какой-нибудь птицей. Тут ваш знакомый, Белохвостый Орлан, любит сидеть. Мы его спугнули — но вон видите помет? Это его место…
— Ну а обед мы как будем готовить? — смеется Алексей.
— Я примус взял. — Тоже смеется. — Опыт, знаете… Я еще маленьким с отцом, с матерью по нескольку дней так же вот, в лодке, путешествовал… Никаких моторов — на веслах, на шестах. Иногда прямо в лодке и ночевали. И вот — вечером примус раскочегаришь — и слушаешь отца…
— На шестах? — с видимым изумлением спрашивает Андрей.
— Ну да… Тут же мелко почти везде… Так и плавали… Семечки лотоса ели, чилим [1] , хлеб. Арбуз еще с собой прихватишь — роскошь…
sub IV /sub
«Министр внутренних дел» показывается на подержанной, но достаточно приличной «тойоте-королле» на пыльных улицах поселка, в глубине которого, в конце улицы, виден офис нефтяной Компании. В этот час аул замер в пыльном жаре самана: из самана сложены стены одноэтажных беленых, а то и просто ровно обмазанных перемешанной с навозом глиной домов, заборы… По краю улицы бегут короткие синие тени. Ветерок крутит солому и пыль на дороге. В этот час здесь ничего не шевелится, даже белье не сушится, сушатся разложенные на земле плюхи коровьего помета; высохшие сложены в остроконечные кучи, несколько мух на более свежих; только в плотной, надежной тени сарая две женщины разжигают во дворе печь лепешками кизяка. Рядом крутятся круглоголовые малыши… Подняв клубы пыли, так что женщины у печки, не успев закрыть лица платками, начинают чихать и отплевываться, он подруливает к зданию конторы, выключает кондиционер, глушит машину, вытаскивает ключи из замка и выходит.
Синяя тень на желтом песке.
Жара.
Не спеша «министр» подходит к воротам и нажимает кнопку возле маленькой двери. Через пару-тройку секунд дверь бесшумно отворяется.
Охранник поднимается со своего места, почтительно склоняясь:
— Добро пожаловать, Олег Рахимович…
— И тебе добро, дружочек…
Обед, стол, вино. Шеф берет рюмку, приветственно поднимает и вытягивает одним глотком. «Министр» тоже пьет. Губы, кадык. Как будто что-то перекатывает во рту языком. Старается расчувствовать вкус. Выпив, причмокивает. Ставит бокал на стол.
— Что ж, верно: вино недурное… — Держит паузу. Шеф тоже молчит. — Но… вы же не просто так пригласили меня сюда?
— Мне интересно, — вдруг, подхватив бутылку и начиная разглядывать этикетку с родословной вина, говорит шеф, как бы и не слыша собеседника. — Каким образом они подыскивают слова, чтобы передать вкус… Не так уж богат русский язык тем, что касается вкусовых ощущений. Нам невольно приходится говорить метафорами (читает с этикетки): «Теплый, глубокий вкус насыщенной красной палитры…» Поэзия! Но по сути — бессмысленный набор слов…
Он поднимает глаза на «министра» и весело вскрикивает:
— Не обращайте на меня внимания, дорогой Олег! Мы так стосковались по общению в этом гараже, что стоит появиться кому угодно, как у меня начинается приступ словоизвержения…
«Министр» смотрит на него с неявным удивлением.
— И пока, извиняюсь, не проблюешься — решительно ничего нельзя поделать. В этом, собственно, весь ужас и комизм ситуации, — обезоруживающе улыбается шеф. — В Москве я знавал одного писателя этих рецензий. Это был самый аморальный человек, которого я встречал в жизни. Но как-то удивительно умел передавать запахи… Но теперь он уже не пишет, и, значит, мечта его сбылась…
— В каком смысле «мечта»? — раздается чуть нетерпеливый, жестковатый голос «министра».
— Ну, все мы, — или большинство — продолжаем заниматься своим делом, пока у нас нет возможности послать все к черту и поселиться в своей мечте. На мечту нужны деньги, а что до моего знакомого, то, я думаю, он их скопил и поэтому больше не пишет…
«Министр» хочет что-то сказать, но шеф успевает предупредить его:
— Вот у вас есть мечта?
— М-м…
— Постойте! Не говорите! Я угадаю сам: домик из каталога «Honka» в экологически чистом районе дельты, подальше от населенных пунктов, рыбалка, лодка с японским мотором и внедорожник «тойота»… Что, я угадал?
— В общем — да… — выдавливает из себя «министр». И вдруг широко, ясно так смеется. — А у вас, — не переставая улыбаться и потирая колени ладонями, словно от смущения, что его так легко раскусили, в свою очередь спрашивает «министр», — у вас есть мечта?
— Ну разумеется… Мечта! Какой высокоразвитый человек без мечты! — смеется шеф. — Еще бокал?
— Валяйте. Но мечта?
— О-о, до приезда сюда я твердо знал, чего хочу: быть подальше ОТСЮДА. Так вот, мечтой был остров. В Средиземном море. Небольшой. Не слишком заселенный. Растительность сухих субтропиков. Аромат итальянской сосны. Пинии — представляете? Ну и море — восхитительно голубое, прекрасное море. И домик на берегу. Никого рядом. Может быть — поселок за мысом. Причал, рыбный базарчик по утрам… Но эта мечта здесь умерла. Я не мечтаю больше об одиночестве…
— И предпочитаете?..
— Людное лондонское предместье. Знаете: пабы, люди всех цветов кожи, дети в скверах, музыканты, женщины, торговцы, темные делишки, хороший гашиш… Или другой вариант: Южная Англия. Маленькое поместье где-нибудь в Девоншире… Там прекрасный климат, знаете? Почти субтропики. Вы даже не представляете. Пальмы растут. Из-за Гольфстрима… Так вот: поместье, лошади, овцы, рыжая жена-англичанка, четверо детей…
Лита вздрагивает. Она очень задета этими словами, но может позволить себе лишь шуточный гнев. Она взлохмачивает волосы на голове шефа и укоризненно восклицает:
