— Я немедленно поеду туда! — решил шевалье де Рагенэль. — И потребую встречи с матерью-настоятельницей. Я — крестный отец, опекун Сильви, и мне она обязана дать ответ.
Но и на просьбу шевалье привратница ответила учтивым, но твердым отказом. Когда посетитель уже сбирался произнести пылкую речь в защиту своих прав, в приемную вошел красивый молодой человек. Он слышал ответ монахини. Подойдя ближе, он с безупречной грацией поклонился Персевалю и после этого обратился к привратнице:
— Почему же моя тетушка отказывается принять этого благородного человека? Надеюсь, она не больна и находится в добром здравии?
— Нет, она не больна, но…
Последние слова, произнесенные привратницей едва ли не шепотом, вызвали улыбку под тонкими усиками незнакомца:
— Ступайте и передайте ей, что со мной господин…
— Шевалье Персеваль де Рагенэль, почетный конюший госпожи герцогини Вандомской, — с поклоном отрекомендовался опекун Сильви.
— Шевалье де Рагенэль — мой хороший друг! Я прошу тетушку уделить нам несколько минут для беседы. — Потом, взглянув на встревоженное лицо гостя, он сказал:
— Передайте также, что он очень обеспокоен. Меня зовут Никола Фуке, — прибавил он, когда сестра-привратница ушла, — я интендант финансов в парижском парламенте. Настоятельница Маргарита — родная сестра моей матери.
Настоятельница, наверное, очень любила своего племянника и полностью ему доверяла, ибо вскоре оба мужчины переступили порог ее строгого кабинета. Необычно взволнованная мать Маргарита расхаживала взад и вперед, пряча руки в длинных рукавах рясы. Кивнув вошедшим, она тотчас перешла в наступление:
— Мой дорогой Никола, вы почти что силой врываетесь ко мне и ставите меня тем самым в крайне затруднительное положение. К тому же я не уверена, что вы мне не солгали: разве этот господин ваш друг?
— Я вынужден признать, что друг он совсем недавний, но вы же знаете, мадам, я не могу видеть несчастного человека. А теперь я вас оставляю…
— Нет, — резко возразил Персеваль. — Вы, сударь, получили право узнать о том, что привело меня сюда. Матушка, из милосердия скажите мне, что с моей крестницей мадемуазель де Вален?! Ведь я же чувствую, что произошло нечто ужасное!
— Если бы только я сама это знала! — горестно воскликнула настоятельница.
— Что? — вскричал Фуке. — Вы говорите о той прелестной девушке, новой подруге моей сестры Анны? Но что же могло с ней случиться?
Госпожа де Мопу явно сгорала от желания излить душу, и ответ не заставил себя ждать.
— Вчера после обеда мне нанес визит господин де Шавиньи, помощник кардинала Ришелье, и передал письмо от него. В этом письме его преосвященство просил меня разрешить доверить мадемуазель Де Вален упомянутому Шавиньи, чтобы тот доставил ее к кардиналу для конфиденциальной беседы… Естественно, я не могла отказать кардиналу в его невинной просьбе! Кроме того, мадемуазель де Вален послушница нашего монастыря… и только! Она переоделась в светское платье, чтобы ехать с господином де Шавиньи, человеком, замечу, достойным и значительным, который должен был после беседы привезти ее обратно. Но…
— …она не вернулась? — поспешно договорил за нее Персеваль, чье сердце сжимал возрастающий страх при мысли о новых опасностях, подстерегавших Сильви.
— Вы уже посылали гонца к его преосвященству? — спросил молодой Фуке.
— Да. Не знаю почему, но и я была охвачена сомнениями… Поскольку время шло, а девушка не возвращалась, я попросила нашего духовника отнести мое письмо в кардинальский дворец, и он принес мне вот это.
Она протянула шевалье написанную рукой Ришелье записку:
«Подозреваемая в сговоре с герцогом Сезаром Вандомским, который обвиняется в попытке отравления, мадемуазель де Вален по моему приказу будет содержаться в крепости Бастилия до тех пор, пока в дело не будет внесена полная ясность. Ришелье».
— Прочтите, сударь, — сказал Персеваль, передавая записку своему новому другу и доброжелателю. — У меня нет тайн от вас.
— Какая нелепость! — тотчас воскликнул молодой человек. — Неужели это дитя — отравительница? Надо ни разу не видеть ее лица, чтобы поверить в подобную глупость! У нее прозрачный взгляд. В глазах светится ее душа…
— Кардинал хорошо знает Сильви. Когда она служила фрейлиной королевы, она часто бывала у кардинала и пела для него.
— Вот как! Это плохо. Если Ришелье заподозрит, что она его обманула, он будет безжалостен. Кстати, он всегда безжалостен, если задето его самолюбие…
— О, сударь, вы меня пугаете! — просто Персеваль.
— Простите меня, — проговорил Фуке, всегда готовлюсь к худшему! Видите ли, я по образованию адвокат… Кстати, я берусь защищать вашу крестницу, если дело дойдет до суда! Поверьте, опыта у меня достаточно.
— Я не сомневаюсь в этом и благодарю вас. Благодарю и вас, мадам, за то, что вы не скрыли от меня правду. Я понимаю, что это может быть небезопасно для вас.
— Мне очень хотелось бы вас от нее избавить, но я, как и мой племянник, не могу поверить в виновность Сильви. Она — такое прелестное и непосредственное дитя. У меня разрывается сердце, как подумаю, что она в Бастилии! И как, скажите на милость, я объясню все это госпоже де Ла Флот, которая мне ее доверила…
— Успокойтесь, тетушка! Утро вечера мудренее. Я целую вам ручки. Шевалье, мы поедем ко мне и обсудим сие невероятное обвинение…
— Вы столь добры! Но чуть позже, прошу вас. Сначала я должен вернуться домой, где меня ждет один молодой человек, который тоже весьма встревожен исчезновением моей крестницы.
— Ни слова больше! Скорее поезжайте к себе. Со мной вы сможете встретиться, когда пожелаете. Мой дом на улице Веррери. Итак, я жду вас.
Вoзвpaтившиcь домой, Персеваль не сводил глаз с Бастилии, чьи грозные башни высились в конце улицы Сент-Антуан. Его маленькая Сильви, такая нежная, такая хрупкая, находится в этой страшной тюрьме. Однако несмотря на угрозу, нависшую над жизнью крестницы, Рагенэль не мог не чувствовать некоторого облегчения. Больше всего он боялся, что чудовищная авантюра повторится и девушку снова выдадут жестокому убийце ее матери. Конечно, нельзя было исключить и того, что начальник полиции сможет проникнуть к Сильви. Но шевалье надеялся, что Шарль дю Трамбле, брат покойного Серого кардинала, управлявший крепостью и ее гарнизоном, — человек строгих правил и дисциплины, не допустит, чтобы из крепости, которую он охранял именем короля, кого-нибудь похитили.
Все это Персеваль и рассказал Жану де Фонсому, которого застал в своей библиотеке. Молодой герцог молча выслушал этот рассказ, но, едва Персеваль его закончил, взял перчатки и шляпу, объявив, что немедленно едет к королю.
— Я умоляю вас, Жан, не делать этого, — пытался остановить герцога Персеваль. — Мы должны обсудить другие меры по освобождению Сильви.
Но Жан де Фонсом заявил несвойственным ему безапелляционным тоном:
— Невиновность мадемуазель де Вален не вызывает ни малейших сомнений. Я ни минуты не сомневаюсь, что ваша крестница стала игрушкой в чьих-то нечистоплотных руках, она — безвинная жертва. Не будем поэтому обсуждать те меры, с помощью которых я попытаюсь избавить ее от столь несправедливой и ужасной участи!
— Но, друг мой, что вы скажете королю? — Что я, прежде чем отправлюсь к маршалу де Брезе, который под Перпиньяном командует армией, требую вернуть будущую герцогиню де Фонсом в родную семью!
— Вы по-прежнему хотите жениться на Сильви? Невзирая на все то, о чем я вам рассказал?
— Более чем когда-либо! Я хочу сделать все, чтобы Сильви забыла даже имя своего палача. Мученицу не отвергают, шевалье, ее любят сильнее!
Когда Жан де Фонсом добрался де Сен-Жермена, король уже несколько часов как отбыл со свитой в Фонтенбло, откуда намеревался направиться в Руссильон. Король взял с собой и Сен-Мара…
Жан даже не попытался встретиться с королевой: она не пользовалась влиянием, к тому же он не питал к ней доверия. План дальнейших действий был для него совершенно ясен: он вернулся к себе, приказал слугам все подготовить к отъезду в армию и заехал проститься с Персевалем де Рагенэлем.
